Обстоятельства убийства Пахомова оказались гораздо интереснее. Угрюмое жилище отставного олигарха, подробно запечатлённое на фотографиях, напоминало средневековый замок. И это было не обычное у новых русских вульгарное строение с декоративными башенками, пластиковым сайдингом под камень и медным флюгером на конусообразной крыше. Нет, Пахомов заказал заморскому архитектору настоящую крепость, из тех, что возводили в старину с утилитарной целью – для защиты от свирепых врагов, подкатывавших к стенам катапульты и тяжёлые осадные орудия. Толстые стены из крупного камня, узкие проёмы окон, защищённые коваными решётками, массивные дубовые двери, обитые толстым железом… Декоративных элементов, говорящих о желании хозяина украсить жилище, я заметил мало – наличники на окнах кое‑где расписаны французскими геральдическими лилиями, да на стенах то тут, то там виднелись декоративные выемки с головами львов, испускавшими из оскаленных пастей фонтанчики воды. Во дворе, таком же угрюмом и неприветливом как само здание – с редкими корявыми деревьями и грубо проложенными дорожками, обнаружились несколько каменных, в тон дому, скамеек, такая же беседка, а возле неё – три скульптуры, изображавшие неких средневековых дев, молитвенно сложивших руки у груди и скорбно глядящих в небо. Статуи находились в плачевном состоянии – они потрескались и почернели от времени, а одна к тому же опасно клонились набок. Очевидно, хозяин не придавал им особого значения и не ухаживал за ними. Я предположил, что Пахомов заказал заморскому архитектору отнюдь не волшебный замок, навеянный детскими сказками, а просто серьёзный, крепкий дом, призванный защитить будущего владельца от некой конкретной, хорошо известной ему опасности. А уж дотошный итальянец сам, из любви к искусству, добавил к запланированной примитивной каменной коробке кое‑какие украшения. Дальше в папке обнаружились скреплённые степлером фотографии убитого. Огромное, почти двухметровое тело Пахомова было распластано на персидском ковре в углу огромного кабинета, обставленного с восточной роскошью. Вокруг трупа валялись обломки мебели, обрывки бумаги и осколки китайской вазы, вероятно, зацепленной при падении. Впрочем, особенных следов борьбы, во всяком случае таких, какие оставил бы этот гигант при активном сопротивлении, заметно не было. Видимо, преступники или застали Пахомова врасплох, или их было так много, что он оказался просто бессилен перед ними. Даже мёртвым он вызывал инстинктивное, смешанное с ужасом отвращение. Корявые жилистые руки, мощный торс, поросший густым рыжим волосом и напоминающий обезьянье тело, выразительное круглое лицо с толстым носом, жирными щеками и тупым, словно расплющенным лбом. Когда‑то этот человек должен был внушать ужас тем, кому не повезло сойтись с ним в битве за место под солнцем. Как он шёл по жизни, как добывал свои миллионы, дома, машины, женщин? Кого сбивал с ног этими огромными кулаками, кто и теперь помнит, как дрожал от страха под взглядом его маленьких, близко посаженных свиных глазок? И кого опасался он сам, окружая себя вооружённой до зубов охраной?..
Найденный рядом с хозяином секретарь – высокий плотный мужчина лет сорока, имел на лице спокойное равнодушное выражение. Вероятно, он погиб, едва войдя в комнату, и, может быть, даже не успев заметить преступников. Его лицо и верхняя часть груди были густо осыпаны мраморной крошкой. Плиты, одна из которых использовалась для убийства, были сложены на деревянном настиле в углу кабинета, возле планировавшейся к ремонту стены. Это были мраморные бруски площадью метр на метр и не меньше десяти сантиметров в толщину. Поднять подобную махину было бы непросто и двум сильным людям, а уж с размаху нанести ей удар… Но главный вопрос состоял в том, как преступники вообще проникли на территорию особняка. В случае с судьёй следователи обнаружили на месте преступления и следы, и признаки взлома. А вот в крепость олигарха убийцы словно бы просочились при помощи нечистой силы. На территории не нашлось никаких посторонних следов, ни одна из камер не засекла взломщиков, ни один из пятнадцати охранников, дежуривших в это время в доме, не услышал ни шороха. Следователи ощупали каждый сантиметр пахомовского кабинета, отыскивая какой‑нибудь тайный проход, или, по крайней мере, нишу, где могли бы скрываться люди, но тщетно.
