А Николай Федорович, когда смотрели они те камни (а ходили вместе, князь как-то обмолвился о своем замысле, и народ это дело обсуждал), снова обратил внимание на готовый с прошлого года фундамент. От Якоба они знали, что хотели тут орденцы поставить вторую воинскую избу, такую же, как рядом стояла (в замке было тесновато, если честно), да уж не пришлось… У самого Седова тоже стали появляться кое-какие мысли насчет жилья, но при их все еще подвешенном состоянии – не до того пока было, конечно.
После второго случая с чудинкой еще несколько ночей ему пришлось (хотя он и сам-то тяжело переносил такие вещи) успокаивать Милану сказками о своем времени. Правда, в этот раз хватило и пары-тройки ночей, но все же занятие это ей так понравилось, что просила она Николая Федоровича еще и еще говорить о далеком и таком притягательном будущем. И его монологи все же стали переходить в диалог, когда или она его расспрашивала о деталях, или сама рассказывала что-нибудь.
Именно в одном из этих ночных разговоров Седов впервые узнал о Янеке. Точнее, Милана рассказала ему, что есть тут один мальчонка с поломанными руками, и срослись они… кривовато, и не мог бы он посмотреть… Про переломы он рассказывал ей и раньше, и не один раз, но теперь вытащил из памяти все, что смог – про гипс и аппарат Илизарова, про рентген, про кальций и творог, а на руки мальчонки согласился посмотреть, просто чтоб не огорчать травницу, очень остро переживающую ситуацию с чудинками – сделать, понятное дело, сейчас он уже ничего не мог. Заодно уточнил, как тот руки-то поломал, и услышал простую историю – попался в неурочный час с чирканьем своим на глаза одному из рыцарей, чуть ли не самому комтуру, тот его и отшвырнул с дороги… «А дальше все просто – догадался Николай Федорович и сам – мальчик, падая, инстинктивно выставил вперед руки, слабые кости и не выдержали. А потом срослось, как срослось. Но что там было за «чирканье»?…».
Это выяснилось на следующий же день, незадолго до обеда, когда Милана разобралась с утренним уроком для своих учениц, и они пошли смотреть мальчика. К этому времени солнце все же начало хорошо подсушивать землю на открытых участках, и натоптанные людьми тропинки, где скот не гоняли и на лошадях не ездили, были уже совсем сухими. Идти оказалось недалеко – на бывший орденский хоздвор, что стоял на берегу канала, напротив церкви. Это был довольно большой комплекс строений, где были и коровник с конюшней, и овчарня, свинарник, загоны для птицы, сараи и амбары для кормов на всю эту живность. Тут же был и отдельный угол для… запасенных на всякий случай стройматериалов, скажем так, где они брали заготовленные ранее орденцами бревна и доски для бани. Здесь же и жили бывшие сервы Ордена, ухаживающие за всей этой живностью. После захвата замка у них значительно увеличился рацион питания, да Федор, когда принимал хозяйство, что-то там решал по их содержанию. Плюс несколько своих чудинок Эле направила сюда же на постоянные работы, так что жизнь у работников скотного двора теперь должна была быть полегче и получше, хотя основная сфера деятельности накладывала свой специфический отпечаток – кони, коровы, свиньи, птица… навоз, он того… Впрочем, когда Милана проверяла состояние здоровья всех обитателей замка и деревни, про то, что у людей здесь какие-то особые проблемы, она ничего не говорила.
Так что на большом, вытянутом дворе (строения стояли длинным прямоугольником) травница, уточнив у кого-то из обслуги, где искать малого, пошла в сторону сараев, с ней все приветливо здоровались, а на Седова тут глядели все еще с опаской. Найдя в указанном сарае мальчишку, она вышла с ним во двор, на свет, а Николай Федорович внутрь и не заходил, ждал их на солнышке. Мальчишка, на первый взгляд, был лет десяти – Седов уже по привычке стал накидывать к виду пару-тройку лет, потому как дети тут были мельче, чем в его время, да и потом ростом мало кто дотягивал. А вот старели (по виду) раньше, и с этим старец тоже уже столкнулся… Отшагнув в сторонку с натоптанной по двору тропки, под стену ближайшего сарая, сейчас нагретую солнцем и теплую даже на вид, он опустился на корточки, и, став теперь вровень с мальчиком, разглядел, что тот вроде излишне тощеват, штаны и рубаха – с чужого плеча, ветхие, залатанные, явно рабочие, на ногах все же какие-то опорки есть, а сам – с довольно чистым лицом, с копной темных, нечесаных волос, и темно-зелеными глазами. Смотрели эти глаза на Николая Федоровича совершенно без опаски, но с некоторым вопросом.
