Что же касается языка, то было бы настоящим безумием считать, что языковые элементы никак не связаны между собою и никак не предполагают один другого. Это вообще означало бы рассыпать живой язык на бесчисленное количество дискретных точек, т.е. никак не связанных между собою точек. Живой язык только и существует благодаря всемогущей роли языкового контекста. И даже самые подробные словари не в силах охватить всех языковых значений реальных слов, если эти слова понимать как орудие и продукт разумно-жизненного общения людей. Валентность языка, т.е. валентность каждого отдельного языкового элемента, в полном смысле бесконечна.

И только сейчас, т.е. только после уяснения понятия валентности, можно и нужно говорить о модели языкового элемента. Мы настаиваем на употреблении этого термина в языкознании потому, что он уже давно фигурирует и в математике, и в механике, и в физике, и в биологии, и в психологии, и в социологии. Научное значение этого термина легче всего показать при помощи элементарных математических соображений.

а) Действительно, всем известно, что значит в арифметике сложить или умножить. Но для того, чтобы сложить одно число с другим, мало ведь знать только сами эти числа, над этими числами еще надо произвести некоторого рода операцию, чтобы сложение состоялось и чтобы в результате мы получили именно сумму слагаемых чисел, а не остались бы в области только этих одних чисел. Этот процесс сложения можно назвать и приемом, и методом, и правилом. Но дело в том, чтобы такого рода схемы не заслоняли от нас порождающего характера данной арифметической схемы, или правила, или операции. А в таком случае лучше всего воспользоваться именно термином «модель», поскольку модель есть не просто схема или структура, но именно порождающая структура. И эта порожденность важна для нас именно потому, чтобы мы не забывали здесь динамически-подвижной стороны языка, т.е. не забывали того, что языковая модель всегда есть структурный результат доструктурного коммуникативно-смыслового заряда и той смысловой потенции, т.е. валентности, без которой тоже никакой языковой элемент не мыслим.

б) Математическое понятие модели безукоризненно по своей ясности и определенности. Если мы берем аргумент и функцию аргумента, то эта функция есть не что иное, как совокупность математических операций, производимых с аргументом. Функция поэтому, с одной стороны, есть результат целого ряда операций, т.е. результат некоего числового порождения. А с другой стороны, функция есть нечто точное, определенное и вполне устойчивое. Она – не просто порождение аргумента, но и законченная картина разнообразных порождений аргумента. Эта творческая схема и творчески порожденная числовая структура функции и есть та модель, о которой мы говорим.

Но надо сказать, что речь идет здесь вовсе не об абсолютных величинах, но только о методе их получения, об их порожденной структуре. А так как функцию можно применить и к реальным вещественным вычислениям, подставляя под неизвестные те или иные определенные количества, то функция, понимаемая точно математически, есть не только порожденная, но и порождающая структура. Однако и в том, и в другом случае модель есть совмещение доструктурной валентности с той или иной, но всегда определенной, т.е. всегда структурной числовой операцией.

в) Математики умеют очень ясно и просто понимать и излагать, что такое модель, в то время как многим языковедам этот термин все еще продолжает казаться неясным и чересчур сложным. Так, например, в математике существует целая наука, которая вовсе не трактует ни о каких абсолютных и вещественных количествах, но только о соотношении этих количеств и об их структуре. Алгебра есть наука именно о таких числовых структурах, но не о числах и величинах в обывательском количественном смысле. Этой цели и служит в алгебре употребление не чисел, а только букв, которые в абсолютном смысле могут обозначать какие угодно количества. Составляется уравнение, которое определенным образом решается; но под этими иксами можно понимать какие угодно количества. Поэтому каждое алгебраическое уравнение есть только структура соотношения количеств, а не картина самих этих количеств.

