От этого «может быть», сказанного с интонацией Великой Мировой Безнадеги, мне стало совсем уныло. А дядьки тут же добавили, что если захоронение старое, идти надо в центральный архив кладбищ. Но там даже и говорить с нами не будут, если мы не докажем, что приходимся искомой персоне родственниками.
Возвращаться через кладбище мы не стали, сели у ворот на маршрутку и доехали до «Василеостровской». Женя пошла пешком в университет, а я спустился в метро и поехал к маме.
Но побыть с ней мне толком не удалось. Как сказала медсестра, буквально за десять минут до моего прихода ее забрали на какое-то очень сложное и длительное обследование. Врачи уже не утруждали себя выяснением моего мнения на этот счет. Могли бы хоть поинтересоваться, а в состоянии ли я это обследование оплатить. Оставалось только надеяться, что это не ядерно-магнитный резонанс с его запредельной стоимостью.
Все это время, пока я ждал маминого возвращения, сидя на диване в холле, меня не оставляло смутное чувство досады, почти переходящее в раздражение. Казалось, что разгадка всех тайн совсем рядом, почти на поверхности, а я смотрю и не вижу. Потому что не хватает всего одного кусочка головоломки. Ну, может, двух. Но наверняка самых важных.
Мимо прошли, держась за руки и оживленно что-то обсуждая, две медсестры.
«Мы с Тамарой ходим парой», - усмехнулся я.
Ходим парой…
Было во всей этой истории что-то глубоко мистическое. И это тоже раздражало, да еще как.
О законе парных случаев знает любой медик, даже студент-первокурсник. Закон этот неписаный и поэтому, наверно, всеобъемлющий. С каким бы редким недугом ни обратился пациент, в самом скором времени появится другой с точно таким же. Случаи можно рассказывать до бесконечности. Даже в моей скромной практике санитара и медбрата их было предостаточно. То двоих самоубийц с перерезанными венами привезут с интервалом в час, то две перфорированные язвы желудка за день. Как-то раз в течение дня двоих детей в зоопарке укусил за палец енот, которого они пытались кормить через решетку какой-то дрянью. А однокурсник, попавший на практику в онкологию, и вовсе рассказывал о двух случаях анапластической карциномы щитовидной железы за неделю. Тогда я ему не поверил, а сейчас – вполне.
В немедицинской жизни с этим законом мне до сих пор сталкиваться не приходилось, хотя поговорку о том, что беда не приходит одна, мне довольно часто приходилось слышать от крестной. Я задумался о том, что же это все-таки такое. Совпадения? Но я не верил в совпадения.
А что, если первый случай пары – какое-то предупреждение свыше о том, что скоро произойдет похожее, но гораздо страшнее? Например, скины напали на Женю, у них был нож, ее ранили, но она жива. А папа…
Но какой смысл в этом предупреждении, если мы даже не предполагаем, что это первый случай пары? К чему готовиться? Каждый день с нами происходит столько всего, но далеко не все – плохое или хорошее - повторяется. Да и в медицине далеко не всегда второй парный случай тяжелее первого.
Тогда, может быть, все наоборот? Может, второй случай – это что-то вроде проверки: какой ты вывод сделал в прошлый раз, чему научился? Плохо обработал укушенный енотом палец, ребенок орал так, что слышно было в морге? Сделай еще раз, но лучше. Но как тогда быть с парными случаями, которые произошли вовсе не со мной? Ведь парные-то они только для меня, а не для тех, кто мог бы извлечь из них какой-то урок на собственном опыте.
Я обхватил голову руками и застонал, покачиваясь.
- Вам плохо? – участливо спросила какая-то женщина в цветастом халате и тапочках. – Может, позвать врача?
- Спасибо, не надо, - не слишком вежливо буркнул я, но спектакль прекратил.
Господи, как все просто на первый взгляд. Вот причина, вот следствие. И можно гордиться своим якобы умением разбираться в ситуации и предугадывать будущее. Что тут сложного-то? Причина известна, следствие очевидно. Только вот… не получается почему-то. Какое там будущее, если даже прошлое не удается объяснить. И не удается понять связь между двумя событиями.
