– Зачем ты это делаешь?! – крикнула я наступающей на меня Анабэль, глаза которой потемнели и теперь резонировали красными переливами с дверью.

– Хозяин так хочет. Жертва ради спокойствия хозяина, – ее слова рассыпались по воздуху шелестом сухих листьев. Я снова попыталась обманом прорваться к выходу, но виконтесса поймала меня. Сжав мое запястье, она резко дернула меня вперед, свободной рукой распахивая зловещую дверь. За ней была непроглядная тьма, вырвавшаяся наружу туманными черными и красными нитями, потянувшимися ко мне. Я закричала и забилась в попытке высвободиться из железной хватки Анабэль, но она даже не шелохнулась. Нити, точно щупальцы медленно обвивались вокруг моих ног, жаля кожу колючим холодом. В легких больше не хватало воздуха, чтобы кричать. Силы утекали из тела словно кровь, пущенная из крупной артерии – быстро, толчками, опустошая меня досуха. Шепотом я просила Анабэль остановиться, но она смотрела на мои муки с наслаждением убийцы. Отчаяние заполняло мой угасающий разум, давая понять, что мне уже не спастись. Меня затягивало в темноту, клубившуюся за дверью.

Сквозь обволакивающую меня тишину вдруг прорвался отдаленный стук, который с каждой секундой звучал все громче. Нет, это был не стук, а шаги, которые приближались, вырывая меня из объятий безразличия. Чьи-то руки схватили меня и снова бросили в темноту.

Мне показалось странным, что мир за чертой смерти выглядит так же, как моя комната в замке Ардскол. Значит, за свои грехи я попала в Долину Возмездия, где оживают самые страшные кошмары, которые терзают душу до тех пор, пока она не достигнет искупления или не угаснет навсегда. Неужели, мой худший кошмар – это Ардскол, в котором я буду заперта вечность?

Безразличие лежало на душе неподъемным прессом, прижимающим к кровати и мое тело. Потолок был вымазан в оттенки раннего утра размашистыми штрихами восходящего солнца.

Прошли года, прежде чем я смогла повернуть голову, чтобы посмотреть в окно, обнаружив в кресле возле него Милифтину. Служанка не спала. Неподвижной статуей она смотрела в окно.

Я попыталась пошевелиться, позвать ее, но онемевшее горло не пожелало издать ни звука, как ослабленное тело не отозвалось на мои попытки дернуть хотя бы пальцем. В одно мгновенье страх вытеснил безразличие. Неужели меня парализовало?

Эта мысль прокатилась по всему телу болезненной судорогой, доказывая обратное. Горло захрипело, а пальцы сжали простынь. Запоздалое осознание того, что я все еще жива, пролилось яркими красками в серость и пустоту еще не до конца пробудившегося разума. Сложно было сказать, радовала меня жизнь или все-таки печалила.

– Вы проснулись? – спросила Милифтина. От ее неожиданного появления рядом с кроватью я дернулась. Как она умудрилась так быстро и бесшумно подойти? Впрочем, мои реакции сейчас оставляли желать лучшего, не удивительно, что я ничего не услышала.

– Почему мне так плохо? – слабым голосом прошептала я, едва выдавливая из себя слова.

– Вы ничего не помните? – Милифтина присела на край кровати, – вы ходили во сне и упали с лестницы. Тамаш нашел вас на лестничном пролете этажом ниже. Ему пришлось дать вам сильное обезболивающее, поэтому вы так слабы. Думаю, вам нужно еще поспать.

Голос служанки не был мелодичным, но ее слова странным образом убаюкивали, и уже через несколько секунд мое сознание нырнуло в объятия сна.

Проснулась я только к вечеру, когда солнце уже практически скрылось за горизонтом. Вынырнув из небытия, лишенного сновидений, я чувствовала себя бодрой, словно проспала несколько дней, а не часов. На тумбочке и чайном столике лежали мои дневники и тетради с письменными принадлежностями. Увидев их, я удивленно заморгала, и поднявшись с кровати, дотронулась до гладкой, потертой в некоторых местах голубой обложки личного дневника, в который я записывала свои воспоминания, страхи и необычные сны. Знакомые ощущения прокатились от кончиков пальцев до груди приятным теплом. Частичка моего дома, которая хранит в себе всю меня, домашний уют, Крину, дядю и Ригана. Каждая страница пропитана ароматами цветов, дождя и печеного хлеба, каждая может заставить улыбнуться или взгрустнуть. И именно эта частница всколыхнула во мне притихшее чувство ненависти к Ардсколу и его обитателям. Ведь это они отобрали у меня мой настоящий дом.

