И то, что этот доструктурный момент весьма ясно переживается Н.С. Трубецким, видно из такого термина, который он употребляет с особенной любовью, именно, из термина «нейтрализация». Из его книги можно сделать длинный список мест, где эта нейтрализация трактуется у него в самых разнообразных смыслах. Но ведь, собственно говоря, и всякая фонема есть не что иное, как нейтрализация всех ее возможных речевых вариаций. А если так, то всякая фонема только потому и возможна, что кроме ее структурного оформления в ней обязательно имеется еще и доструктурный момент как носитель всех ее признаков, не делимый на эти признаки и невыразимый даже и просто суммой этих признаков. Правда, для полного осознания этого доструктурного момента фонемной структуры опять-таки надо владеть диалектическим методом. Но Н.С. Трубецкой чужд этого метода, и этот метод тоже есть наша теперешняя очередная задача.

ж) Наконец, необходимо сказать еще и о тройном делении коммуникативного акта у Н.С. Трубецкого. Действительно, то, что он называет экспликацией, отлично и от экспрессии и от апелляции. С исследователем можно согласиться также и в том, что экспликация звуков является самым существенным предметом фонологии. Тем не менее при всей специфике экспликации предмет высказывания все же нельзя абсолютно отрывать от способа выражения у говорящего и от способа восприятия у слушающего. Нам представляется, что эти три момента коммуникации можно и нужно изучать не только в отдельности, но и в их нерасторжимом единстве. Но для этого в учении Н.С. Трубецкого невозможно находить никаких терминологических установок.

Нам представляется, что такое совокупное изучение трех указанных моментов в коммуникации не только возможно, но и необходимо; и для этого у нас имеется соответствующая и притом весьма выразительная терминология. Именно, такая тройная совокупность коммуникации есть не что иное, как то, что сейчас носит название «информация»; и для изучения этой области в настоящее время существует целая наука, которая так и называется «информатика». Для этой науки у нас существуют даже и целые словари, даже и учебники. При этом в информации особый интерес представляет для нас область агитации и пропаганды. Эта агитационно-пропагандистская картина фонемы уже не есть просто только предмет сообщения. Наряду с этим предметом сообщения в агитации и пропаганде тоже имеют огромное значение как особенности пропагандиста и способы его словесных выражений, так и особенности тех, на кого рассчитана пропаганда. И при таком положении дела простая экспликация звуков является, конечно, только абстрактным построением. При этом, конечно, не нужно думать, что агитация и пропаганда проводится только в обширных масштабах. Вся обыденная человеческая жизнь, все эти вопросы и ответы, которыми мы пользуемся в наших обывательских разговорах, все эти самые мелкие и малозначащие сообщения, – все это отличается от большой агитации и от большой пропаганды не своей информативной сущностью, но только ее степенью.

з) В заключение, если подвести кратчайший итог исследованию Н.С. Трубецкого, необходимо сказать так. Фонема есть 1) наименьшая единица речевого потока, функционирующая не как артикуляционно-акустическое образование, но как 2) структурно 3) дистинктивная 4) экспликация строго определенного ряда 5) контекстно-звуковых вариаций, для которых она является 6) нейтрально образованным и 7) активно порождающим принципом.

Здесь у Н.С. Трубецкого сконцентрированы настолько ясно и отчетливо разные моменты фонемы, что после этого исследователя в фонологии по преимуществу разрабатывались только те или другие оттенки этой общей концепции фонемы. Заметим только, что сложность определения фонемы у Н.С. Трубецкого нисколько не мешает ее вполне реальной значимости в языке. Обсуждая теорию американского фонолога В.Ф. Тводделла, утверждавшего «фиктивный» характер фонемы, Н.С. Трубецкой полагает, что значимость фонемы, хотя она и не есть физический звук, тем не менее является вполне реалистической значимостью.

К сожалению, этот коммуникативный реализм учения Н.С. Трубецкого о фонеме в дальнейшем далеко не всегда и не всеми разделялся в нужном виде.

и) Укажем на одно полезное издание, Й. Вахека, помогающее уловить сущность как учения Н.С. Трубецкого, так и всей Пражской школы. Это издание состоящее из приведения цельных фраз пражан, так что это даже и не словарь, а скорее некоторого рода Пражская энциклопедия[72]. Это издание особенно полезно потому, что в нем рассматриваются разные периоды развития Пражской школы и самые разноречивые, а иной раз и прямо противоречивые, утверждения пражан. Статья «Фонема» в этом словаре указывает и те начальные определения фонемы, когда в ней еще не четко различались физический и смыслоразличительный моменты, а также и многочисленные оттенки фонемной сигнификации. Из одних текстов следует, что фонема – это простейший элемент языка и даже неразложимый. Другие тексты говорят о сложности и, следовательно, разложимости фонемы на отдельные дифференциальные признаки. Эти дифференциальные признаки то рассматриваются в своей, якобы, временной последовательности, а то рассматриваются в своем неделимом единстве.

Другими словами, словарь Й. Вахека свидетельствует как раз о том, на что и мы обращали внимание читателя выше: новооткрытая область фонологии предстала перед пражанами в настолько богатом и сложном виде, что пражане занимались большей частью описанием своих отдельных интуитивных наблюдений и потому были далеки от приведения здесь какой-нибудь окончательной системы. Если рассматривать эти интуиции в таком виде, как они были представлены первоначально, то они часто логически противоречат одна другой. Однако имеется способ объединения этих интуиций в одно целое, а именно способ диалектический, но пражане были от него далеки. Поэтому противоречивость их талантливо подаваемых интуиций свидетельствует гораздо более об огромном прогрессе фонологической науки, чем о ее недостатках[73].

После создания фонологии как самостоятельной науки в работах И.А. Бодуэна де Куртенэ, Фердинанда де Соссюра и Н.С. Трубецкого появилось необозримое число разных концепций фонемы, представляющих собой в основном разработку отдельных деталей с разной степенью успешности.

а) Прежде всего совершенно необходимо указать на Копенгагенскую школу языкознания, главным представителем и вождем которой был Луи Ельмслев. В начале сороковых годов вышла книга Л. Ельмслева «Пролегомены к теории языка», в которой, во-первых, проводится старая теория де Соссюра о языке как системе отношений, но, во-вторых, проводится без той противоречивости, которая была у де Соссюра и с доведением этой теории до полного и бескомпромиссного конца.

Что касается фонемы, то представление о ней у Л. Ельмслева складывалось из противопоставления содержания и выражения в языке с пониманием того и другого как «фигурного» построения и с применением этой фигурности как в содержании, так и в выражении. Содержание и выражение в языке, с точки зрения Л. Ельмслева, не оторваны одно от другого, но совмещаются в том, что он вслед за де Соссюром называет знаком. А знак как раз и есть тождество означаемого и означающего. И сами эти знаки тоже имеют фигурное строение. Л. Ельмслев не употребляет здесь слова «структура», но ясно, что его «фигуры» складываются не во что иное, как в то, что мы сейчас понимаем под структурами. Правда, в этих «фигурах» Ельмслева основную роль играет система отношений, как это и вытекает из его основного учения, в то время как для нас структура есть не только система отношений, но и определенное качество, определенный смысл этих отношений, т.е. определенного рода субстанция как носитель отношений. Раз нет субстанции отношений, то остается неизвестным, что же именно и к чему же именно образуется отношение, поэтому Л. Ельмслеву и приходится утверждать, что отношения как раз рождают собою соотносящиеся субстанции.