– Я так понимаю, все отключились? – Идрис слегка повернулся, взглянув на Идвала, который все это время молчал.

– Я тоже отключился, – трагично объявил он, словно бы играл постановку в театре. – Прямо на кухне.

– Кто бы сомневался, что ты опять жрал, – вклинилась Анабэль.

– Мой организм требует много пищи для поддержания физической формы! – не растерявшись, парировал Идвал. – Бутерброд из трех видов мяса… даже укусить не успел. Проснулся, а он рассыпался по полу…. Но я его все равно съел. Чего добру пропадать?

– Ты отвратителен, – фыркнула Анабэль.

На это замечание Идвал ответить не успел, хотя весь его вид говорил о том, что ему очень хотелось.

– Во сколько это все случилось? – задал вопрос Идрис.

На несколько секунд в гостиной воцарилась тишина, нарушаемая лишь нестройной симфонией дыхания собравшихся обитателей замка Ардскол.

– Около полуночи, – первой ответила Милифтина. Она увела подопечную из комнаты, когда на часах была четверть двенадцатого. Около получаса ушло на обработку и перевязку рук.

– Честно говоря, я не смотрела на часы. Но думаю так же, – отозвалась Анабэль.

Идвал за временем не следил, поэтому промолчал, чтобы не провоцировать виконтессу на очередную порцию сарказма.

– Странно, – прошептал Идрис, выслушав рассказ всех собравшихся. – Новолуние. Полночь.

– Еще кое-что, – вдруг заговорила Милифтина, разорвав растянувшуюся тонкой пеленой тишину. – В галерее, когда я ее поймала, она назвала нас Черным Оком.

Идрис повернулся и впервые за весь разговор открыто проявил удивление.

– Вот как? – встревожился граф Рангвальд после недолгого молчания. – Как интересно. Мы приложили столько сил и времени, чтобы это название больше нигде не всплыло. Как она о нем узнала? В любом случае, мне нужно с ней поговорить.

– Не выйдет, – качнула головой Анабэль. – Милифтина дала ей двойную дозу снотворного. Хорошо, если она к вечеру проснется.

– Значит, подожду до вечера, – решил для себя Идрис.

– Пока я нес ее до замка, она постоянно бормотала что-то про Кровавого Бога.

– Кровавого Бога? – шепотом переспросила Анабэль, встревоженно посмотрев на брата.

– Она просто начиталась страшных сказок и бредит, – отмахнулся Тамаш. – Я счел нужным сообщить, о чем она болтает.

Идрис кивнул, но больше ничего не сказал, давая понять, что собрание окончено.

– Можно тебя на минутку? – остановила брата Анабэль и дождалась пока все остальные покинут гостиную. Идрис вопросительно взглянул на сестру.

– Я не знаю, что ты там решил насчет этой девочки, но я больше не хочу так с ней поступать. Она этого не заслужила. Я не понимаю, что происходит, но эти издевательства мне опротивели. Пусть от человечности я далека, но монстром себя чувствовать не хочу.

– Откуда в тебе вдруг проснулось сочувствие? – усмехнулся Идрис, но издевки в его вопросе не прозвучало, поэтому Анабэль заметно расслабилась, опустив до того напряженные плечи.

– Она простая девочка, которую ты вырвал из привычной жизни. И ты сам виноват, что она пытается отсюда сбежать. Ты ничего никому не объяснил, и если мы теряемся в догадках, то она, наверное, в ужасе. Своими поступками мы довели ее до грани безумия. Это неправильно. Мы не должны так поступать. Куда гуманнее было бы тогда ее убить. Идрис, я знаю тебя, ты всегда был справедлив, – голос Анабэль был тверд, когда она высказывала брату свое мнение. Она вспомнила, как успокаивала Селению в зале с портретами. От ее взгляда даже сердце холодной и жесткой Анабэль дрогнуло. К тому же, как девушка, виконтесса эту девочку немного понимала и даже по-своему ей сочувствовала, но молчала все это время, ожидая решения брата. И все же не выдержала.

– Хорошо. Я поговорю с ней, а потом делай, что считаешь нужным, – ответил Идрис. Анабэль кивнула и взяла брата за руку, слегка сжав его пальцы.

– Как ты после Слепой Ночи? Я знаю, как плохо тебе было… Ты заплатил высокую цену за совет мертвых.

