Центральная Индия, Тибет, Южный Китай, Афганистан, Персия — вот круг, который замыкает все указания на источники ляджуара. Расплывчатый в древности, с течением времени все суживающийся круг этот теперь превратился в точку, и эта точка — копи бадахшанского месторождения... Вход в копи сделан цементом, на него наложена печать падишаха, и всякий, приблизившийся к копям, карается смертной казнью...»

«Так, так, так. Значит появление нарушителя в районе, где идет освоение ляджуара, и этот идол не случайное совпадение», — Малахов откинулся на спинку стула. Его заинтересовала история ляджуара и он продолжал читать:

«Есть ляджуар. Но горы, в которых находится он, — заповедны. С давних времен неприступная скала охраняет его. Во времена кызыл башей — «красных голов» — проходили из Индии «кафиры-сиахпуши», что в буквальном переводе на русский язык означает «черная одежда». Приходили, чтобы добывать ляджуар. Но скала с ляджуаром отвесна, веревок и лестниц не было, да и разве хватило бы их?

...Это — священное место, никто не знает его, а кто узнает — погибнет. Не надо его искать, не надо туда ходить. Только безумец может искать свою гибель».

Теперь Малахову кое-что стало известно о таинственном ляджуаре. Он решил приступить к допросу задержанного.

Ночные наряды, возвратившиеся утром на заставу, доложили капитану Воронову, что на участке несколько выше горного кишлака появилась группа геологов.

Воронов уже знал, что на днях у него в тылу будет работать экспедиция. И теперь, получив данные, решил посетить геологов и поговорить с ними. Ведь граница недалеко, и может случиться всякое.

Он решил сегодня же посетить геологов, познакомиться с ними.

К лагерю Воронов подъехал в тот момент, когда геологи заканчивали благоустраивать свою стоянку. Воронов познакомился с начальником экспедиции. Топорков встретил его приветливо. Крепко пожал руку.

— Это хорошо, что вы приехали, — заметил он офицеру.

— Моя обязанность точно знать, что происходит на участке вверенной мне заставы. А вот вам свежие газеты. Между прочим, там есть корреспонденции и о вас.

— О нас? — переспросил Топорков. — Где?

Воронов достал нужную.

— «Загадки самоцвета». Правильно, ничего не скажешь, — прокомментировал Николай Иванович заголовок и принялся читать: «Мы обогнули положенное число гор и, наконец, оказались в горном кишлаке. Отсюда уже видны черные норы старинных выработок». Что ж, все правильно, оперативно сработали журналисты. Еще раз спасибо за добрые вести.

Они вошли в палатку, где над камнями колдовала девушка. Топорков представил ее Воронову.

— Это наша лаборантка — Нина Пахомова. Расскажи, Нина, товарищу капитану о наших находках.

На грубо сколоченных досках лежали образцы пород. И Нина, как экскурсовод в музее, несколько официально стала рассказывать:

— Перед нами образцы ценного камня ляджуара. Здесь их три цвета: индиго, светло-голубой и зеленоватый. Самым ценным считается цвет индиго. Вот этот. — Она протянула большой темно-синий кусок камня.

— А эти сорта тоже по-своему оригинальны. Это — лал. Образцы его собраны только вчера. Еще неотсортированы. Наша экспедиция находится на древнейших копях. Когда-то лал добывали примитивными орудиями. Сейчас задача состоит в том, чтобы определить, как удавалось древним рудокопам пробивать в диком камне огромные выработки. Карта месторождений у нас почти готова. Так что мы у вас задержимся недолго.

— Что ж, за сведения спасибо. Желаю вам удачи.

Воронов заспешил в обратный путь.

В кабинете полковника Малахова сидит задержанный нарушитель. Вид у него жалкий. Он оброс, измят, подавлен и, нервно облизывая сухие губы, просит:

— Разрешите напиться?

— Пожалуйста.

Под взглядом полковника у задержанного дрожит рука, и ясно слышно, как графин звякает о край стакана.

— Откуда у вас эта статуэтка? — спросил полковник.

— О-о, это талисман. Он достался мне от отца, а ему от деда.

