Берсерк распластался на спине, Гнарк нависал над ним, прижимая меч к горлу врага.

Я слышал, родители бояться умереть вскоре после рождения ребёнка. Этот страх не оставляет их первые десять лет жизни их потомка. Они беспокоятся не о том, что будет с ребёнком, случись им умереть – хотя присутствует и этот страх – а о самих себе. Что если отец умрет, прежде чем ребёнок сумеет его запомнить? И кто тогда преклонит колени перед разбросанными на земле останками? Кто вспомнит блеск в уже мёртвых глазах прежде, чем вороны слетятся на мрачный пир?

– Ба, собака решилась на подлость, а, убийца?! – крикнул Тибблдорф Пвент. – Ты так же бесчестен, как и твоя... – он проглотил окончание фразы, так как Гнарк сильнее вдавил острие клинка в его шею.

– Не смей о ней говорить, – предупредил орк и чуть отодвинул меч.

– Думаешь, что это благородно, а?

Орк кивнул.

Пвент едва не плевался от негодования.

– Ты, собака! Зачем ты это делаешь?

Гнарк отступил, убирая лезвие от горла врага.

– Потому что теперь ты знаешь, что я благодарен тебе за милосердие, дварф, – пояснил он. – Теперь твоё сердце знает, что сделало правильный выбор. Ты унесёшь с поля боя не бремя вины за свою милость. Считай это моим ответом за твоё милосердие. Если мы встретимся в битве Обольда против Бренора, то знай, я буду служить своему королю.

– Как и я! – взревел Пвент, поднимаясь на ноги.

– Но ты мне не враг, дварф, – добавил орк, отступая и с поклоном уходя.

– Как и не друг!

Гнарк повернулся и улыбнулся, но то ли от того, что был согласен, или же по какому-то другому поводу, берсерк не разглядел.

То был странный день.

Я хочу, чтобы спешащих на пир воронов унёс ветер, и навсегда сохранились лица погибших, напоминая нам о боли. Когда зазвучат призывы к славе, и армии снова пройдут по усеянным костями камням, лица мёртвых напомнят им о цене, которую придется заплатить. Вид запятнанной кровью земли отрезвляет меня. И пронзительным предупреждением звучат в моих ушах крики воронов.

– Дзирт До'Урден

Солдаты аутарха связали Кемасу руки и, перекинув верёвку через сук дерева, натянули её так, что только пальцы его ног дотягивались до земли. Затем они палкой били по его обнажённой спине, плечам, рёбрам.

Мальчик пытался стиснуть зубы, чтобы не кричать, но это не помогало. Затем он попытался не слышать ничего из того, что сам аутарх, в зависимости от настроения: то ласково, то с криком, спрашивал. Если он не поймёт вопросов, то ответить на них, во второй раз придав тем самым своих товарищей и свою веру, он не сможет.

Всё его сознание, вся его сущность сейчас были сосредоточены на том, чтобы не допустить этого, но он уже чувствовал, что не сможет держаться вечно. Заставляющая вздрагивать боль будет продолжаться и нарастать, до тех пор, пока мысли о том, чтобы остановить её не затмят всё остальное. Тогда он скажет аутарху всё, что тот хотел знать.

Так если он неминуемо сдастся, почему не сказать всё сейчас? Усилием воли он прогнал прочь эту соблазнительную мысль.

Тогда один из легионеров сказал:

- Аутарх, тут кое-кто хочет вас видеть. Это офицер из Умратоса.

Когда всё повернулись, чтобы посмотреть на пришедшего, избиение прекратилось.

Странник был худощав, а его руки и ноги были длинными, как у наместника или же у самого Кемаса, что являлось характерной чертой муланской аристократии, но он не брил своего черепа, что являлось отступлением от обычая. Соломенного цвета волосы обрамляли лицо, которое могло бы быть приятным, не будь оно столь измождённым и суровым. Светловолосый мужчина слегка поклонился, будто допуская, что аутарх мог быть выше него по рангу, но не слишком, и передал ему, запечатанные зелёным воском, листы пергамента. Посланник носил массивное золотое кольцо с изумрудом, которое, как показалось Кемасу, он ненавязчиво демонстрировал другому дворянину.