В прозрачной пластиковой папке, отдельно приложенной к делу, я нашёл несколько документов, засвидетельствовавших ещё одну сторону характера провинциального барина. Это были ксерокопии четырёх заявлений в милицию, сделанных в разное время – начиная с декабря 2004‑го года и заканчивая июлем 12‑го. Оказывается, Пахомов любил приглашать в своё логово девочек по вызову, и в обращении с ними ни в чём не сдерживал свою звериную натуру. Некая Надежда Головко, восемьдесят седьмого года рождения, уроженка села Микулино под Ярославлем, писала: «Он напился и полез драться. Я сапративлялась но он ударил меня в лицо, патом схватил за волосы и вывел на улицу. Там было холодно но он приказал мне плисать и петь песню. У меня тикла кровь, но я стала танцевать. Он кидал в меня бутылками и банками от пива. А когда я упала он подошол и ударел меня в живот ногой. Я ачнулась уже в больнице».
В корявом письме ночной бабочки читалась вся её тусклая, банальная судьба. Пьяная деревня в далёком Замкадье – без возможности получить образование, без работы и перспектив. Вместо всего этого – ежедневный «Дом‑2» по телевизору и мечты о сладкой, роскошной жизни. «Я хотела бы жить на Манхэттене и с ДемиМур делиться секретами», – почему‑то вспомнились мне слова некогда известной песни. Но вместо Манхэттена Надя оказалась в этом мрачном особняке, один на один с его разъярённым монструозным властелином… Я представил себе, как это было. Пьяный Пахомов за волосы вытаскивает полуголую девчонку на улицу и швыряет в весеннюю слякоть. «Танцуй давай!» – приказывает он. Бедняга встаёт и начинает неуклюже двигаться, дребезжащим сорванным голоском выводя какую‑нибудь первую пришедшую в голову мелодию. Её лицо и голая грудь залиты кровью, волосы растрёпанны. После побоев она едва держится на ногах. Пахомов, наблюдает за ней, отпивая из бутылки, и пьяно ржёт… Затем ему приходит в голову новая блажь, и он бросает в девчонку сначала одну, потом другую бутылку. Несколько раз ей удаётся увернуться от этих снарядов, пущенных сильной, но нетвёрдой рукой. В Пахомове просыпается азарт, он кидает ещё и ещё… Наконец, одна из бутылок сбивает девушку с ног. Она кричит от боли, но пьяного эти звуки только раздражают. Чтобы прекратить их, Пахомов подходит и пинает её ногой в живот…
При всём этом, конечно, присутствовали охранники. О чём они думали, наблюдая за забавами шефа? Кто‑то вероятно брезгливо отворачивался, кто‑то смотрел равнодушно, как на привычное и обыденное, а кто‑то, быть может, и надеялся попользоваться беспомощной девчонкой после хозяина… А не было ли среди них и того, кто представлял на месте несчастной своую дочь или сестру, наполняясь при этом самой обычной и естественной ненавистью к богатому самодуру? А ведь сколько ещё было таких историй… Да, версия с охранником выглядит убедительно. Имея доступ к системам наблюдения, замести следы несложно. Можно смонтировать или удалить записи, отключить ту или иную камеру, наконец, безопасно пустить в здание, а после и вывести из него сообщников. Убили Пахомова в два часа ночи, труп же обнаружился в пять. На то, чтобы спрятать концы в воду имелось целых три часа – огромный срок! Странно, но среди документов почти отсутствовали сведения об опросе охранников. В полицию вызвали только некоего Антона Велидова, начальника агентства «Константин», руководившего наблюдением за домом. Тот отвечал лаконично: ни один сотрудник на месте преступления в означенное время не находился, никто ничего не слышал и не видел…
В остальных материалах не оказалось ничего интересного. Одна из трёх оставшихся фотографий представляла собой кадр с той самой видеозаписи, запечатлевшей отъезжающую от особняка машину. На мутном изображении едва‑едва различался контур автомобиля и его номер, людей же в салоне нельзя было рассмотреть вовсе. Оставшиеся два снимка лишь демонстрировали пахомовский сад с разных ракурсов.