г) Поэтому и в языкознании именно и нужно говорить не только об абсолютном и вещественном значении отдельных языковых элементов, но и о структурном их построении, т.е. говорить об элементах как о некого рода моделях. Каждое слово вовсе не имеет только какое-нибудь одно единственное значение. Это всегда масса всякого рода значений, которые, конечно, связаны между собою и, взятые в целом, образуют собою некоего рода структуру или модель. И поскольку отдельные моменты этой структуры не дискретны, но в своем фактическом существовании всегда незаметно переходят один в другой, то это уже не просто структура, а еще порожденная или порождающая структура, что мы и называем моделью. Алгебраизма здесь бояться не следует, поскольку модель языкового элемента вовсе еще не есть этот момент, взятый в целом. Это – один из уровней языкового элемента, весьма существенный, но отнюдь не единственный.

д) Весьма интересным и значительным примером математического понимания модели может послужить такое извлечение корней, которое невыразимо ни в каком конечном количестве числовых знаков. Если мы извлекаем квадратный корень, например, из 2, или из 3, или из 5, то, во-первых, сама эта операция, заданная с самого начала, имеет вполне определенный смысл и выразима в определенном словесном обозначении. Во-вторых, это не есть просто только задание, но и метод получения результатов этого задания: всякий школьник знает, как надо производить такого рода извлечения корня. Но самое главное, в-третьих, это то, что сколько бы мы ни получали десятичных знаков при таком фактическом извлечении квадратного корня, мы совершенно нигде не можем остановиться, так как количество этих десятичных знаков равно целой бесконечности. Единственное, чего мы можем здесь реально достигнуть, – это отказаться от получения точного результата и остановиться на каком-нибудь одном десятичном знаке, хорошо зная, что такого рода результат есть только приближенное выражение, хотя приближение это может продолжаться бесконечно и тем самым становиться все более и более точным. На этом математическом примере весьма легко и понятно иллюстрируется математическое понятие модели. Модель есть определенная и точная структура, но эта структура требует бесконечного приближения при своей реализации, так что окончательного результата моделирования невозможно получить, а тем не менее и лежащая в основе такой операции структура есть нечто вполне определенное и точное, а также и метод этого структурного порождения тоже вполне определенный и точный.

е) То, что сейчас в языкознании называется фонемой, не есть звук, но закон и метод разнообразных звучаний какого-нибудь определенного звука. Этот определенный звук, конечно, пока еще не есть реально произносимый звук, но только есть его общее понятие. И тем не менее это общее понятие в данном случае вовсе не остается в своей изоляции от реальных звучаний и потому вовсе не остается чем-то неподвижным. Фонема есть закон получения звуков определенного типа, но этих реальных звучаний в речи может быть сколько угодно. А это и значит, что фонема, не будучи звуком, является моделью для получения бесконечного ряда звучаний определенного типа. Точно так же грамматическое предложение в основе своей всегда есть то или иное предицирование, поскольку оно состоит из приписывания чего-нибудь чему-нибудь. Таким образом, предложение есть определенного рода и весьма точная структура, а также и способ получения разных типов предложения. И этих типов, если брать реальную человеческую речь, тоже бесконечное количество. Одно дело «есть» как связка, – копулятивное значение предикации («Иван есть человек»). Другое дело «есть» как указание на существование, – экзистенциальное значение («Боги существуют»). Но кроме всего этого, существует необозримое количество соотношений субъекта и предиката в предложении. Можно сказать, что вообще любое отношение здесь допустимо. Если мы говорим «Отец любит сына», то здесь мыслится весьма сложная предикация, далеко выходящая за пределы простой связи или простой экзистенции. Так, в предложениях «Пианист играет сонату» или «Инженер составляет проект сооружения» или «Мы воюем за правду» мы имеем все новые и новые оттенки предикации, так что фактически исчислить их даже и не возможно. А это и значит, что грамматическое предложение мы понимаем не мертво и неподвижно, но и не только подвижно. Предицирование предиката предложения относительно субъекта предложения есть модель, как мы ее изобразили выше, то есть бесконечно порождающая смысловая структура.