Идрис задумчиво посмотрел на сестру, затем перевел взгляд в окно, сквозь которое в комнату лилось жидкое золото разгорающегося солнца.

– Такой ночи еще никогда не было. Идрис, что-то происходит, и все это чувствуют. Ты ничего не говоришь, и у тебя есть на то причины. Я понимаю. Но что-то зловещее грядет в этот мир. И то, что происходит с Селенией…

– Ты права, – опередил сестру Идрис. – Все эти события связаны. Девчонка настораживает меня. Когда она рядом, я чувствую исходящую от нее опасность. Поэтому будьте осторожны.

У него оставалось еще время, чтобы решить, что делать с девчонкой теперь. Ведь он больше не получил никаких указаний, и мог только блуждать в лабиринте собственных догадок. Единственное желание, которое доминировало над всеми остальными мыслями – убить девчонку. Оно было настолько сильным, что меняло привычные ночи, лишенные сновидений, принося сны об истекающем кровью хрупком девичьем теле. Нож в груди, свернутая шея, высокая доза снотворной настойки. Разные варианты избавления стали почти навязчивой идеей.

Так будет правильно. Так будет проще и спокойнее для всех. Идрис надеялся, что ошибается на счет сущности Селении Де-Маир, но небольшое расследование, которое он провел и произошедшее этой ночью, были доказательствами его заблуждения. Теперь все казалось таким очевидным, и это лишь осложняло предстоящий выбор. Он мог рискнуть и просто запереть ее в замке до конца ее смертной жизни. Но странности этой девчонки не давали ему покоя. Он не понимал, что они означают и каковы будут последствия. У него снова были лишь догадки.

Вечера граф Рангвальд дождался с великим нетерпением. Стараясь скоротать день за чтением собранных материалов о Селении, Идрис то и дело машинально поглядывал на часы, стрелки которых двигались как улитки. То и дело он ловил себя на том, что его мысли далеки от разложенных перед глазами бумаг и книг. Приходилось возвращаться и перечитывать все сначала. В итоге, Идрису пришлось признать, что все его попытки сосредоточиться бесполезны. В голове раз за разом всплывал его разговор с Корнелиной Де-Маир, который тоже не давал ему покоя.

Открыв средний ящик тумбы, Идрис извлек из него аквамариновую фигурку, вырезанную настолько искусно, что можно было разглядеть спокойное лицо воина и его длинные в пол узорчатые одежды, перевязанные широким поясом. Внизу имелся скол, и небольшая трещина тянулась до середины юбки. Отголосок застарелой боли просочился на поверхность так и не зажившей душевной раны. Аквамарин ловил отблески света с освещенной стороны кабинета и играл разноцветными бликами. Не зашторенная часть окон вспыхнула ярким багрянцем, и фигурка переоделась в фиолетовую палитру.

Солнце медленно скатывалось за горизонт, оставляя на полу и стенах кабинета графа лишь кровоточащие полоски света, все дальше отодвигая стрелки часов в тень. Идрис продолжал неотрывным взглядом смотреть на фигурку, витая в прозрачной пустоте, лишенной мыслей.

Лишь когда последний луч выскользнул сквозь окно и затерялся в горячем сумраке, граф пришел в себя, и убрав фигурку обратно в стол, поднялся из своего кресла и направился к Селении. Минуя коридоры и лестницы, он прибывал в задумчивости, не замечая ничего вокруг. Внимание его обрело целостность, когда глаз его коснулось едва уловимое движение на площадке пятого этажа. Невесомая белая вуаль растворилась в рассеянных тенях.

Окунувшись в наполненный приятной прохладой полумрак коридора, граф повернул направо и двинулся вдоль стены, почти сразу замерев возле огромного портрета, на котором в полный рост была изображена женщина в белых одеждах. Так же как в Лунной Башне, она взирала с полотна величественным взглядом, словно бы оценивая каждого, кто осмелится мимо нее пройти.

– Первый раз в жизни ты несправедлив к человеку, – внезапно раздался спокойный голос за спиной, заставив Идриса резко обернуться. Испытанные им в этот момент эмоции сложно было бы назвать чем-то иным, кроме крайней степени изумления. Перед ним, разгоняя липкий сумрак, серебрился призрак женщины с портрета.