Как-то мать Доржи с упреком сказала Еши:

— Доржи совсем от рук отбился. Разве хорошо ребенку ночью по степи скакать?

Еши показал Цоли на берег. Там Доржи поил Рыжуху.

— Видите, любовь у них какая! Как же их разлучишь? — А про себя подумал: «Пусть парнишка на скачках счастья попытает».

Мальчик никому, даже братьям, не сказал, что будет скакать на рыжей трехлетке Еши Жамсуева. Улусники удивятся: «Кто это на Рыжухе всех обогнал?» — «Да это же Доржи, сын казака Банзара! Пожалуй, еще лучше отца будет ездить верхом».

Подготовить лошадь к скачкам — большое дело. Еши теперь часто заходит к старому Мунко. Старик учит, как нужно объезжать Рыжуху.

В улусе все больше поговаривают о скачках. Беспокойно бьется сердце Доржи. Улусники спорят, загадывают, чей конь займет первое место. Называют громкие клички скакунов богачей из дальних и ближних улусов: Огонь-рысак, Дымчатый скакун, Золотая бабка, Черный жеребец, Пестрый орел. Этих лошадей все знают, про них ходят легенды, о них поют похвальные песни. «А кто знает про трехлетку Жамсуева? — думает Доржи. — И кличка-то у нее — Рыжая сиротка. Потом, к чему у нее эта дурацкая шерсть на ногах?»

Лишь один старик Мунко поддерживает дух Еши и Доржи.

— Не отступайте! — говорит он. — Из Рыжухи получится настоящий сказочный конь — хулэг, попомните старого Мунко!

А другие люди советуют бросить затею со скачками.

— Не мучай себя, Еши, — говорят они. — Где уж твоей кобыле тягаться с быстроногими скакунами богачей.

— Нет, Доржи, мы не отступим. Я верю старому Мунко, — говорил Еши, когда они оставались вдвоем.

Доржи теперь каждый вечер скачет на Рыжухе по степи. Ему хочется мчаться так, чтобы оставались позади и степной ветер и крылатые птицы… Однажды он проговорился братьям о скачках, а те сболтнули матери. Мать забеспокоилась.

— Да ты в уме ли, Доржи? Споткнется лошадь, сломаешь себе шею. — Уговоры не помогали. Тогда мать рассказала об одном мальчике, который упал с коня, разбился и умер.

На Доржи и эта история не подействовала.

— Ну и дурак был, — сказал он, — не сумел удержаться на лошади. Из него все равно не получился бы хороший казак.

Мать стала вспоминать другие случаи, один страшнее другого.

А Доржи уже не слушает. Он представляет себе скачки.

Ясный-ясный день, кругом цветы в яркой зелени. Доржи сидит верхом на Рыжухе, она всех обогнала. На стройной шее Рыжухи — платок с изображением богов. В руках у Доржи чашка, полная араки: ведь он — победитель. Вокруг стоят молчаливые, гордые казаки, среди них и отец. Сам тайша с атаманом хвалят его: «Молодец, мальчик!».

Но вот расступается круг, народ на руках вносит в середину старого Борхонока, и тот начинает песню прославления Доржи и Рыжухи. И люди слушают эту песню…

ПОЕДИНОК

Воздух пыльный, душный. Небо же светлое, серебристое, будто расшитое узорами из прозрачных и легких облаков.

Солнце заходит. И там, где оно скрывается, на небе громоздятся друг на друга причудливые облака — кроваво-красные, золотистые, палевые.

Если бы выпадали дожди и прохладные ветры освежали степь, если бы по ночам садилась на траву обильная роса, весь улус любовался бы закатом. Но сейчас люди равнодушны. Солнце утопает в пышных розовых облаках. Оно встанет, не дав отдохнуть земле, остыть воздуху, и будет еще злее иссушать скудные травы. Оно и существует, видно, для того, чтобы томить жаждой все живое, отнимать у него силы…

Доржи изо всех сил натянул тетиву лука и выпустил прямо в солнце свою самую, лучшую стрелу — «белый сокол», подарок Затагархана.

Стрела протяжно пропела и скрылась из глаз. Доржи запрокинул голову, ищет ее между легких перистых облаков. Там что-то мелькнуло. Это, наверно, «белый сокол». Может быть, он летит сейчас от облака к облаку, собирает их в тяжелые дождевые тучи, точно пастух послушные отары овец… И в самом деле облака теперь торопливее плывут по небу, и Доржи уже слышит шум далекого ливня.

Подошел Шагдыр.

