— Нет, нет! — закричали все.
А девочки-малайки тихонько сказали друг другу:
— Листья на деревьях как будто шевелятся, но это, наверно, от ветра! — И они захихикали.
— А все равно я в поезде ездил,— сказал Наньсин, потому что ему нечего было больше сказать.
— Врет он,— шепотом сказали девочки-малайки Сяньпо.— Мы ездили в телеге, и ничего не бежало назад.
— Конечно! — подтвердила Сяньпо.— Ведь телега едет, как и поезд! — Она тоже не верила Наньсину.
Один только Саньдо поверил. «Наверно, деревья и дома боятся, что поезд наскочит на них, потому и бегут назад»,— подумал он, но высказать свое предположение не решился. Ребята всё еще продолжали стоять, не зная, что делать дальше.
Тогда Саньдо предложил:
— Давайте играть в войну!
Все обрадовались, сразу же приложили руки к губам и заиграли, как на трубе.
Наньсин шел, высоко поднимая ноги, как заправский солдат. Ребята шагали за ним, стараясь попадать в ногу. Сяопо сломал прут и привязал к поясу, как будто это была сабля, вместо лошади оседлал бамбуковую палку и принял воинственный вид.
— Погодите! Так нельзя! — вдруг крикнул Сяопо.— Музыканты есть, а солдат нет! За оркестром должны идти солдаты.
Все остановились и стали спорить — никто не хотел быть солдатом.
Правда, Наньсин великодушно отказался от трубы, но с тем условием, что ему разрешат играть на барабане.
— Все не могут играть,— решительно заявил Сяопо.— Пусть сначала поиграют девочки, а потом мы. Чтобы никому не было обидно.
Как-никак девочки — все же женщины, и им надо уступать. Все согласились. Сяньпо стала впереди и повела за собой девочек. Они приложили руки к губам и заиграли. Мальчики сделали то же.
— Отпустить руки! — крикнул им Сяопо.
Солдаты вытянули руки по швам, но продолжали шевелить губами и издавать какие-то звуки, причем так громко, что заглушали музыкантов. Сяопо решил их наказать, чтобы другим неповадно было, но в конце концов не выдержал и тоже заиграл.
Через некоторое время Сяопо приказал солдатам и музыкантам поменяться местами.
Мальчики вышли вперед, а девочки стали за ними. Однако все продолжали трубить, никто не мог остановиться. Сяопо был уверен, что девочки — народ послушный и с ними легче сладить. Кто мог подумать, что они проявят такое стремление к свободе и равноправию!
— Раз все хотят трубить,— сказал Сяопо, слезая с «лошади»,— давайте вместе споем что-нибудь веселое.
Ребята захлопали в ладоши:
— Петь еще интереснее, чем трубить, и к тому же не надо каждый раз меняться местами.
— Станьте в круг, а я подам знак, когда начинать. Сяопо взмахнул бамбуковой палкой, которая только что служила ему лошадью, и все запели.
Одни пели малайскую песню, другие — индийскую. Кто — китайскую, кто — гуандунскую, кто не умел петь, мычал что-то себе под нос. А Наньсин все время кричал: «Поехали, поехали!»
— Там-та-та-там! Поехали! Там-та-та-там! Поехали! Своим пением ребята распугали всех птиц, котенок Эрси удрал, а собаки с соседних улиц захлебывались от лая.
Вдруг Сяопо сделал знак палочкой, чтобы все замолчали. Он вспомнил, что Чэньма спит под лестницей и если проснется, то обо всем расскажет маме. Однако ребята так разошлись, что остановить их было невозможно. Они орали вовсю и замолчали лишь тогда, когда в горле у них пересохло. А Наньсин еще три раза крикнул: «Поехали!»
Девочки-малайки сказали, что, если бы у них был свой поезд, они в паровозе заводили бы патефон вместо гудка, потому что ничего нет противнее на свете, чем гудок паровоза.
К счастью, Чэньма спала крепко и не проснулась, так что Сяопо зря волновался.
Когда все немного отдохнули, посыпались вопросы:
— Что ты пел?
— А я хорошо пел?
— Я сам не знаю, что пел. А тебя совсем не слышал. Смешные ребята!
Ведь когда сам поешь, очень трудно слышать еще и соседа. Кончилось пение, и опять стало скучно.
— Во что бы еще поиграть?
— Давайте в «долой»! — предложил Сяопо.
— А как это? — спросили все в один голос.
Дело в том, что Сяопо приходилось бывать с папой на митингах, и каждый оратор, который хотел, чтобы ему аплодировали, непременно должен был крикнуть: «Долой!» После этого все начинали хлопать. Приветствуют, например, директора школы. Тишина. Но стоит ученикам крикнуть «долой», как сразу же раздаются аплодисменты. То же самое на свадьбе. Крикнет свидетель «долой», и все громко аплодируют. Это вовсе не значит, что директора или жениха с невестой хотят гнать: просто слово «долой» — своего рода сигнал к аплодисментам.
