– Ты достойнейший из моих детей, Идрис. Даже несмотря на твои прошлые ошибки. Они сыграли свою роль в моем выборе, но теперь они лишь пыль под ногами минувшей юности. Я горжусь тобой, поэтому я тебя и выбрала. Но у тебя самого выбора нет, уж прости. Не в этот раз. Никто кроме тебя не справится. Никому кроме тебя я не доверяю. У нас мало времени. Давний враг пробудился. Сбереги эту девочку любой ценой. Её кровь должна быть чиста для принесения жертвы Луне. Позаботься об этом. Ты должен помочь ей исполнить пророчество. Лунные часы начали отсчет, – изрекли губы Селении голосом, в котором звучало непоколебимое, словно заснеженные Долины Белого Сумрака, спокойствие, подобная горам твердость и закаленная веками мудрость, перед которой преклонялась любая сила. Этот голос не принадлежал хрупкой девушке, стоящей перед Идрисом.

В голове графа Рангвальда снопами искр вспыхивали вопросы, но тело словно окаменело. Продолжая смотреть сквозь глаза Селении на ту, что говорила с ним, Идрис чувствовал, как внутри переворачивается весь его построенный за много лет мир, как рушатся основы его собственных стремлений, срываясь в пустоту.

– Ish as’kanna da aos, – как будто бы пропела девушка на прощанье. Лазурь ее глаз, словно бы до этого затянутое дымкой небо, прояснилась. Окутывающая ее тело аура схлынула выпущенным на волю потоком воды, оставив в воздухе лишь запах человеческих эмоций.

Вскрикнув, Селения отшатнулась, высвобождая руку из холодных пальцев Идриса. Глаза ее наполнились ужасом. Оцепенение Идриса раскололось, как ореховая скорлупа, позволив ему, наконец обрести власть над собственным телом. Грудь раскаленным железом обжог внутренний протест, позволяя крови вскипеть от злости, которая теперь бурлила под маской холодного безразличия, грозясь смыть ее словно нестойкий грим.

Развернувшись, Идрис твердым шагом направился прочь из комнаты, не обращая внимания на оклики Селении. Хлопнув дверью, граф Рангвальд все тем же рождающим эхо шагом, направился прочь от злосчастной комнаты.

«Да осветит Луна твой путь»

Всю ночь после ухода графа Рангвальда я не могла сомкнуть глаз. Приступы неудержимой дрожи сменялись короткими передышками, а затем она вновь возвращалась холодным ознобом. Отделаться от гадкой мысли, что происходящее – всего лишь сон никак не получалось. Страх снова провалиться в беспамятство время от времени усиливал хватку, толкая в панические приступы. Тогда слезы текли по щекам до рези в глазах и боли в голове. И я не могла остановить их. И погружаясь все глубже в омут противоречий, рвавших грудь на куски, я пыталась кричать, чтобы выплеснуть эту боль, которая горячила душу и истерзанное сознание. Кожа зудела от налипшего на нее безумия так сильно, что хотелось содрать ее с мышц.

Когда время перевалило за полночь, пришла спасительная пустота, опорожнившая не только душу, но и мысли. Ко всему прочему присоединились трагичные завывания моего голодного желудка. С тоской я смотрела на поднос с давно остывшей едой и не решалась к нему прикасаться, опасаясь, что в нее что-то добавили.

Милифтина больше не заглядывала и не принуждала меня выпить успокоительный чай перед сном. Я была этому только рада. Вспоминая ее пылающие яростью глаза и жестокую улыбку, ее сильные пальцы, сжимающие мое горло, я чувствовала, как от страха немеет все тело. Да и этот крик, от которого у меня хлынула кровь из носа и зазвенели стекла, неужели принадлежал ей? Неужели оккультисты Черного Ока способны на такое?

В голове окончательно прояснилось, и постепенно все становилось на свои места. Целый час я просидела, почти не двигаясь и смотря в одну точку, в мыслях пытаясь себя убедить, что все происходящее мне не мерещится. Царапины на подоконнике доказывали, что по крайней мере какие-то события точно не были сном. Другие воспоминания все еще тонули в плотной дымке беспамятства. Даже сейчас, вроде бы пребывая в здравом уме, я не могла с уверенностью сказать, что события в башне мне не приснились, что я не сплю сейчас. Может быть, я проснусь в своей кровати перед Праздником Благословенной Ночи от недовольного ворчания Крины? И Ардскол вместе с его обитателями окажется лишь кошмаром? Сколько раз я надеялась на подобное?

