Чем ближе к верхнему складу, тем дорога становилась хуже, приходилось то и дело переключаться на первую скорость. Турасов же не любил медленную езду, как, впрочем, и все, что делалось медленно… И в Рите ему сразу же понравилась стремительность, горячность, которая была так сродни его собственной душе…

И опять топь. Она будто нарочно повстречалась на пути, чтобы еще раз подтвердить правильность доводов Волошиной — зимой топи замерзали. Зимой вози по ним лес — и никаких тебе затрат на строительство дорог. Ведь сколько тысяч рублей пожрали эти топи. Старший экономист как-то прибросил на бумаге. Получилась такая внушительная цифра, что Турасов за голову схватился: древесина, которую заготавливали мелкие лесоучастки, была «золотой». Она не оправдывала тех средств, которые на нее затрачивались.

Даже через забрызганное грязью смотровое стекло Турасов сразу увидел Риту — она стояла около автокрана. К его приездам здесь так привыкли, что никто не подошел встретить начальство. «Однако тоже факт», — усмехнулся игр о себя Турасов. И Рита, вместо приветствия, кивнула на автокран и без всякого предисловия сказала:

— Полюбуйтесь, Сергей Лаврентьевич, это разве техника — час работает, десять стоит!

Турасову хотелось ответить, что за простой техники с них спросят, но вовремя прикусил язык — ни к месту и по-казенному прозвучало бы это сейчас.

— С вывозкой как, неважно? — в свою очередь спросил Турасов, хотя знал, что неважно: утром читал сводку. И знал, почему это так — слякоть, бездорожье, частые поломки механизмов. Волошина тоже не стала особенно распространяться по этому поводу, только махнула рукой. Этот широкий жест как-то не шел девушке, как, может быть, не шли и большие не по размеру сапоги, и ватник, и то, что даже в присутствии Турасова Рита грубо отчитала автокрановщика. Парень тоже огрызался — и все это выглядело по-простецки, без особой дани чинам и положениям. Из кабины подъехавшего трактора высунулся скуластый паренек, помахал рукой и крикнул:

— Маргарита Ильинична, не забудьте, сегодня в клуб…

У Турасова даже заколотилось сердце. Впервые пришла в голову ревнивая мысль, что ведь он, собственно, ничего о Рите не знает. Разве исключено, что она дружит не с этим парнем, так с другим, возможно, он провожает ее домой, называет просто Риточкой и…

— Я бы вас просил проехать со мной на нижний склад, — вдруг сухо, даже резко произнес Турасов, обращаясь к Рите. — Вот-вот скатка начнется, готово ли у вас все… — И, не оборачиваясь, зашагал к машине, неестественно твердой походкой, будто боялся оглянуться назад.

Машину он некоторое время тоже вел молча, упрямо сжав губы. «Козлик» бросало из стороны в сторону. Рита не понимала, почему вдруг замкнулся Турасов, обычно в таких поездках он был разговорчивым, любил отпустить острую шутку… И Рита, даже если им приходилось оставаться наедине, не испытывала особой робости. Но сейчас она вдруг ощутила, что не может уже так свободно говорить с ним. Рите казалось, что скажи она хоть слово, обязательно покраснеет или же чем-нибудь другим выдаст себя… Молчание затягивалось, оно просто становилось невыносимым. Рита даже обрадовалась, когда машина нырнула передними колесами в глубокую вымоину и забуксовала. Рита отворила дверцу и легко выскочила на дорогу. Турасов заглянул под машину.

— Сели. А-а, черт! — сдержанно выругался он.

Рите же вдруг стало смешно, она ладонью закрыла рот, потом присела на корточки и сделала вид, что счищает с сапог грязь… Эти простецкие слова неожиданно разрядили ту неловкость, которая создалась между ними.

— Ничего, вытащим, Сергей Лаврентьевич! — с каким-то озорством выкрикнула она.

Принесли вдвоем несколько жердин, подложили под колеса. Однако и это не помогло.

Турасов, не долго думая, вытащил домкрат и полез под машину.

— Да вы же запачкаетесь!

Турасов только в ответ пошевелил выглядывающими из-под крыла ногами. Потом вылез уморительно перепачканный грязью, на правой щеке пятно мазута, но довольный.

— Теперь выберемся.

— Ну, какой же вы, однако! — Рита достала платочек. — Давайте я вам щеку вытру.

Турасов перехватил ее руку, Рита совсем близко увидела его глаза, они показались ей в эту минуту необыкновенно синими…

— Вы… мешаете мне, — Рита осторожно выдернула руку. — Ведь мы еще не выбрались…

Но «козлик» на этот раз выскочил из промоины и снова продолжал путь.

С нижнего склада Турасов подвез Риту прямо к дому.

— Вы бы зашли умылись, — предложила Рита. — А то на себя не похожи.

— Если на себя не похож, пожалуй, надо и умыться, — согласился Турасов. В его годы, возможно, люди уже не испытывают той робости или неловкости, когда входят в дом или же знакомятся с мамами своих избранниц. Турасов с Софьей Васильевной сошелся быстро. Пока умывался, та успела пожаловаться, что в магазин к ним плохо завозят мясо, и что пора бы привести в порядок улицы поселка, а то весна нагрянет, опять по колено в грязи ходи…

Турасов долго не задерживался, вскоре уехал: уезжать ему не хотелось, но дел уйма.

Рита проводила его до калитки. Когда вернулась, Софья Васильевна не без намека сказала:

— Что-то частенько он тебя стал раскатывать, барышня.

— Начальству положено заботиться о подчиненных, — отшутилась Рита, подошла к зеркалу, долго и старательно расчесывала волосы.

С приближением весны краски неба над поселком, над тайгою становились гуще, синее. Для Платона это была первая послеармейская весна. В город она приходила как-то незаметно, крадучись, а здесь бурно, сразу. Корешов любил, когда вот так — сразу. Последние дни он чувствовал необыкновенный прилив сил и какое-то беспокойство. Он часто уходил за поселок на реку. Она еще не вскрылась, но лед, уже проточенный ручьями, посинел и вспучился. У самого берега появилась узкая полоска воды, прозрачной и синей, как само небо. Настроение было такое, что хотелось куда-то ехать, лететь. «Зов предков, — усмехнулся Платон. — Наверное, когда-то наши предки с наступлением весны снимались с насиженных мест и кочевали в поисках новых охотничьих угодий…»

Пахло смолистыми бревнами. Они высокими штабелями возвышались над берегом. Если забраться на штабель, то из конца в конец виден весь поселок. Вон избы Сорокиных, Вязовых и Волошиных… Платон задержался взглядом на последней и не сразу понял, что за машина остановилась у этой избы. «Вот дьявол! — выругался он, узнав директорский «козлик». — Что-то он повадился к ним». Платона так и толкало пойти туда. И он пошел медленно, заложив руки в карманы брюк, широко ставя ноги в кирзовых сапогах. Сапоги, хотя и кирзовые, но не солдатские, а приобретенные Корешовым за собственные деньги. Платон за зиму приоделся: костюм, пальто, рубашки… Уже давно он привык одевать сам себя — надеяться было не на кого. Правда, иногда помогал Петр Тарасович, но у дядьки была и своя семья… В прошлом письме он сообщал, что получил новую квартиру. Расстраивается наш город, в отпуск обязательно съезжу, решил Корешов.

Платон несколько раз прошелся по улице мимо машины. «И что его сюда носит? — не выходило у него из головы. — Хоть и директор, а выйдет, возьму за грудки и спрошу… Глупо», — Корешов шумно вздохнул. Скрипнула калитка. Турасов, одетый в хорошо знакомую кожанку, прошел к машине. «Козлик» фыркнул и промчался мимо парня. Платон проводил его долгим взглядом, решительно направился к калитке. Что он скажет, когда войдет к Волошиным, и сам не знал, но ревнивое чувство погнало его в калитку. Поднялся на крыльцо, долго вытирал подошвы сапог о коврик, связанный из прутьев. «Я скажу, все скажу, хватит за нос водить, не маленький, ишь, директор, подумаешь, начальство…»

Платона встретила Софья Васильевна. Руки у нее дрожали точь-в-точь, как тогда у матери Маруси, и лицо такое же испуганное, счастливое и растерянное одновременно. Глаза прячет, не смотрит на Платона.

— Здравствуйте, — глухо говорит Платон. Руки то в карманы сунет, то вытащит. «Где же Рита?»