– А вы? Не прислушиваетесь?

– Это не мне решать, и не им.

В ту ночь Варя осталась спать у него, с боем Олег заставил ее лечь на кровати. На его вопрос не станут ли родители волноваться, она отмахнулась: привыкли.

Варвара мало рассказывала о себе, избегала вопросов о детстве, почти не говорила о родителях. Зато долго, с удовольствием рассказывала, как училась у Николая, жадно слушала рассказы Олега об искусстве, о его путешествиях. Однажды робко спросила об Академии, и потом уже расспрашивала о ней постоянно.

– Варь, – он не уследил, в какой момент она превратилась просто в Варю, – тебе надо попробовать поступить. У тебя и способности есть. Переедешь в Столицу. У художников отличная стипендия, на что жить тебе точно будет.

Она отмахивалась, говорила, что отец не пустит, но потом сама снова и снова возвращалась к этой теме.

Варя отвела его к остаткам дома Архипова, черным и скорбным, а потом в гости к Галине. Старушка напоила их чаем, угостила пирогом с крупными, восхитительно кисловатыми вишнями. Олег расспросил почти глухую и оттого еще более разговорчивую Галину о том, что удалось сохранить от музея. Галина сначала отнеслась к нему настороженно, поглядывала взволнованно на Варвару, но потом оттаяла и вынесла из подпола пыльную коробку с кистями, старой палитрой и двумя покусанными временем тетрадями. У Олега при виде коричневых, плотно исписанных страниц сердце скакнуло к горлу, забилось там сильно и часто. Продавать сокровище Галина отказалась, но разрешила взять на время.

– Когда музей новый сделают, отдам в дар – а сейчас, уж извините, не могу.

Они шли, наступая на пятки собственным теням по прогретой пыльной дороге. Варя весь день была какой-то странной, что-то в ней неуловимо изменилось, но Олег не мог точно подметить, что.

– Скажи, а что нужно, чтобы наверняка Краевск выбрали для развития?

– Обычно, если картины удается найти, то городу автоматически присваивают статус подлежащего развитию, – почти на автомате ответил Олег, мыслями уже погруженный в дневники.

Варя задумчиво кивнула.

Стоял светлый летний вечер, Олег почти закончил второй дневник. Варя сидела рядом, поближе к свету и работала над карандашным наброском – она часто стала приходить к нему, после того, как укладывала спать своих многочисленных братьев. Олег увязал между размашистых, нервных строчек. Записи Архипова становились все более сбивчивыми: приближалось время первых потрясений, он чувствовал, что надвигается что-то нехорошее, но прямо об этом не писал, хотя Первые Потрясения обычно фиксировали достаточно подробно. Варя потянулась к скальпелю, начала затачивать карандаш. «Дни начинают растягиваться, чувствую, что увязаем. В ячейке уверены, что тянуть более нельзя. Выступать решили завтра же.» Петля у «з» затянулась. Олег сверился с датой. Все сходилось. Архипов не был жертвой Потрясений, он был одним из Возмутителей. Как мог автор такого чистого света, такой мерцающей нежности быть среди тех, кто кровью окрасил улицы?

– Варя, – она подняла на него взгляд. – Это меняет абсолютно все.

Он встал, сделал нервный круг по комнате.

– Это же открытие настоящее!

Олег взял ее за руки, закружил.

– Я получу место академика, да меня главным сделают по Архипову!

Он рассмеялся, поцеловал его в макушку. Варя смотрела на него счастливо, немного пьяно.

А потом словно решилась на что-то и сказала:

– В Краевске сохранились картины. Надо только убедить отца их нам отдать.

Договорились, что Варя зайдет за ним следующим же вечером, но она не пришла. Не было ее и в церкви. Варвара пришла на третий день. Потухшая и несчастная. По дороге Олег пытался узнать, что у нее случилось, но она не слишком изящно раз за разом уходила от ответа. Домик был небольшой и весь, под самый потолок заставленный вещами. Какими-то коробками, книжками, детскими вещами. Дети тоже были в наличии: Олег насчитал пять мальчишек. Одинаково причесанные, худоватые. Но все: и дети, и дом, и даже хлам – было опрятным, чистым. Люди, которые жили здесь, любили этот дом и, похоже, друг друга. Как только Варвара вошла, малышня ее окружила. Верещали, хватали ее за юбки, ластились, когда она почти на автомате гладила их по одинаковым пшеничным макушкам. На шум из кухни выглянула женщина в косынке, из-под которой торчала прядка, такого же, как у детей цвета.