Аутарх же, напротив, был обладателем несвойственных для муланцев грубых черт лица и широких плеч. Он просканировал врученный ему документ своими жадными, окружёнными мешками глазами и проворчал:

- Проверка значит.

- Да, - ответил светловолосый звучным баритоном. – Наш владыка, - Кемас предположил, что он имеет в виду Инвари Метрона – тарчиона Делюмида, - хочет убедиться, что каждый дворянин в его владении хранит верность Сзассу Тэму и готовится к войне.

Аутарх пригляделся к посланнику.

- А где же ваша свита, Лорд Упрэт? Столь важное официальное лицо наверняка не путешествует в одиночку.

- В данный момент в одиночку. Мои люди заболели и я, не желая заразиться,  предпочёл продолжить путешествие самостоятельно. Вверенное мне задание слишком важно и не терпит отлагательств.

- Да, наверняка, - моргнув, сказал аутарх.

- В таком случае, я надеюсь, что вы соблаговолите объяснить, что здесь происходит. Почему вы и ваши отряды расположились в этом поле?

-  Чтобы продвинуть нашу северную компанию, уверяю вас. На востоке от нас расположен храм Коссута. Очевидно, я не могу позволить бастиону врагов Его Всепревосходительства существовать на моих землях, особенно учитывая то, что он угрожает трафику на доруге в Сур. Я собираюсь захватить это место, уничтожить огнепоклонников и возродить их как зомби для службы нашим повелителям.

Светловолосый мужчина кивнул:

- Звучит разумно. А что это за мальчишка? – Кемас вздрогнул, когда его упоминули.

Аутарх улыбнулся:

-Ах, этот. Прошлой ночью я атаковал храм. Нам не удалось пробиться внутрь, но это ничего. Я и не ожидал, что всё удастся с первой попытки. Я просто прощупывал противника. Как бы там ни было, после того, как мы отступили, эта маленькая крыса, очевидно, решила, что ему не очень нравится воевать. Он выскользнул из храма и попытался скрыться, но наши часовые его поймали. Теперь же мы убеждаем его сказать нам всё, что ему известно об охране храма.

- Выглядит так, будто он готов.

Блондин приблизился к Кемасу и сжал его отбитое плечо. У мальчика перехватило дыхание от последующего за этим закономерного укола боли.

- Будь разумным, - сказал прибывший. – Избавь себя от последующих мучений. Скажи аутарху то, что он желает знать.

Кемас чувствовал, как его голова кружится. Он думал, что он либо слабеет, либо умирает. Его бы устроили оба эти варианта. Но это чувство прошло и он заговорил.

Ему было стыдно. Он плакал, роняя каждое слово, но остановиться он не мог.

Когда он закончил, ауарх сказал:

- Вот оно, значит как. Что же, костлявый из него выйдет зомби, но он хотя бы перестанет быть трусишкой.

- Господин мой, - сказал светловолосый, - я приму это за большую услугу, если вы отдадите этого парня мне. Вы сами говорите, что он будет не очень впечатляющим зомби, а я, признаться, имею склонности к определённым удовольствиям. Я не имел возможности им придаваться с тех самых пор, как отправился в путешествие, а взглянув на него, заплаканного, полуобнажённого и окровавленного, я об этом вспомнил.

Кемас воображал себе, что ничего более мерзкого он уже не почувствует, но он ушибался. Он вздрогнули и его желудок болезненно сжался. Он спрашивал себя, уж не являются ли ожидающие его последующие пытки карой, наложенной на него Коссутом за предательство.

Аутарх вопросительно наклонил голову: