Как изнурительно долго длится сегодня время! Но вдруг до слуха донесся условный сигнал старшего наряда. Вглядываясь в темноту, он увидел перед собой что-то бесформенное, белое. Вскинул на изготовку автомат и, наставив его на это белое чудовище, выкрикнул:

— Стой, руки вверх! — ему показалось, что голос его прозвучал беззвучно. И повторил: — Стой!

Рядом он почувствовал дыхание Рослякова:

— Владик, что с тобой?

— Понимаешь, призрак... Снежный призрак... — приходя в себя ответил Паландин.

— Э-э, брат, да ты, видно, совсем ослаб. Двигаться-то можешь?

— Могу...

— Тогда идем...

Перед домиком их окликнул Гапуров. Нога у него поправлялась. Он мог уже понемножку двигаться, но на границу не ходил. Узнав по голосу Рослякова, Чары спросил:

— Как дела?

— Нормально... — спокойно ответил Росляков. — Идем, промерзли, как черти.

Гапуров юркнул в помещение поста и засуетился вокруг печурки, подкладывая в нее дрова. — Сейчас чай будет. Сахар будет! — Он поставил на стол кружки.

Услышав разговор, с постели приподнялся Гапонин. Он обвел мутным взглядом комнату, проговорил:

— Вернулись?

Росляков попытался доложить сержанту, но он перебил:

— Хорошо... — и упал головой на подушку.

— Жар. Опять жар, — сказал Чары. — Вот так всю ночь. Бредит и бредит. Затихнет немного, откроет глаза и спрашивает: «Вернулись Росляков и Паландин?». Нет, говорю, еще рано. Он опять головой на подушку. А связи с заставой все нет и нет. А, что говорить. Я всю ночь хожу и разговариваю, разговариваю сам с собой. Хорошо, что вы пришли. Сержант совсем больной. А связи с заставой нет.

Обжигаясь, они пили горячий чай.

На десятое утро, когда был уже съеден последний кусочек сахара и сварена последняя горстка пшеничной крупы, небо вдруг прояснилось. Разноцветными искрами заиграли горы, величественные в объятиях тишины.

И, казалось, не было никогда ни злой всепожирающей метели, ни ветра, готового опрокинуть не только маленький домик поста, но и эти горы...

Первым проснулся в это утро Чары. Еще не открывая глаз, он почувствовал перемену погоды. Выглянул в окно — солнце! И сразу же бросился к телефону.

И вдруг в трубке что-то запищало, затрещало и донесся голос:

— Я — застава... Я — застава... Вызываю пост...

— Пост слушает, — что было сил закричал Чары.

От этого крика проснулись все. К телефону подошел сержант Гапонин:

— На посту все в порядке, состояние здоровья удовлетворительное, — докладывал он, поглядывая на притихших товарищей.

— Спасибо, орлы! — голос капитана Золотарева дрогнул. — Держитесь, через час будет у вас вертолет.

Дружно вышли расчищать площадку. Ребята двигались медленно. И вдруг Росляков поднял голову:

— Слышу шум вертолета.

Все посмотрели в небо и увидели маленькую черную точку. Она росла на глазах.

Всадник благополучно переправился через пограничную реку и остановил коня. С его одежды и ног стекали струйки воды. Конь прядал ушами, переступал на месте и тяжело дышал, а всадник ловил каждый шорох, воровато и подозрительно присматривался к каждому кусту.

Но за спиной шумела река и мешала уловить посторонние шорохи, а темнота скрадывала расстояния и увеличивала страх.

Заросли гребенчука таинственно молчали. Где-то на реке глухо рухнул подмытый берег. Всадник встрепенулся. Он дал коню шенкеля и тронул поводья, взяв направление на седловину двух хребтов, которые едва угадывались на фоне предутреннего неба.

Но произошло неожиданное: конь стал вдруг вязнуть в прибрежном иле. Это, видимо, была обычная промоина, которая постепенно затягивалась илом, а теперь так коварно подставила свою ловушку. Всадник почувствовал, что его ноги касаются илистой поверхности. Освободив их от стремян, он сдернул с себя халат, бросил его под ноги и сполз с седла.