Я закрыла лицо руками, понимая, что мой разум рассыпается песочным замком.

Сумасшедший человек подобен путнику, выбирающему из восьми дорог. Только одна из них верная, а семь ведут по замкнутому кругу, который каждый раз приводит обратно на распутье. Пока ты идешь по намеченному пути, ты забываешь, какой именно путь ты выбрал и вновь оказываешься на том же самом перепутье. Ты не запоминаешь дорогу потому, что веришь в собственное везение и снисходительность судьбы, но все равно возвращаешься в начало. Этот цикл постоянно повторяется, день за днем, пока ты сам не начинаешь убеждать себя «Это точно тот путь, по которому я прошел, значит, нужен другой» и снова возвращаешься на распутье. Со временем ты теряешь надежду, теряешь веру в реальность, не доверяешь собственным глазам, но все равно не можешь остаться на месте, как и продолжить путь потому, что когда пытаешься, ничего не выходит раз за разом. Ты не знаешь, как правильно поступить, не веришь тому, кто говорит, что выход есть, начиная понимать – на самом деле его не существует. Ты в ловушке. Кто виноват в том, что ты застрял в круговороте? Ты или кто-то другой? Ты оправдываешь себя – ты не мог загнать себя в тупик. Другой ты? Не тот, что сейчас мучается, стоя на краю бездны, а тот, который жил счастливой жизнью. Нет, виноват тот, кто толкнул тебя на этот путь. Но кто бы ни был виноват, нужно попробовать новый путь. Он точно окажется правильным, однако и он приводит на то же перепутье. Хочется плакать от обиды и кричать от злости, смеяться, осознавая, что ты – дурак потому, что снова и снова веришь в спасение, которого не существует. Или ты просто сомневаешься в надежде, которая манит, а потом раз за разом толкает тебя в темноту.

Именно так я себя ощущала – словно хожу по замкнутому кругу в поисках выхода, которого нет.

Смотря на свою ладонь с черными кругами, я готова была поверить во что угодно. Черное Око и сны о кровавых ритуалах заставляли думать, будто я и правда сделала что-то ужасное и непоправимое. От мыслей об этом, мне становилось страшно и мерзко, как будто я обнаружила спящее внутри меня чудовище, которое могло сотворить жуткие вещи. Но что если Рангвальды на самом деле заставляли меня делать что-то для них? Что если они на самом деле заставили меня пробудить кого-то ужасного? Тьма, за закрытой дверью, куда меня пыталась толкнуть Анабэль, все эти сны о темной башне и кровавых зеркалах, зал с полом в виде чаши, Слепая Ночь – что если это все не кошмары и необъяснимые, хаотичные события, а закономерная цепочка того, что должно было произойти?

Я никогда особо не верила в подобного рода силы, даже в богов не особо, но сейчас уже сложно было бы отрицать столь очевидные странности, которые буквально орали в голос о сверхъестественных силах, которые заполняли этот замок.

К наступлению утра я твердо решила поговорить с графом, хоть мне от этой мысли и становилось страшно до дрожи. Но за минувшую ночь я так устала бояться, что теперь хотела лишь знать правду. В конце концов, неизвестность хуже. Нужно собрать всю смелость и решимость и взглянуть, наконец, в глаза правде и страху. Если буду и дальше только бояться и реветь, то навсегда останусь в петле безумия и никогда не найду выход.

Дверь оказалась заперта, отсекая любую возможно покинуть комнату. Поэтому всю ночь я коротала с голодными желудочными спазмами. От еды я все же предусмотрительно избавилась, и к приходу Милифтины твердо настроилась требовать аудиенции графа Рангвальда или хотя бы его сестры.

Остаток ночи я отвлекала себя тем, что записывала в дневник все последние события, которые помнила. Быть может так я смогу различать грань сна и того, что было на самом деле. Я прятала свои записи за картиной, висевшей на стене неподалеку от входной двери, поэтому не обнаружила их в тумбочке после того, как очнулась охваченная беспамятством. Все же спрятать дневник было верным решением, я не хочу, чтобы и он пропал, как мои недавние воспоминания. Только не двадцать лет моей жизни в Бриле. Я не могла потерять и их. Без них я стану никем.