Так было не только на митингах, но и в школе. Закричат ученики третьего класса «долой», им вторят девочки-второклассницы и совсем маленькие ребята, кругленькие и толстенькие, которые только-только из детского сада. Учитель не разрешает уйти из школы—«долой»! Мама сварит невкусную кашу — «долой»! Кажется, будто все люди родились специально для того, чтобы кричать это слово. Но самое смешное то, что они лишь кричат и ничего не делают. Все остается как было. Сяопо не очень уважает людей, которые только кричат и ничего не делают.
Итак, Сяопо решил: скамейка будет вместо трибуны, кто-нибудь встанет на скамейку и будет оратором. Когда оратор крикнет «долой», тот, кто стоит внизу, спросит: «Ты хочешь свергнуть меня?» Оратор кивнет головой, спрыгнет с трибуны и бросится на того, кто спрашивал. Если победит оратор, он снова станет на скамейку, крикнет «долой», и все повторится сначала. Если же победит тот, кто стоял внизу, он встанет на трибуну и будет кричать «долой». Кто уничтожит больше противников, тот будет считаться победителем и получит награду.
Не успел Сяопо разъяснить правила игры, как Наньсин сжал кулаки и стал ждать сигнала к бою. Мальчики-индусы тоже сжали кулаки, а Сальдо снял свою куртку и отдал ее на хранение сестре.
Услыхав, что сейчас начнется бой, девочки-малайки заплакали от страха. Сяньпо была храбрее их, но все же заявила:
— Несправедливо, чтобы мужчины дрались с женщинами. А девочка-индуска сказала, что, если уж так необходимо драться, пусть с тремя девочками дерется один мальчик, кроме того, девочки имеют право укусить мальчика за ухо. Сестренка Саньдо не сказала ни слова, а про себя подумала: «Как только начнется драка, я прикроюсь курткой Саньдо и спрячусь».
Наньсин, хотя и был настроен воинственно, не хотел, чтобы его укусили за ухо, и сказал, что будь у него семьдесят или восемьдесят ушей, тогда другое дело, пусть кусают. Но у человека всего два уха — для убедительности он потрогал себя за уши,— только одна пара! И если их откусить, голова станет похожей на шар.
Тогда Сяопо сказал:
— Пусть девочки совсем не участвуют в борьбе, а наблюдают за боем и выдают победителям награды.
Так и сделали. Девочки сели в сторонке и приготовились аплодировать. Сяопо принес скамейку и, опасаясь, как бы Наньсин его не опередил, быстро влез на нее.
Губы Сяопо шевельнулись, и Наньсин подскочил к трибуне — он был уверен, что Сяопо сейчас крикнет «долой».
Но Сяопо еще и не собирался этого делать, просто он, как настоящий оратор, поднял руку и сказал:
— Уважаемые господа! Сегодня сюда прибыл старший брат! Долой!
Сяопо решил немного порисоваться перед сестрой и назвал себя старшим братом, хотя слышал, что ораторы называют себя младшим братом.
— Ты хочешь свергнуть меня? — закричали все четыре героя, стоявшие у трибуны.
Сяопо рассчитывал, что борьба будет один на один, и уже хотел заявить об этом, однако побоялся, что его сочтут трусом, и громко ответил:
— Да! Я хочу уничтожить вас всех!
Не успел Сяопо договорить, как все с громкими криками ринулись на него, словно рой пчел.
Два маленьких индуса схватили Сяопо за руки, а Наньсин хотел схватить его за ногу, но Саньдо почему-то стал бить самого себя кулаком по голове. Сяопо воспользовался этим, высвободил руки и начал брыкаться.
Сяньпо не могла видеть такой несправедливости: трое против одного — мыслимое ли дело! Она схватила какой-то листочек и стала колотить Наньсина по спине. Но листком больно не ударишь, и ребята продолжали лупить друг друга. Малайки-близнецы в страхе прикрыли глаза руками, но все же исподтишка с интересом наблюдали за боем. А индуска хлопала себя по пяткам, подзадоривая дерущихся. Сестренка Саньдо, глядя, как брат бьет самого себя, вскочила ему на спину, требуя, чтобы он изображал вола. Сяопо и вправду был сильным. Вертясь, как волчок и уклоняясь от ударов, он наконец вырвался из рук своих врагов. Однако Наньсин все еще норовил схватить Сяопо за ногу. Голова у него уже вся была в шишках, но он не обращал на это никакого внимания, словно это была не его голова, а чужая. Наконец-то! Он, кажется, схватил Сяопо за ногу. Но странное дело, нога оказалась коричневой. Это была нога индуса.
