После этого Сяопо снял свою драгоценную повязку и, с огромным трудом сколов ее булавками (они были совсем тупые), соорудил сложный головной убор. Притащил две скамейки и, как на лотке, разложил на них всякую всячину. Сяопо изображал торговца-араба.

— Сянь! А ты будешь госпожой, которая пришла на рынок. Только не покупай сразу, торгуйся. Ладно?

Сяньпо слегка изогнулась, выпятила нижнюю губу и, взяв вместо корзинки портфель старшего брата, стала разглядывать выставленный товар: щупала, нюхала. Подбоченившись одной рукой, а другую положив на колено, Сяопо равнодушно смотрел в потолок, делая вид, что не обращает на покупательницу никакого внимания. Ни слова не говоря, Сяньпо вдруг повернулась, намереваясь уйти. Тогда Сяопо вытянул руку, точь-в-точь как каменный Будда, и вернул покупательницу. Она снова стала рассматривать товары и, наконец выбрав железную коробочку, взяла ее в руки и принялась разглядывать со всех сторон. Сяопо назвал цену, покупательница положила коробку на место и снова повернулась, чтобы уйти. На этот раз Сяопо вскочил со скамейки и бросился за ней. С важным видом он стал требовать, чтобы Сяньпо назвала свою цену, но девочка ничего не сказала, только покачала головой. Тогда Сяопо схватил коробку, вытер ее, подбежал к окну, где было светлее, поднял и стал любоваться, делая вид, будто ему жаль расстаться с такой ценной вещью. Покупательница подошла к нему и нехотя назвала цену. Сяопо рассердился и спрятал коробку под мышку — ото означало, что за такую цену он ни за что ее не отдаст. Сяньпо снова отошла, и он снова позвал ее…

У Сяньпо ныла спина, но продавец был непреклонен. Так игра их ничем и не кончилась.

Сяопо не умел отличить гуандунца от фуцзяньца или шанхайца, хотя ему казалось, что это не так уж трудно. Говорят, что папа гуандунец. Значит, все гуандунцы должны быть похожи на папу. А вот господин Линь — хозяин магазина иностранных товаров, который рядышком с лавкой отца,— тот фуцзянец. Папа почему-то не любит господина Линя. И когда о нем заходит речь, говорит сквозь зубы: «Ох эти фуцзяньцы! В них нет ни капли патриотизма».

Что же касается Сяопо, то ему нравился не только сам господин Линь, высокий и толстый, но и иностранные товары, которые продавались в его магазине: они были куда красивее, чем папины. Взять хоть кукол. Не только Сяопо, но и сестренке они очень-очень нравятся. Сяньпо говорит, что, когда выйдет замуж, непременно купит у господина Линя иностранную куклу с закрывающимися глазами и возьмет ее с собой в дом мужа.

Сяопо не знал, хорошо или плохо торговать иностранными товарами. Зато он знал, что каждый, кто похож на господина Линя,— фуцзянец. Во-первых, у господина Линя только один золотой зуб, а у отца и его знакомых все золотые. Сяопо понятия не имел о том, что зубы можно вставить, просто он думал, что у фуцзяньцев, в отличие от гуандунцев, меньше золотых зубов. Во-вторых, господин Линь всегда был красиво одет, курил только манильские сигары (папа никогда их не курил), говорил всегда уверенно, твердо (тоже не так, как папа). Сяопо однажды видел господина Линя в летней рубашке, очень длинной. И теперь всякий раз, как он изображал фуцзяньца, он делал из своей чалмы нечто вроде халата, а зуб оборачивал кусочком желтой бумаги, как у господина Линя.

А мама как-то сказала, что те, кто не умеет говорить ни на гуандунском диалекте, ни на фуцзяньском,— шанхайцы, которые так любят рядиться во все европейское.

И теперь если Сяопо хотел изобразить шанхайца, он одевался должным образом и разговаривал с сестренкой на выдуманном шанхайском диалекте.