– Как вы рано! – она улыбнулась. – Я матушка Елизавета. Вы Олег, правильно? Варвара мне про вас говорила.

– Все верно, очень приятно.

– Значит, вы заинтересовались нашим городом? И что, он вас еще не разочаровал? – Олегу показалось, что за этой суетливой домовитостью кроется гораздо больше, чем Елизавета хотела ему показать.

Скрипнула дверь, и в коридор вышел Алексий.

– Спасибо, что решили нас навестить. Лиза, сделай нам чаю, – он приоткрыл дверь, приглашая Олег пройти за собой. – Пойдемте.

Олег послушно пошел следом. Комната оказалась чем-то вроде кабинета, повсюду стояли книги, в основном церковные, в углу висело несколько икон – парочка новодела, а одна,похоже, старая. Это всегда был добрый знак: значит, в этом доме искусство сберегли и пронесли через все годы запрета.

– Варвара показала мне архиповские места, показала его дом – я совершенно уверен, что Краевск действительно родина Архипова. Материала достаточно, но ваша дочь говорит, что в городе остались ранние работы художника. Если это правда, город непременно поставят на карту. К вам проведут дорогу, выделят финансирование, сделают галерею: это и туристы, и места рабочие, и инфраструктура…

– Я знаю, зачем вы здесь. Варя уже со мной говорила. Она наивна, как ребенок, хотя иногда я думаю, что еще и хитрая, как лисичка. Она просила меня показать вам работы и объявить их архиповскими. Не знаю, на что она надеялась.

Алексей достал сверток, и Олега сердце дрогнуло: холсты были свернуты краской вовнутрь и наверняка потрескались.

Он начал разворачивать полотна и… внутри оказались несколько самых обычных, новодельных пейзажей, очень отдаленно напоминающие шедевры люминизма.

– Это работы Николая, Вариного учителя. Но вы, наверное, и сами это видите.

Батюшка смотрел на него спокойно и строго, как варины святые, и Олег совершенно не понимал, что скрывалось за этим взглядом.

– Картин никаких не сохранилось, вещей тоже – то, что показывает Галина – подделки, и только. Сожженный дом – точно не дом художника, он горел-то каких-то десять лет назад, там жил предыдущий настоятель.

– Вы уверены?

– Конечно, уверен. Я удивлен, если честно, что сама Варвара перепутала, она должна была и сама это знать. Но фантазия у нее живая, вы и сами заметили, наверное.

Олег все еще пытался переварить услышанное, понять, правда ли это и если да – отпустить фантазии о том, как закончатся наконец его паломнические поиски и начнется настоящая реставрационная работа. Поэтому о Варваре заговорил скорее машинально.

– Ваша дочь очень интересуется искусством, вы и сами знаете. И видите, наверное, какой талант.

– Да, Бог сделал ей щедрый подарок.

– Сейчас мало кто ее возраста так пишет, ей повезло найти хорошего учителя, она много работает и, если хотите услышать мое профессиональное мнение – ей надо поступить в Академию. Самое малое, что ей светит – стать восполненцем, а за это очень хорошо платят. Не говоря уж о том, какая это важная работа…

– Олег, вынужден вас перебить. Варвара никуда не поедет.

– Послушайте, в Столице сейчас совершенно безопасно. Я более чем уверен, что с Вариным, – Алексий нахмурился и Олег тут же поправился, – Варвариным талантом она с легкостью поступить на бюджет и получит общежитие. А я буду за ней присматривать…

– Варвара не может жить одна. И если вы общались с ней достаточно долго, вы должны понимать почему.

Олег вспомнил припадок в лесу, странную забывчивость, детскую почти наивность. Спорить было бесполезно – отец Вари был прав.