– Почему я? Мы обе. И я и ты. Как думаешь?

Она покачала головой и начала рассказывать, что теорию эволюции раскусила еще в далеком детстве, а Дарвин был просто младенцем, который так и не смог разобраться в созданном им учении. А потом сказала, что ей нужно покурить.

– Но ты же не куришь! – возразила я.

– Я курила в последний раз месяц назад, – сообщила Анна и отправилась за сигаретами.

И вот, я видела наглядный пример – два сверхчеловека, друг Амиги и молодая астронавтка, непринужденно разговаривали. Амига остановилась напротив и начала прожигать его своими темными глазами. Он обернулся. Приветливо кивнул. Возникла неловкая ситуация. Положение спас Станислав – один из журналистов, много лет изучающий астронавтику и говоривший иногда, что он старше самих астронавтов.

– Привет! – крикнул он нам. – Уже приехали?

Мы с радостью покинули поле боя и бросились к нему.

– Документы оформили?

Мы кивнули. Он улыбнулся и пригласил нас на ужин. Совершенно очевидно, что ему нравилась Амига. Впрочем, она нравилась абсолютно всем.

– А вы уже видели Астронавта №1? – поинтересовался он.

Я скривилась.

– Нет, и не желаем видеть, – ответила я.

– А вот это – неправильная позиция для журналиста. Вы должны оставить личное и думать о материале. Поверь, кроме его приезда, ничто из происходящего здесь не интересно для публики. Публика – вот наш работодатель, мы работаем на потребу зрителя, как древние гладиаторы, и ждем, замирая, в какую сторону они повернут свой палец. Их гнев означает нашу смерть. Профессиональную, разумеется. В общем, жду вас на ужин, – Станислав откланялся и удалился. А мы вернулись в отель. Амига долго лежала, глядя в потолок, я тоже была несколько подавлена. Но мы должны были работать, и, пересилив себя, шли на пресс-конференции, писали статьи. На одной из пресс-конференций присутствовал Эвальд. Я испытывала потрясение, каждый раз, когда видела его и не решилась задать ни одного вопроса. Да и был лишь один: «Зачем лететь в космос, зачем рисковать такой совершенной красотой, ведь Природа, оскорбленная подобной небрежностью, может больше не повторить свой шедевр?» Я не знаю, что бы он ответил, я так и не нашла смелости спросить. А если совсем откровенно… Я хотела бы сформулировать вопрос иначе. «Во время полетов ты разрушаешь свой генетический код. А стоит ли? У тебя могли бы быть прекрасные дети. Вот, у нас с тобой, например, мог бы быть чудесный ребенок. Но его не будет. Почему? Потому что ты уже утратил способность к продолжению рода. Потому что ты не замечаешь меня. Потому, что кто-то там, наверху, написавшей эту безумно-гениальную, а точнее гениально-безумную трагикомедию выбрал иной сюжет. Вправе ли мы, персонажи, предъявлять претензии автору? Что вообще нормальный автор должен ответить, если ему говорят – «я бы написал по-другому»? «Возьми, да напиши». Только так. И если бы я могла сотворить мир, я бы сделала, чтобы ты оставил астронавтику, и мы жили вместе. Но на это я не способна. А значит, все будет так, как написано тем, кто способен».

И хотя я уже понимала, что Эвальд Бергман не тот, кто определен мне судьбой, испытывала волнение, надевала выбранную Анной одежду и старалась выглядеть как можно лучше. Я нервничала, находилась в постоянном напряжении, такой же была и Амига. Мы обе ждали чего-то. Я настраивалась на чудо, и оно обязано было произойти.

***

Однажды вечером после работы, мы, отклонив сотое приглашение на ужин, решили прогуляться по окрестностям городка и выехали во внешний мир. Мы шли по морозной улице, говорили, молчали, размышляли, пока, наконец, не оказались у красивой церкви.

– Что это за церковь? – спросила я у мужчины, местного жителя, стоявшего у входа.

Из его ответа я поняла, что церковь имеет отношение к Николаю Угоднику, и воспоминания перенесли меня на несколько лет назад.

Я вхожу в маленький дом, поднимаюсь на балкон и сажусь на стул. Я пришла сюда узнать будущее. Кто знает, эта гадалка просто обманщица или будущее действительно открыто ей? Я медленно выпиваю свою чашку кофе, потом переворачиваю ее и жду. Минут через десять входит женщина. Она садится на стул напротив, берет мою чашку, изучает ее и сыплет именами, датами, названиями, в которых я ничего не понимаю. И не нахожу ни малейшего соответствия с собственной жизнью.

– Странно, – говорит вдруг она. – Тебе покровительствует Святой Николай Угодник. Ты можешь обратиться к нему за помощью.

Я улыбаюсь – среди всех святых он мне наиболее симпатичен.

– А муж у тебя будет из астронавтов, – заключает она и опускает чашку. – Все.

– Но я не люблю астронавтов! – возражаю я, – Это невозможно!

– Ну, может быть, он будет летчиком, – миролюбиво соглашается женщина. – В общем, из таких.

Я рассказываю эту историю Амиге, и мы решаем войти в церковь. Я прохожу под темными сводами, а потом вдруг обращаюсь к Николаю Угоднику.

– Святой Николай, если ты действительно покровительствуешь мне, сотвори для меня чудо! Сделай так, чтобы эта поездка не принесла мне разочарования. Пусть я найду здесь то, что искала.

Моя молитва была странной и искренней, это был скорее крик души. Мы вышли из церкви, почувствовав, что нам стало легче. И тут же раздался звонок Станислава.

– Где вы? – кричал он в телефонную трубку. – Не хочу слышать никаких отговорок! Немедленно приезжайте! Ужин остывает!

Мы переглянулись и развели руками. Надо ехать.

За ужином присутствовало человек двенадцать, большая часть из них была нам не знакома. Разговоры вертелись вокруг северной природы городка и астронавтики. Мы с Амигой молчали. Мне вообще показалось, что нас пригласили для создания нужного интерьера, мы сидели, украшая стол и глядя в свои тарелки. Я почувствовала раздражение, и оно тут же получило шанс вырваться наружу.

– Ну что, видели Астронавта №1? – снова спросил Станислав.

– Видели, – подтвердили мы.

– И что скажете?

– Редкостная тварь, – ответила я.

Воцарилось молчание. На меня устремились все взгляды. Так говорить было не то, что не принято, это было почти преступно!

– И почему же? – спросила какая-то девушка, видимо большая его поклонница. Еще минута и она может вцепиться мне в волосы!

– Я видела, как он общается со своими так называемыми фанатами. Он игнорирует людей, которые живут его жизнью. Или, наоборот, показывает себя этаким благодетелем. Он высокомерен и равнодушен. Он вообще не человек.

– Ну, ты не права, – миролюбиво заметил Станислав. – Он сильный человек. Все те, кто начинали с ним вместе уже давно покончили с собой или были убиты наркотиками и выпивкой. Он единственный, кто сохранил цельность натуры. У них тяжелая жизнь, а у него особенно, к нему приковано столько глаз, следящих за каждым шагом, весь мир судит о его поступках, у него нет ни секунды личного времени. Быть все время на виду, продолжая жить и работать, достаточно сложно. Человеку нужно тепло и внимание.

– Он – не человек, – упрямо возразила я. – Он робот или зомби. Я еще не определила кто именно.

– Знаешь, однажды он пришел к нам на спектакль, – сказала сидевшая рядом со мной девушка, актриса из небольшого городка. – Просто так, сам захотел и пришел. У нас был сложный спектакль, многие зрители не понимали наших действий и покидали зал. Он остался до самого конца и, похоже, был единственным, кто понял, что мы хотели сказать. Я наблюдала за ним. Не верьте, что актер, играющий на сцене, не видит происходящего в зале. Мы все прекрасно видим, мы следим за реакцией зрителей. И я замечала, что он с интересом смотрел на нас и понимал происходящее.

Я пожала плечами.

– Что ж, любовь к познанию делает ему честь, но это лишь часть его профессии, не более того. Это совершенно не означает, что у него могут быть человеческие чувства.

– А зачем тебе его человеческие чувства? – усмехнулся один из журналистов, весь вечер оказывавший мне недвусмысленные знаки внимания, – Ты что, жить с ним собираешься?