Потом он подумал: «А если я ошибаюсь? Ведь в том состоянии, в каком я сейчас нахожусь, вполне могут возникнуть галлюцинации. Неужели существует хоть какая-то связь между прошлым и настоящим? Это еще надо доказать.»

Однако необходимое доказательство немедленно было ему предоставлено, причем настолько неопровержимое, что у Поля моментально исчезли последние сомнения.

Он заметил лежавшие в траве обломки кинжала и подобрал рукоятку. Она была выточена из рога, и на ней, словно раскаленным железом, были прорезаны четыре буквы: H, E, R и М.

H.E.R.M… это первые четыре буквы имени Эрмина![6]

…И именно в тот момент, когда он рассматривал эти буквы, смысл которых был понятен лишь ему одному, именно в этот момент произошло нечто необычное: на соседней церкви зазвонил колокол, причем звон был какой-то странный. Удары раздавались через равные промежутки времени и звучали монотонно, непрерывно, но при этом довольно торжественно и волнительно.

– Это набат, – прошептал Поль, не вдаваясь в истинный смысл этого слова.

Затем он добавил:

– Наверное, где-то случился пожар.

Десять минут спустя Поль, вскарабкавшись на стоявшее поблизости дерево, сумел перебраться через стену. По ту сторону стены также был лес, и сквозь него шла тропинка, на которой сохранились следы колес автомобиля. Он пошел по тропинке и за час добрался до границы.

У пограничного столба был выставлен пост жандармов, а за ним виднелась дорога, по которой двигались германские уланы.

За дорогой стояли дома с красными крышами и примыкающими к ним садами. Возможно, это был тот самый городок, в котором когда-то они с отцом взяли напрокат велосипеды. Кажется, он назывался Эбрекурт.

Между тем, продолжали меланхолично звонить колокола. Поль прислушался и понял, что звонят они во Франции, и еще где-то в стороне, но тоже во Франции, звонит другой колокол, а звон третьего колокола идет со стороны Лизерона. Все колокола звонили в одинаковом ритме, так что казалось, что от них исходит какой-то отчаянный призыв.

Он озабоченно повторил:

– Набат… набат… Звон идет от церкви к церкви… Что бы это могло значить?..

В голову пришла ужасающая мысль, но он ее отогнал. Нет, нет, просто звук искажается в пространстве, скорее всего, это эхо одного колокола катится по долине.

Однако по дороге, проходящей через немецкий городок, непрерывным потоком двигалась кавалерия, которая постепенно рассредоточивалась по окружающим полям. Вдобавок ко всему на французской стороне на гребне холма появился отряд драгун. Офицер оглядел в бинокль окрестности, после чего отряд скрылся из виду.

Идти дальше было невозможно. Поль возвратился к стене и обнаружил, что она опоясывает все поместье, лес и парк. Было видно, что стена возведена много лет тому назад. Теперь Полю стало понятно, почему во время его странствий вдоль границы он так и не смог обнаружить часовню. Он вспомнил, как один крестьянин когда-то говорил ему, что в этих местах имеется часовня, но расположена она на закрытой территории частного землевладения. Жаль, что раньше он не озаботился поиском этой стены!

Поль долго шел вдоль стены и, наконец, добрался до территории, относящейся к коммуне Орнекен. Здесь в прореженной части леса стояла местная церковь. Церковный колокол на мгновение замолк и вновь зазвонил громко и четко. Значит, звонил именно колокол Орнекена. Звук колокола, похожий на жалобу, буквально разрывал душу, но при этом звонил колокол как-то легко и торжественно, совсем не так, как звонят по усопшему.

Поль двинулся в направлении церкви. Вокруг нее расположилась симпатичная деревенька, утопавшая в герани и маргаритках. Группа людей молчаливо сгрудилась рядом с белым плакатом, висящим на стене мэрии.

Поль подошел и прочитал:

В любой другой период жизни Поля до него сразу дошел бы смысл этих мрачных чудовищных слов. Но сейчас переживаемый им кризис был настолько силен, что слово «мобилизация» даже не вызвало у него никакого волнения. Он совершенно равнодушно отнесся к тому, что это может отразиться и на его собственной жизни. Ладно, пусть будет мобилизация. Она начнется в полночь. Все отправятся на войну. Значит, и он пойдет воевать. Сейчас это воспринималось, как настоятельная необходимость. Все личные заботы и обязательства показались незначительными в сравнении с масштабом гражданского долга. Он даже почувствовал облегчение от того, что сверху спущен приказ, определявший его дальнейшие действия. Никаких сомнений быть не должно. Его долг очевиден: он отправляется на фронт.

Но если он уходит на войну, то почему бы не уехать немедленно? Зачем возвращаться в замок, встречаться с Элизабет, вступать в болезненные и бессмысленные объяснения, соглашаться или не соглашаться простить жену, о чем сама она вовсе не просит, хотя, по правде говоря, дочь Эрмины д’Андевиль не заслуживает прощения?

Напротив постоялого двора стоял дилижанс. На его двери был указан маршрут движения:

Несколько человек уже устроились в дилижансе. Обстоятельства складывались таким образом, что семейный конфликт как бы разрешался сам собой. Размышлять не хотелось, и Поль уселся в дилижанс.

На вокзале в Корвиньи ему сказали, что его поезд отходит через полчаса, и другого поезда не будет. Вечерний поезд, с которого пересаживались на ночной экспресс, был отменен.

Поль купил билет и отправился в агентство, сдававшее автомобили в аренду. Из двух имевшихся автомобилей он выбрал самый большой и приказал немедленно перегнать его в замок Орнекен и предоставить в распоряжение госпожи Дельроз.

Затем он написал жене короткое письмо:

Шел первый месяц войны.

В девять часов утра 22 августа стало ясно, что удержать занимаемую позицию не удастся.

Полковник рвал и метал.

К середине ночи его полк занял позицию на перекрестке трех дорог, по одной из которых осуществлялось сообщение с Люксембургом. Накануне противник перешел границу и продвинулся вперед примерно на 12 километров. От генерала, командовавшего дивизией, поступил приказ продержаться до полудня, пока не подойдут остальные части из состава дивизии. Для поддержки полка была направлена батарея 75-мм полевых орудий.

Подразделения полка укрылись в складках местности. Батарея также была надежно замаскирована. Однако с первыми лучами солнца противник засек расположение пехоты и артиллерии и принялся методично обстреливать полк из своих орудий.

Полк и батарея переместились вправо на два километра. Но через пять минут обстрел возобновился, погибли шестеро солдат и два офицера.

Полк вновь сменил позицию. Но через десять минуть опять начался обстрел. На этот раз полковник проявил упрямство, и в течение часа полк потерял еще тридцать человек и одно орудие.

А между тем было лишь девять часов утра.

– Это черт знает, что такое! – кричал полковник. – Почему нас все время засекают? Они что, ясновидящие?

Он укрылся с командирами рот, артиллерийским капитаном и несколькими вестовыми за насыпью, с вершины которой хорошо просматривалась раскинувшаяся вокруг холмистая местность. Неподалеку, слева от их позиции, находилась заброшенная деревня, впереди виднелись разрушенные фермы, но на всем огромном пустынном пространстве невозможно было разглядеть ни одного солдата противника и понять, откуда ведется массированный обстрел. Орудия артиллерийской батареи пытались «прощупать» несколько точек на местности, но все усилия были напрасны. Обстрел не прекращался ни на минуту.