–Здравствуй – сказал он мальчишке. Тот прошептал что-то, почти неслышно.
–Покажи старцу руки – мягко сказала из-за спины Милана, а Седов сообразил, что русский язык пацан понимает, значит. Тот, все еще без слов, подтянул широкие рукава рубахи повыше, и протянул ему руки. А вот тут Николая Федоровича снова чуть не передернуло, но он сдержался… Нет, это были не «кожа да кости», но близко, очень близко к тому… И места переломов, похоже, и большой и малой лучевых, просматривались под мелкими мышцами отлично. И да, смещение прошло с некоторой скруткой, и непривычно было видеть руки ладонями вверх, а саму руку – как подают при рукопожатии… Но старец не стал никак это комментировать, а осторожно ощупал места переломов.
–Не болит? – единственно, на что его хватило. Парнишка помотал головой. Седов, не поднимаясь с корточек, сказал через его голову Милане:
–Ну, что сказать? У нас в таких случаях, если по каким-то причинам неправильно срасталось, ломали заново, под наркозом, конечно, и складывали кости как надо. Но, раз у него все работает, и болезненных ощущений нет, смысла в том, сама понимаешь…
Пацан, на словах про «ломали заново», несколько отступил, и взглянул теперь на Николая Федоровича как-то… удивленно. Но, дослушав, снова успокоился. А Милана, несколько потемнев лицом, все же кивнула ему, поняв, что чуда не будет.
–Янек! – раздался внезапно на дворе вскрик, и от одного из то ли амбаров, то ли загонов, к ним рванулась было какая-то женщина. Они обернулись к ней все трое, и она, не доходя несколько шагов, притормозила и дошла до них уже скорым шагом, прижав к себе голову пацана, и, судя по ее лицу, явно собираясь начать причитать или плакать. Кое-где в дверях появились головы, Милана начала говорить той что-то успокаивающее, малец медленно, но уверенно вывернул голову, и тоже стал что-то тихо говорить. Седов поднялся во весь свой рост, и, видя, что ничуть этим женщину не успокоил, отошел на пару шагов. Голов любопытствующих в дверях поубавилось… Минут через пять, когда женщина, вроде, успокоилась (но попыток задвинуть пацана себе за спину не оставляла), Николай Федорович решился задать вопрос:
–А что за почеркушки были, из-за чего орденец на мальца-то осерчал?
Это простой вопрос внезапно изменил ситуацию. Мальчишка все же вывернулся из-за спины матери, и посмотрел прямо в глаза Седову таким взглядом, что того чуть пот не пробил. Взгляд этот загорелся каким-то энтузиазмом, страстью даже, что выглядело на таком лице и в такой обстановке несколько необычно.
–Осталось же у вас? – снова мягко спросила Милана – пусть покажет старцу…
Мать пацана все же успокоилась, замолчала, а он сам резво пошлепал куда-то, видимо, в сторону местного жилья. Они пару минут так и простояли на солнце, стоять было тепло, хорошо, даже и запахи уже не особо мешали… Но тут Янек пришлепал обратно, бережно неся под рукой стопку… дощечек? Да, это были явно обрезки тонких досок, разного размера, светлые, выскобленные… Седов снова присел, и пацан передал ему верхнюю. Он принял ее обеими руками, чуть отвернулся, чтобы солнце не слепило, и…
…Когда-то давно ему попадались в интернете восстановленные древние наскальные рисунки из какой-то пещеры на Урале. Там приводились фото самих рисунков, и их реконструкция – то ли с компьютерной обработкой, то ли художники постарались, он уже и не помнил. И если оригиналы выглядели просто неровными линиями, в которых силуэты животных лишь угадывались, то в той самой реконструкции эти линии были чуть-чуть дополнены, дорисованы, так сказать, создавая ощущения пусть зачаточной и примитивной, но графики. Уже не силуэты и абрисы, но – объемы, пластика, глубина… Примерно то же он увидел и здесь. Светлые дощечки, уголь (только уголь!) в качестве краски, правда, линии разной толщины… Похоже, пацан любил лошадей. И – знал их, что, впрочем, при его месте… жилья и работы (а руки у мальчишки были вполне мозолистые, Николай Федорович это еще при осмотре заметил) было не удивительно....
