- Что ты здесь делаешь?

- Я? – растерялся он. – Так. Мимо шел. Подумал…

- Не надо, - опустив голову, прошептала Настя. – Она же смеется над тобой. Лучше уходи.

Где-то во дворе-колодце хлопнула дверь парадного, цокот каблуков гулко множился под аркой подворотни.

- Быстрее! – Настя схватила его за руку и потащила за собой. – Это она! Бежим!

Он хотел было вырвать руку – что она себе позволяет, в конце концов! – но ее ладонь была такой прохладной и гладкой, словно шелк. Он с удивлением понял, что бежит за ней по улице, и то тяжелое, ядовитое, что мучило его все полгода, потихоньку отступает.

Они свернули за угол, забежали в какой-то двор, посмотрели друг на друга, пытаясь отдышаться, и расхохотались. А потом он перестал смеяться, и все вокруг словно туманом подернулось. Словно мир внезапно оказался не в фокусе. Весь мир, кроме ее серо-голубых, как питерское небо, глаз.

Они были почти одного роста, и ему даже не пришлось наклоняться, чтобы поцеловать ее. Он лишь коснулся ее губ, таких же нежных и прохладных, как и ладонь, которая по-прежнему лежала в его руке.

Она не стала кривляться и задавать глупых вопросов («Ах, а как же Ольга?»). Просто стояла, опустив ресницы, и тихо улыбалась.

Он понял. Все понял. То, что он принимал за любовь, было просто каким-то душевным нарывом, который созрел и лопнул, с болью и кровью. И место это, огромная пустая полость, еще болело, но уже требовало заполнения, поскольку природа, как известно, не терпит пустоты. И он даже знал, кто может эту пустоту заполнить собою без остатка…

Они встречались почти каждый день. Лето было дождливым и прохладным, не слишком удачным для длинных прогулок, но их это не пугало. Когда некуда было идти, сидели на широких лестничных подоконниках, смотрели на дождь за окном и целовались до одурения.

Конечно, ему хотелось большего, но он сдерживал себя. Она была совсем еще девчонкой, несмотря на то, что выглядела вполне созревшей. Ему не хотелось торопить события. Пусть все будет так… как будет. Да и, собственно, статью за совращение несовершеннолетних никто не отменял.

Накануне того дня они пошли в кино.

- Мне кажется, Ольга что-то пронюхала, - печально сказала Настя после сеанса. – Странно так на меня смотрит. Ни с того ни с сего уже несколько раз о тебе заговаривала. Какой ты… ну, не будем уточнять. Ой, у тебя пуговица на одной нитке висит. Вон, на рубашке.

- Мама на даче, - смущенно ответил он, обматывая пуговицу ниткой, чтобы держалась крепче.

- А ты сам не можешь пришить? – улыбнулась Настя. – Ты маменькин сынок, да?

- Еще чего! – обиделся он. – Просто мама все видит сразу, если что-то не в порядке. А я сам могу и не заметить.

- Мама у тебя все лето на даче живет?

- Да. У нее сестра в Луге. Уезжает в мае и возвращается в сентябре. Недели через две уже приедет.

- Она не работает?

- У нее инвалидность… - он запнулся. Говорить о том, что у матери шизофрения, ему не хотелось. – Что-то нервное, я толком не знаю. Но она по договору вяжет для артели всякие там свитера, носки, платки. Неплохо зарабатывает. И все-таки, как Ольга могла узнать о нас, как ты думаешь?

- Не знаю, - вздохнула Настя. – Может, увидел кто-то, сказал ей. Может быть, соседи. Ты же провожал меня почти до дома. У нас на площадке такие соседи – терпеть их не могу. Он-то еще ничего, врач на скорой, зато она… Просто мегера. Все выглядывает, вынюхивает – кто, с кем, куда. А вот Ольга от них без ума. Ходит к ним чай пить, сплетничать.

Он давно уже, с того самого дня рождения, понял, что отношения между Ольгой и Настей далеки от тех, которые предполагаются между любящими друг друга сестрами. Ольга помыкала Настей, как хотела, а та хоть и слушалась, но тихо старшую ненавидела.

- Я тебе расскажу один секрет, - прошептала Настя, оглянувшись по сторонам, как будто кто-то мог их подслушивать. – Мне, конечно, не говорил никто. Просто мама с папой разговаривали, ну и… Когда Ольге было четырнадцать лет, ее какие-то гопники затащили в подвал, избили и изнасиловали. А сосед ее нашел. Он шел с работы, увидел, как она по ступенькам ползет. Принес домой, потом сам с ней на скорой в больницу поехал, врачей нашел самых лучших.