Смахнув злые слезы, я вскочила с кровати и подошла к шкафу. Он оказался заполнен моими вещами лишь на половину, остальную занимали новые дорогие наряды, которые я видела впервые. Сама мысль, что эти люди решили одевать меня в том, что им вздумается, словно безвольную куклу, ошпарила кровь. Не помня себя от ярости, я начала срывать новую одежду с вешалок и бросать ее на пол.

Когда в дверь постучали, я вздрогнула и посмотрела на учиненный мной хаос свежими глазами, словно только что опомнилась. В комнату заглянула Анабэль. Она была в хорошем расположении духа, но ее улыбка угасла, стоило виконтессе увидеть лежащий на полу ворох платьев.

– В чем дело? – поинтересовалась она, входя в комнату и закрывая за собой дверь.

– В чем дело?! – почти вскрикнула я от второй волны злости, ударившей в виски. – Дело в том, что мне не нравится, когда мне указывают, что мне делать и что носить! Почему вы не привезли все мои вещи, а только часть?

– Мы хотели сделать тебе подарок, – ответила Анабэль. На ее лице отразилось недоумение, и это только подкинуло дров в костер моей злости.

– Нет, вы хотели купить мою покорность красивыми вещами! Раз я невеста графа, теперь мне нужно носить только красиввю одежду, чтобы я никого не опозорила своим внешним видом! Но те вещи – мои, они часть моей жизни, и я хочу их, если уж вы не собираетесь отпускать меня домой! Вы и так отобрали у меня мою жизнь, – слова сами рвались с губ, и их поток все никак не хотел иссякать.

Взгляд Анабэль стал холодным. Увидев выражение ее лица, я запнулась и невольно отступила на шаг назад.

– Ты живешь на улице? Ты взаперти? Может быть, ты голодаешь? – слова виконтессы рассекали воздух ударами хлыста, больно впиваясь в кожу. Мне казалось, что я на самом деле чувствую жалящие прикосновения тонкой упругой кожи.

Я молча смотрела на Анабэль, не в силах выдавить хоть слово, чтобы ответить на ее вопросы. Волны холода, исходившие от нее, оплетали меня колючим оцепенением.

– Ты не умеешь ценить дары и заботу, и если ты хочешь, чтобы мы относились к тебе именно так, как это представляется тебе в твоем воображении, то так тому и быть, – завершив свою гневную тираду, Анабэль плавно развернулась и покинула мою комнату. С ее исчезновением невидимые оковы спали, вернув мне власть над телом и голосом.

– Мне от вас вообще ничего не нужно! Хочу, чтобы вы все умерли! – в ярости крикнула я и пнула ворох платьев.

На ужин меня никто не звал, а я не думала спускаться. Когда Милифтина принесла поднос с едой, она даже не стала входить в комнату. Грубо пихнув его мне в руки, тем самым разлив горячий чай на тканевые салфетки, что покрывали поднос, закрыла дверь и удалилась. Что ж, это по крайней мере больше похоже на правду, чем их лицемерная забота.

Во время ужина я долго смотрела на кучу дорогих нарядов, ткани которых переливались в свете люминаров, или наоборот наливались глубоким цветом, размышляя, куда их деть. На ум пришла совсем безумная идея – сжечь их, конкуренцию ей составила более здравая – выкинуть в окно. Взглянув на окно, затем на ворох платьев, я поднялась из кресла и полезла в тумбочку круглого кофейного столика. Белые свечи с золотой гравировкой Каринниума, обнаруженные там, вызвали у меня вспышку разочарования – они были изобретением кариннов – магов закрытого города, который располагался на окраине континента в Небесных Пиках Грозового Предела. Алхимические хитрости этих свечей никак не были связаны с магией, хоть и казались ею – при соприкосновении огнива из огнекамня с фитилем, оно нагревалось посредством химической реакции и зажигало его. Но огонь хоть и был теплым, не был способен воспламенить предметы вокруг себя. Их изобрели с целью предотвращения пожаров и смертей, но вскоре на замену им пришли осветительные кристаллы. Однако, свечи не потеряли свою популярность – многие склоняются к архаичности огня, за плавным танцем которого можно наблюдать, потерявшись во времени.