— А где у него голова?

— Неосторожность. Уронил, и голова откололась.

— А как называется этот камень?

— Камень? — зачем-то переспросил задержанный. — Это — ляджуар. Есть в народе поверье: кто владеет ляджуаром, тот будет счастлив. Но, видимо, это неправда, потому что я никогда не был счастлив.

— Хорошо. Теперь скажите, с какой целью вы перешли границу?

— Я уже говорил. Зов предков. Я стар, и мне недолго осталось жить на этом свете. Хотелось хоть умереть на родной земле. За ошибки молодости мне пришлось расплачиваться всю жизнь.

Задержанный смолк. Что еще спросит этот полковник?

Малахов вдруг вспомнил об одном деле, нашумевшем в свое время. Касалось оно клада, который спрятан в копях древнейших разработок лала. О кладе рассказывал местный житель. А может быть?..

У полковника возник новый план.

Это дело возникло в тридцатые годы, когда в горах еще свирепствовали банды басмачей. Одну из них возглавлял Мамед Вайсединов. После разгрома он поселился на той стороне границы, ожидая лучших времен.

Но шли годы, а «лучшие времена» не наступали. Вайсединов со своими головорезами служил заграничным хозяевам.

Награбленные ценности — золото и серебро — он спрятал в древних разработках лала, взяв с собой лишь небольшую их часть. Об этом чекистам рассказал участник боев тех лет Гафар Муминшоев.

— Муминшоев, Муминшоев... — Малахов вызвал Реджепова и поручил ему отыскать свидетеля, если он, конечно, еще жив.

Через два дня к Малахову зашел рослый старик с длинной седой бородой.

— Извините, товарищ Муминшоев, что потревожили вас.

— Когда беспокоят стариков, значит в этом есть необходимость, и буду рад, если чем-то помогу вам.

— Вы не забыли дело о кладе? — спросил Малахов.

— Разве об этом забывают, товарищ полковник. Шакал Вайсединов сделал тогда все, чтобы рассчитаться со мной и отцом за попытку перехода к красным.

— Расскажите поподробнее.

— Все! Здесь будет привал!

Командир эскадрона обвел взводных усталым взглядом и дал последнее указание:

— Выставить часовых, коней держать под седлом.

— Слеза-ай-й! — прокатилась команда.

А уже спустя пять минут ночь окутала темным покрывалом людей, коней, повозки. Бойцы, уставшие от длительной погони, сразу уснули. Лишь глубокие вздохи коней, пережевывающих овес в торбах, да негромкий разговор дневальных нарушали тишину летней душной ночи.

И вдруг в эту тишину ворвался глухой стук. Он, казалось, исходил из самой земли.

— В ружье! Басмачи!

Голоса дневальных заглушали выстрелы. Никто не мог понять, где басмачи, сколько их. Но все ясно и четко слышали топот конских копыт, который доносился из ущелья.

— Взвод, залпом, огонь!

— Огонь!

В короткие промежутки между залпами все почувствовали, что атака отбита. Но через несколько минут топот снова стал приближаться к расположению эскадрона. Бойцы вновь открыли огонь.

Потом все стихло. Было непонятно, почему по эскадрону никто не стрелял при приближении коней.

— Кажется, кто-то стонет, — проговорил один из них.

— Да... — ответил, прислушавшись, другой.

Двое бойцов поползли туда, откуда доносились стоны. Прошло минут двадцать, пока они вернулись. На себе они притащили двух мужчин: старого и молодого. Молодой был без памяти, а старый, тяжело дыша, открыл глаза, обвел бойцов пристальным взглядом и попросил воды. Кто-то отстегнул фляжку и подал ему. Он жадно припал к ней потрескавшимися губами. А когда утолил жажду, рассказал страшную историю. Переводчик едва успевал за ним.

Вот что поведал бойцам старик.

Он с сыном Гафаром в горах увидели у старых разработок лала басмачей, которые что-то прятали. Старик с сыном хотели скрыться. Но их заметили. Поймали. Долго издевались. Потом привязали к коням и пустили табун на красных.