- Спасибо. - Ренкр кивком подозвал Скарра, и они побрели коридором к Пещере.
Сейчас селение не выглядело, как раньше, вымершим. Да, как и прежде, по пути почти не встречались горяне и факелы горели лишь в самых важных местах - но теперь тут воцарилась скорбь. Она ощущалась везде, во всем, словно наполнила собою воздух, заставила по-иному плясать лепестки огня, тоскливее висеть шкуры на входах.
После всего случившегося на вершине Горы и в ее Сердце не узнать сие чувство было невозможно. Ренкр узнал. И Скарр, с которым они переглянулись, - Скарр, судя по выражению глаз и носа, тоже узнал.
Странники добрались до Пещеры Совета и здесь услышали гул, сотрясавший эту скорбную тишину. Скамьи в пещере оказались заняты горянами, и, хотя оставалось достаточно свободных мест, было заметно, что тут собралось почти все селение.
Там, где раньше сидели за столом члены Совета, теперь древним деревом возвышался Одмассэн. А рядом с ним вещал, швыряя слова в толпу, некто, Ренкру незнакомый. То есть, может быть, он когда-то и видел это лицо, но лишь мельком и уж точно - не запомнил ни имени, ни обстоятельств встречи.
Теперь долинщик изучал узкое лицо, с маленькими куцыми усиками над верхней губой, с бородкой клинышком, с узкими искривленными губами, смотрел в блестящие, черные (точно два таракана) глаза с короткими ресницами, смотрел и чувствовал, что все это несет ему - и не только ему - неминуемую гибель.
Они с троллем тихонько вошли и, стараясь не привлекать лишнего внимания, примостились на ближайшей скамье. В отличие от достопамятного дня суда над паломниками стражников у входа не было, так что долинщику и Скарру удалось пробраться внутрь почти незамеченными. Кое-кто из горян повернул головы, чтобы взглянуть на вошедших, но тут же снова обратили свое внимание на говорящего.
- Этому нужно положить конец! - твердил оратор. - Это не может продолжаться и дальше. Мы послали к ним парламентера, нашего мудрого, безобидного Монна, а они, вместо того чтобы выслушать его, подняли на старика оружие! Если это не открытый вызов нам, то что тогда? А мы, в очередной раз втянувши головы в плечи, откажемся от справедливой мести обидчикам?! Опять будем мерзнуть в этих пещерах, опять женщины будут тревожиться долгими ночами, вернутся ли живыми с охоты их мужья, сыновья, братья, внуки? Опять существовать в этих грязных коридорах, существовать подобно червям и знать, что наши дети, может быть, уже не смогут позволить себе есть три раза в день и зажигать факелы у входа в пещеру, потому что припасы к тому времени закончатся, а новым... откуда ж им взяться?
А в долине, где много места, где могли бы жить все мы, - там предпочитают плевать нам в лицо! Сколько можно терпеть?! Сколько?!
Вы спросите меня: как нам быть?! Ты хорошо говоришь, Кэнхад, - скажете вы, хорошо говоришь, но что за твоими словами? Что нам делать? Я отвечу вам. Что вы делали, когда льдистые змеи приползали ко входам в селение и пытались проникнуть внутрь? Что вы делали, когда они нападали на ваших детей? Вы убивали тварей, чтобы не умереть самим. Вот он, величайший закон мироустройства: убивать, чтобы не быть убитым! Следуйте же ему, слышите, горяне! - следуйте, ибо иначе вам суждено погибнуть - нам суждено погибнуть! Не знаю, как другие, а я хочу жить; и хочу, чтобы дети мои тоже жили - и жили бы при этом счастливо!
Все находившиеся в пещере восторженно закричали в едином порыве действовать, чтобы добыть для своих детей этот сочный, заманчивый кусок счастья, так красочно описанный Кэнхадом.
- Слова, недостойные того, чтобы их произносили в подобный день! громко и отчетливо выговорил Одмассэн, доселе молчавший. - Сегодня мы похоронили Монна, так можно ли сегодня...
- Ты прав, - с поклоном прервал вэйлорна Кэнхад. - Поэтому пускай все, кому небезынтересна судьба собственного селения, завтра приходят после утренней трапезы сюда, в Пещеру, и мы решим, как нам быть.
С этими словами он спрыгнул с возвышения и направился к выходу. Его тотчас окружила группа альвов средних лет - было видно, что он - их вожак и все они преданы ему душой и телом. Остальные тоже начали понемногу расходиться.
Только Одмассэн все так же возвышался в центре Пещеры, провожая уходящих долгим тяжелым взором.
Долинщик был поражен тем, что кто-то совершенно посторонний позволил себе так говорить, а Одинокий разрешил это делать - по крайней мере, молчал так долго. Еще больше Ренкра расстроило то, что именно долинщики оказались виновны в смерти Монна (хотя он все еще надеялся, что последнее - лишь ошибка, недоразумение, неправильно понятое стечение обстоятельств).
Ренкр дождался, пока большая часть горян покинет Пещеру, и начал спускаться вниз, к Одинокому. Тот все еще стоял недвижимый и думал о чем-то своем. Звук шагов долинщика вывел Одмассэна из состояния задумчивости. Он рассеянно посмотрел вверх и увидел того, кого, наверное, сейчас ожидал увидеть менее всего.
- Ты?! - не сказал - выдохнул он, изумленно поднимая кверху седые брови.
- Да. Я же обещал вернуться.
- Ты слышал все, что говорилось? - помрачнел Одинокий.
- Нет, не все, но мне хватило и того, - сказал Ренкр. - Что ты намереваешься делать с этим?
- Пойдем, - молвил вэйлорн, опуская взгляд к полу. - Пойдем, поговорим. Скарр, ты с нами?
- Да. Если можно.
- Создалась такая ситуация... В общем, Скарр поживет некоторое время в селении, - завершил Ренкр.
Одинокий задумчиво кивнул.
Они вышли из Пещеры Совета и направились по Центральному коридору к жилищу Одмассэна.
- Вот что, - сказал он немного погодя. - Вот что. Когда вы уходили, я говорил, что тебе не стоит раскрываться до тех пор, пока ты не вернешься. Извини, парень, но тебе не стоит раскрываться и сейчас. Слишком неустойчиво положение, этот Кэнхад может знатно попортить нам кровь. Так что подожди пока.
- Но если спросят? Я же уходил лечиться - и вот, вернулся. Что тогда? И Андрхолну я открылся, - добавил Ренкр.
- С Андрхолном я поговорю. А насчет всего остального - так ведь нынче не до тебя будет, о тебе никто и не вспомнит, никто и внимания не обратит. Если, конечно, ты не станешь его привлекать специально - внимание.