Иностранцев сразу узнаешь: у них все особенное — цвет лица, нос, волосы, глаза — и говорят они так же непонятно, как шанхайцы. А может быть, все они приехали из Шанхая? Брат вот тоже учит иностранный язык, а недавно из Шанхая приехал новый учитель китайского языка. Наверняка иностранный язык и шанхайский — одно и то же. Словом, тут можно совсем запутаться. Сингапурцы обычно носят туфли на босу ногу, а иностранцы надевают носки. Сяопо ни разу не видел, чтобы они ходили в туфлях на деревянной подошве. Значит, когда изображаешь иностранца, нужно непременно надевать носки и туфли. Но Сяньпо ни за что не хочет надевать носки, и лучше не заставлять ее. Мало кто из иностранцев не носит носков, а вот в военной форме ходят многие. Иногда Сяопо делает из своей чалмы пояс, почти как у военных. Ну а нос, чтобы стал подлиннее, и все остальное сделать не так уж трудно.

Главное — надеть пояс, тогда нос сразу становится длиннее, а глаза синеют. Правда, сестренка уверяет, что все это Сяопо только кажется, что нос у него все равно приплюснутый, а глаза вовсе не синие, но говорит она так ему назло.

Сяопо сразу узнаёт иностранца, хотя бывает, что и он ошибается. Но кто он сам, Сяопо так и не знает. Он убежден, что все люди одной национальности. Просто некоторым нравятся желтые лица, а некоторым — черные. И лицо и фигуру человек может изменить, стоит только захотеть. Иначе как могло лицо Сяопо становиться темнее, а нос длиннее, когда он надевал красную чалму? Вот, например, у детей, которых Сяопо встречает на улице, лица разного цвета, хотя все они говорят по-малайски (он и сестренка тоже). Не значит ли ото, что все люди вначале были малайцами, а потом у них просто изменился цвет кожи? Возле школы висит красная карта Сингапура. Оказывается, Сингапур не круглый и не квадратный: он какой-то непонятной формы, как рисовое печенье, которое получается у мамы очень невкусным, если она в плохом настроении. И на этой карте нет ни Китая, ни Индии, ни других стран. А мама почему-то говорит, что она и папа приехали из Китая, а сторож папиной лавки — из Индии. Но ведь на карте Сингапура нет ни Китая, ни Индии! Значит, мама все выдумала. Но слушать ее все равно очень интересно.

Какой Дапо вредный! Всегда рассказывает папе, что Сяопо играет с фуцзяньскими, малайскими и индийскими ребятами. А папа запрещает Сяопо с ними играть.

— Когда мы играем,— говорит Сяопо старшему брату,— я заставляю их изображать китайцев. Почему же мне нельзя играть?

Но брат слышать ничего не хочет и снова бежит ябедничать папе.

Папа говорит, что ему надоели все эти «негуандунцы». И мама тоже. Почему они им надоели? Сяопо не понимает. Однажды он спросил у мамы, был ли папа в детстве малайцем. Мама, как всегда, долго молчала. Хорошо, сестренка выручила.

— На Восточной улице,— сказала Сяньпо,— у всех папы — малайцы, значит, и наш тоже.

— Верно! — обрадовался Сяопо.— Все малайцы — из Шанхая. А ведь папа терпеть не может шанхайцев? Теперь попятно, почему он не любит малайцев.

— Наш папа родился в Гуандуне. А мама говорит, что гуандунцы — самые хорошие и самые богатые люди на свете! — наставительно, как старшая, сказала Сяньпо.

— Гуандун — это, наверное, Индия,— заявил Сяопо.

— Конечно! — поддержала его Сяньпо.

— Сянь! А ты когда вырастешь, куда пойдешь искать себе дочку или сына?

— Я? — Сянь тряхнула косичками, перевязанными красной ленточкой.— К индийцам.

— Верно! У индийских девочек и мальчиков носики маленькие, губки красные, а белки глаз белые-белые. Они очень красивые, правда?

— Правда!

— Только мама, наверно, не разрешит тебе!

— А я скажу ей, что когда ребенок подрастет, он может превратиться в китайца. Вот смотри, наши цыплята совсем желтенькие, а когда они вырастают, перья у них становятся черными и красными. Почему же у детей не может изменяться цвет кожи?

— Верно, Сянь!

Так был разрешен национальный вопрос.

3. НОВЫЙ ГОД

Маленькие друзья всего мира! Вы, наверно, уже получили новогоднее поздравление от Сяопо? А если не получили, то получите,— Сяопо вас не забыл.

Обычно в последние дни старого года папа покупает много-много поздравительных открыток — красных с золотыми иероглифами.

Сяопо просит сестренку подарить ему открытку с белой желторотой птичкой в уголке.

На открытке золотыми иероглифами написано: «Поздравляю с Новым годом!» — и еще написаны папины фамилия и имя.