чтоб продолжать играть в свою игру.

Оставьте нас, о путники, в покое.

Нам надобно дела свои решать.

Вы позже приходите - попозднее,

а лучше - лучше вы устаньте ждать,

ступайте прочь в далекий ясный город

с высоким и безбожным чутким небом.

Оставьте нас одних для наших теней,

чтобы они могли спокойно нас пожрать

в своем неведомом всесильи.

Не стойте, бедолаги, у окна,

не ждите наших недо-откровений,

они давно уже в груди остыли.

И не пытайтесь зря разбить ту дверь,

которой мы от вас отгородились.

Опасное занятие свое

скрывая, вам же делаем мы милость.

И лучше б вам вовек не знать ответ

чтобы потом у вас не получилось

на наш путь встать. Оставьте мне мое,

себе берите что-нибудь иное,

и не братайтесь, путники со мною.

Я страшен.

Я чужак.

И мне тоскливо...

Глава двадцать пятая

И что нам малые утраты

на этом горьком рубеже,

когда обрублены канаты

и сходни убраны уже?!

Александр Галич

1

Тянется вверх вертикаль, живет своей размеренной жизнью и лишь вздрагивает, когда этот привычный ход вещей нарушают несколько существ. Но вот они прошли, и все снова возвращается на круги своя. Точно так же, как и прежде, в особых пещерах растут каменные червята и "кормовые формы" светящихся членистоногих, точно так же торопятся помочь Эллин-Олл-Охру мастера, точно так же... да нет, не так. Слух о том, зачем поднимаются к вершине трое чужаков, разошелся по вертикали очень быстро - быстрее, чем того хотел бы Гунмель. А теперь, как говорится, зажженного факела за пазухой не утаишь.

И уже на следующий день после того, как они попрощались с Рафкри, в пещере, где Гунмель остановил маленький отряд на ночлег, собралось столько народу, что обалдевшие путешественники первые несколько минут не знали, что и сказать. Да и к чему слова - все и так было яснее ясного: хозяева недовольны вторжением чужаков. И если раньше Ренкр никогда не видел рассерженных горгулей, то теперь мог лицезреть их в достаточном количестве. Даже предостаточном.

Мастера толпились вокруг и возмущенно поблескивали огромными глазищами. Альв ни разу за время знакомства с Трандом не углядел в его зубастой улыбке хищного выражения, а вот теперь готов был согласиться с теми, кто, завидев горгуля, спешил убраться подальше от Дома Молодых Героев. Здесь главное точка зрения, если можно так выразиться.

Горгули все приходили и приходили.

Незадачливые путешественники терпеливо ждали. Гунмель, расстроенный, оглядывался по сторонам, искал в глазах своих собратьев хоть каплю участия и не находил. Да и могло ли быть иначе? Ведь он самовольно привел в вертикаль чужаков!

Ренкр переглянулся с троллями. Скарр едва заметно переместился так, чтобы прикрывать его левый бок, и положил ладонь на рукоять длинного, с локоть, кинжала. Хвилл пошевелил правой бровью, призывая "мальчика" не горячиться. Сам он встал справа от Ренкра, между альвом и Гунмелем. Когда горгуль удивленно поднял взгляд на старого тролля, тот ободряюще улыбнулся, мол, все будет в порядке.

В этот момент по некоему тайному сигналу мастера зашевелились. Видимо, процесс ожидания завершился, начиналось... что?

Горгули выстроились у стен пещеры так, чтобы посередине осталась пустая площадка. Туда вышел один из мастеров, низенький, плотный. Его коричневая шерстка кое-где белела инеем ткарнов, кое-где повыпадала вовсе. Мастер сурово посмотрел на чужаков, и, хотя ростом был намного меньше, чем они, казалось, что горгуль измеряет альва и троллей взглядом сверху вниз. Потом мастер покачал головой - оба его уха свернулись в трубочки, но это казалось сейчас не смешным, а угрожающим - и заговорил тихим голосом, от которого Ренкру вдруг стало стыдно. Нет, он не потерял уверенности в том, что поступает правильно (если вообще имел такую уверенность), - просто голос мастера одними уже интонациями вызывал желание покаяться. Видимо, это было свойственно горгулям, ведь при их образе жизни требовалось иметь подобную способность, если уж они не обладали внушительными размерами или смертоносным ядом.

Поэтому Ренкр поборол желание встать на колени и поклониться седому мастеру (а ведь тянуло, Создатель! - еще как тянуло опуститься на холодный каменный пол, склонить голову: "Прости, мудрец, за дела мои неразумные!").

И, словно читая его мысли (а может быть, не читая, а диктуя эти мысли?!), мастер промолвил:

- Позор! Позор тебе, Гунмель, за поступок твой, достойный порицания! И вам позор, чужаки, рвущиеся к неведомому. Не знаете, что творите, но сие не извиняет вас.

Этот голос совсем не напоминал те веселые беззаботно-серьезные голоса Транда и Гунмеля, к которым привык Ренкр. Но подобное различие не смутило альва. Хвилл, стоявший справа, скептически изогнул левую бровь.

- Может, перейдем на нормальный язык? - вмешался он. - Тем более что мы "знаем, что творим".

Мастер укоризненно посмотрел на старого арбалетчика. Сбить горгуля с толку оказалось не так-то просто.

- Знаете, что творите? - В его суровом голосе плескалась едкая ирония. - И что же? Будет очень интересно послушать.

Прежде чем Ренкр успел хоть что-нибудь сказать, из толпы горгулей вышла маленькая фигурка, в которой альв с удивлением узнал Рафкри. Хотя почему с удивлением? - ведь здесь, наверное, собрались все мастера Горы. Они косились на горгулью, недовольно сопели, но ни один не попытался ее удержать.

А Рафкри, оглядев всех ясным кротким взором, начала говорить:

- Погоди, Сирэм. Посмотри сюда. - Она сложила ладошки лодочкой, выпуская наружу зеленоватый шарик, свое мо.

Шарик выскользнул из пещеры и мгновенно вернулся, но уже не один. Вместе с ним прилетело мо Транда - вплыло и весело закружилось над головой Рафкри. Потом, словно сообразив, что горгулье не до смеха, затихло, покачиваясь в воздухе над нею.

- Что это?! - прошептал Сирэм, и в его голосе, к удивлению, наверное, не только Ренкра, а и самих мастеров, прозвучала растерянность, бессильная оторопь. - Что это?!

- Ты знаешь, что это, - с нажимом, чрезвычайно властным тоном произнесла Рафкри.

Мастера удивленно вздохнули, но никто не произнес ни слова. .