Я подумал, что вся история человечества, его прошлое, настоящее и будущее, похожи на бесконечно огромный пестрый ковер. Если смотреть на отдельный его участок с близкого расстояния, видны будут только отдельные хаотичные пятна. И увидеть рисунок во всей его красоте и гармоничности может лишь тот, кто смотрит издалека. Но кто может охватить одним взглядом всю протяженность человеческого существования? Никто. Кроме Того, Кто запустил этот непостижимый уму ткацкий станок. Кто знает каждую ниточку, каждый узелок. То, что с изнанки. То, что скрыто от нашего взгляда – и поэтому непонятно…
Через час маму привезли обратно. Ее новая палата находилась на том же этаже, только с другой стороны от лестницы – охраннику пришлось только передвинуть стул к противоположному входу. Впрочем, в это отделение он уже не мог пропускать только «по списку». Поэтому ограничивался тем, что смотрел на каждого входящего с подозрением и одновременно с выражением «до чего меня все это достало».
Второй охранник, как и в реанимации, сидел на стуле рядом с дверью палаты. Он уже знал меня и больше не требовал предъявить паспорт.
В палате было чисто и светло, кровать у окна застелили вполне пристойным бельем. В одном углу стоял небольшой платяной шкаф, в противоположном – холодильник. В узкий тамбур выходила дверь туалета, совмещенного с душевой.
Мама чувствовала себя не лучшим образом, слабым, но раздраженным голосом жаловалась на головокружение и тошноту. Минут через десять она задремала, и я решил уйти. Мне казалось, что день длится бесконечно, хотя на самом деле было всего лишь около часа дня.
На всякий случай я позвонил Булыге и договорился о встрече через час. Прямо от больницы до станции метро «Петроградская» шла маршрутка. Еще пятнадцать минут пешком, и я оказался на месте. Неширокая грязноватая речка с гранитными набережными, узкие тротуары по бокам. На другом берегу стеклянное здание за строительным забором, чуть поодаль – купола храма. Наверно, это и был монастырь. Не доходя до перекрестка, я свернул в подворотню и оказался в привычно страшноватом дворе-колодце.
Поднимаясь по узкой черной лестнице на второй этаж, я снова задумался, что же все-таки представляет собой Булыга. И загадал: если окажется, что это старик, значит, я скоро все узнаю. Если старуха – тогда увы.
Рядом с обитой черным дерматином дверью висел листок бумаги, приклеенный широким скотчем. «Сутягин – 1 звонок, Белкина – 2 звонка, Булыга – 3 звонка», - было написано на листке черным маркером.
Я позвонил три раза. За дверью было тихо, и я уже хотел позвонить один раз, чтобы выяснить у соседа, куда делось это загадочное существо, но услышал из-за двери слабый шелест:
- Кто там?
- Это Мартин, внук Вероники Аркадьевны! – заорал я, вспомнив, что Булыга плохо слышит.
Дверь лязгнула и открылась. Передо мной стоял замотанный в какую-то шерстяную хламиду крохотный старичок. Круглые очки, длинная седая борода и синяя вязаная шапочка делали его похожим на гнома.
- Проходи, проходи в комнату, - сказал он. – Вот в эту, самую первую.
Несмотря на то, что в квартире было всего три жильца, коридор был таким длинным, что конец его терялся в темноте. И дверей в него, как мне показалось, выходило очень много. Наверно, соседи Булыги занимали по несколько комнат. Непонятно было, почему телефон общего пользования оказался зарегистрированным именно на него, но мало ли – я совершенно не представлял, как все это делается в России.
Комната, в которую мы вошли, оказалась пугающе огромной. Из нее спокойно можно было сделать две, а то и три. Причем двухэтажных. Чудовищно пыльная люстра тосковала под потолком на высоте трех с лишним метров. Наверно, ее не мыли ни разу с тех пор, как повесили.
- Садись, Марк, - Булыга ткнул пальцем в сторону стола, покрытого вишневой бархатной скатертью с бахромой. Поверх нее была постелена еще одна – пластиковая, прозрачная. Рядом со столом стояли три громоздких стула, похожие на ломовых лошадей.