На четвереньках он прополз расстояние, которое прикрывал халат, и наконец ощутил под руками и коленями твердый грунт.

«Слава аллаху!» — беззвучно прошептал мужчина, сидя у куста и тяжело дыша. Коня он уже не видел, а только слышал, как тот пытается высвободиться. И вдруг, разрывая тишину, конь заржал. Мужчина подскочил, словно ужаленный, и, не разбирая дороги, бросился от этого проклятого места.

Анатолий Солдатенко, высокий, статный блондин, внимательно слушал приказ начальника заставы. Задача была ясной — не допустить безнаказанного нарушения государственной границы.

— В случае обнаружения следов или других признаков нарушения границы... — голос капитана Воронова звучит несколько торжественно и строго.

Ефрейтору Солдатенко сотни раз приходилось слышать эти слова, и всегда они вызывали в нем чувство приподнятости и ответственности. Не поворачивая головы, он скосил глаза на своего напарника рядового Виктора Емельянова и понял, что у того тоже такое же состояние.

Начальник заставы спросил:

— Вопросы?

— Вопросов нет, приказ ясен.

— Выполняйте!

Солдаты четко повернулись и направились к выходу. С этого самого момента и до возвращения на заставу они будут точь-в-точь выполнять приказ, отданный им начальником, и приложат все силы, чтобы не допустить безнаказанного нарушения границы.

Наряд шел вдоль контрольно-следовой полосы, тщательно осматривая ее ровные бороздки. Вот следы зайца. Ох и напетлял же косой! А это лиса оставила свой «автограф». Видимо, охотилась за зайчатиной, да напрасно. На КСП каждая царапина, каждая вмятина очень хорошо видны.

Через два часа наряд был у зеленой щели — конечного пункта по маршруту. Прежде чем идти в обратный путь, ефрейтор Солдатенко позвонил на заставу:

— Все в порядке. Возвращаемся к развилке дорог.

— Добро, — ответил дежурный. — Машина выйдет за вами вовремя.

Анатолий подождал немного, прислушиваясь к ночным звукам. Сзади него стоял первогодок Емельянов. Для него каждый выход на границу — целое открытие новых звуков, шорохов ночной жизни. Сейчас звуки были обычными: шумела река да где-то впереди жалобным голосом кричал шакал.

Солдатенко включил фонарь и двинулся вперед. Сейчас они в который раз проверят контрольно-следовую полосу, дождутся машины и возвратятся на заставу.

«Вот еще размечтался», — упрекнул себя Солдатенко, шире расправил плечи и твердо зашагал по тропе.

На востоке уже занимался новый день. На горизонте все отчетливее вырисовывались крутолобые сопки, все бледнее становился луч фонаря на бороздках КСП. И вдруг... Что такое? След?

На полосе четко вырисовывались отпечатки. У Виктора сильнее застучало сердце.

— Доложи на заставу, — сказал он Емельянову. — Обнаружен след, в наш тыл. Давность... — Он прикинул, что с момента, когда они были здесь в последний раз, прошло не более двух часов.

Заставу капитан Воронов принял недавно. Провожая его, начальник отряда напутствовал:

— Тщательно изучи участок заставы, чтобы потом принимать целесообразные решения. — Он иногда любил употреблять вот такие сложные слова. — Помни, теперь ты — начальник. А с начальника, сам понимаешь, спрос особый.

Приняв заставу, Иван Александрович старался точно выполнять эти советы. Участок, охраняемый заставой, оказался своеобразным: река, заросли камыша, гребенчука, верблюжьей колючки да в тылу пески. На горизонте, далеко-далеко в синеватой дымке, обозначились горы. Вот, пожалуй, и все.

Был Воронов несколько полноват для своих тридцати двух лет, но необычайно проворен и непоседлив. Ночью он обычно успевал проверить почти все наряды, но и после этого оставался энергичным и быстрым.

Сегодняшней проверкой офицер остался доволен: наряды действовали четко и правильно реагировали на проверку. Поэтому на заставу капитан вернулся в хорошем настроении. В прихожей осторожно снял сапоги, гимнастерку и на цыпочках вошел в спальню, стараясь не потревожить жену и трехлетнюю дочку.