— Где же твой «белый сокол»? — с деланным равнодушием спросил он.

Шагдыр усмехнулся.

— В облаках, — гордо ответил Доржи.

— Значит, затерялся твой сокол.

— Ничего ты не понимаешь! — Но сердце у Доржи сжалось.

Оба почувствовали, что назревает ссора. Но ссоры не случилось: вдруг замычали, заметались возвращавшиеся с пастбища коровы, шарахнулись в сторону овцы, залаяли собаки, кто-то пронзительно закричал. Мимо с ревом промчались черные коровы Мархансая. Доржи и Шагдыр едва успели отскочить в сторону и тут же заметили большую собаку. Она подбежала к одной овце, потом к другой, те упали, как подкошенные.

— Волк! — догадался Доржи. Сердце его забилось.

Еще одна овца упала… Волк перекинул себе на спину годовалого ягненка и метнулся в орущее, обезумевшее от страха стадо.

Туча густой красноватой пыли закрыла все — коров, овец, волка… И вдруг из тучи выскочил на Рыжухе Еши Жамсуев. В руке у него была шишковатая дубина.

Тем временем три огромных пса Мархансая с громким лаем настигли волка, впились в него зубами. Волк бросил ягненка и обернулся. Два пса отскочили в сторону, покружились на месте, а третий упал с разорванным горлом.

К волку подскочил на Рыжухе Еши. Доржи увидел, как он размахнулся дубиной. Но волк отпрянул, и удар пришелся по псу Мархансая. Пес вытянул лапы.

— Еши! Бей волка! — яростно закричал Холхой и побежал на помощь, размахивая топором. К нему присоединилось несколько человек, Доржи и Шагдыр кинулись к взрослым.

Второй удар угодил волку по спине. Волк сжался в клубок и бросился под ноги Рыжухе. Та стремительно повернулась и ударила его задними ногами. Волк отскочил, снова налетел на Рыжуху — и опять был отброшен. Еши едва удержался в седле.

Псы осмелели. Волк попытался было ускользнуть, но они настигли его. В облаке красной пыли, в багровых лучах заката Рыжуха казалась живым пламенем.

Вдруг волк высвободился от псов и набросился на Рыжуху. Лошадь встретила зверя ударом копыт. Она, видно, увлеклась охотой и так умело помогала хозяину загнать волка, точно кто-то долго и терпеливо обучал ее этому.

Подскакал на коне Ухинхэн. Но, почуяв волка, его конь встал на дыбы, захрапел.

Неподалеку заголосила, запричитала жена Сундая: волк зарезал ее овец.

Сердце у Доржи замерло: «Одолеет ли дядя Еши волка?» А волк и собаки катаются в пыли, над ними машет дубиной Еши, приплясывает, вскидывает сильные ноги Рыжуха. Издали это похоже на задорную, занимательную игру.

Мимо Доржи пробежал Мархансай. Полы халата развеваются, он тяжело дышит.

— Стой, Еши! Ты мне всех собак погубишь! — завопил Мархансай. — Да остановите же этого сумасшедшего!

А Еши размахнулся и с плеча ударил волка дубиной. Тот распластался на земле, сник, но через миг вскочил. Собаки всей сворой навалились на него. По земле покатился лохматый, визжащий клубок… Казалось, что волку пришел конец. Но он как-то выбрался и затрусил прочь, покачиваясь, как пьяный. Собаки замешкались. Еши хлестнул Рыжуху… Волк метнулся в одну сторону, в другую, потом прижал уши и махнул напрямик в степь. Собаки кинулись за ним.

— Уйдет! — закричал Доржи.

И тут все увидели: вытянувшись в струну, почти не касаясь земли, мчалась Рыжуха. Еши припал к ее шее. Он не погонял, не управлял ею, — лошадь обрела, казалось, и разум, и охотничью хитрость.

Вот они все ближе и ближе. Волк обернулся: Рыжуха уже рядом, а чуть дальше мчится разъяренная свора собак. Волк пустился на хитрость и припал к земле. Рыжуха пролетела над ним, но, очевидно, разгадала его уловку и сразу же круто повернулась назад. Чтобы не упасть, Еши вцепился ей в гриву.

Улусники замерли от удивления.

— Знаменитый будет скакун, — с восхищением проговорил Мунко-бабай. — За всю жизнь не видел такого.

Рыжуха вскинула задние ноги, волк отлетел на несколько шагов и безжизненно распростерся в пыли. На зверя набросились собаки, он уже не сопротивлялся.