- Тебе ее совсем не жаль? – как ни был он зол на Ольгу, ледяной блеск в Настных глазах его покоробил.

Настя пожала плечами и не ответила. Помолчав немного, она усмехнулась:

- После этого она стала бояться мужчин. Вернее, не их самих, а возможности секса. Теперь тебе понятно, почему?..

- Что-то я не заметил особого страха, когда она целовалась с тем типом, - перебил он.

- С Камилом? Да, пожалуй. Значит, как-то он нашел к ней подход.

Она закусила губу, какое-то непонятное выражение пробежало по ее лицу и исчезло.

- Не бойся, - сказал он, обнимая Настю за плечи. – Все будет хорошо.

Впрочем, сам он совсем не был в этом уверен. Если Ольга действительно узнала об их встречах, ничего хорошего ждать не приходилось. Но… Пока еще светило солнце, и вечер был таким тихим и теплым – лето отвоевало у надвигающейся осени несколько ясных деньков. И о плохом думать просто не хотелось.

Назавтра Настя позвонила и сказала, что занята. Спросила, что он будет делать. Заниматься, ответил он. До начала занятий надо было ликвидировать один оставшийся с сессии «хвост», а времени оставалось мало.

Он задремал на диване, уронив на пол учебник. Звонок, показавшийся со сна необыкновенно громким, заставил его подскочить. В их коммуналке было восемь жильцов, и чтобы не путаться в «длинных»-«коротких», звонки провели прямо в комнаты.

Глазка на двери у них не было, а спрашивать «кто?» он не любил. Ограбят? Да ну, кому нужно их грабить, нищету такую.

- К тебе можно? – спросила Настя, глядя ему прямо в глаза. – Ты сказал вчера, что твоя мама только через две недели вернется.

Он знал, что не должен ее пускать, что не справится с собой, что…

- Проходи, - он отошел в сторону, дав ей возможность зайти в квартиру. – Чай будешь?

Она выпьет чаю и уйдет. И никак иначе. Ты понял, Смирнов?

- Ой! – Настя неловко повернулась и опрокинула чашку себе на юбку. – Надо застирать, а то пятно останется. Где у вас тут ванная?

Он представил, как соседи докладывают матери о визите к нему девицы, которая, ко всему прочему, плескалась в ванной. Очень весело. Расспросов и допросов будет не на один день.

- Снимай юбку, я сам застираю. На, держи, - он достал из шкафа халат матери. – Я отвернусь.

Он взял Настину юбку, замыл пятно, вернулся в комнату и… застыл на пороге.

Настя сидела на диване, поджав под себя голые ноги. Халат валялся на кресле, сверху – Настина блузка, с подлокотника неловко, словно стесняясь, свисал бюстгальтер.

- Ты… я так понимаю, чай специально опрокинула? – то ли спросил, то ли просто заметил он, стараясь не смотреть на ее высокую грудь, тонкую талию и узкую белую полоску трусиков, перечеркивающую бедра.

Она подошла к нему, положила руки на плечи. Он снова почувствовал, как просыпается в мозгу маленький вулкан, как пылающая лава заливает голову, стекает ниже.

- Ты понимаешь, что делаешь? – с трудом ворочая пересохшим от жара языком, спросил он.

- Да.

- Мне кажется… это ни к чему.

- Почему? – прошептала она все сильнее прижимаясь к нему.

- Ты еще ребенок.

- Я не ребенок. И я… люблю тебя.

И все исчезло. Мир за стенами комнаты пропал. Все, что было раньше, эти бесконечные девицы с их роскошными бюстами и бедрами, ужимками, глупыми словечками и стонами – все это было только для одного. Для того, чтобы научиться быть осторожным, нежным и страстным. Для нее одной. Для Насти.

- Послушай, - спохватился он в последний момент, - у меня нет ничего… ну, ты понимаешь? Как бы ты не…

- Не бойся, - улыбнулась она, ясно и бесхитростно. – Я посчитала. Ничего не должно случиться.

Как он мог быть таким беспечным, почему поверил ей? Почему не вытолкнул пинком из постели, не заставил одеться и уйти? Она, наверно, возненавидела бы его, но… Но осталась бы жива. Если б только он мог знать наперед!