Дед кряхтел, отругивался. Плащ задрался, треники вымокли в коричневой жиже. Он кое-как поднялся и виновато развел руками. Олечка взвизгнула:

– Павлушка! Убери! А ты, – она злобно зыркнула на деда, – давай режь. Пора уже.

– Да, да, да. Ты только не ругайся, душенька.

Дед взялся сначала за нож, но потом отложил его на столик. Ладонь легла на рукоять топора.

– Что ж, Лизонька, начну с тебя. Ты уж прости…

Павлушка протиснулся в кухню, начал собирать выварень с пола. Глеб заметил, как он смотрел на Трофима Ивановича. Почти вызывающе, с ненавистью, губа, над которой торчали редкие усики, приподнялась.

Лиза заерзала, попыталась закричать, но из-за тряпки получился хриплый стон. Глеб замычал так громко, как мог, стараясь привлечь внимание к себе. Глупо, конечно. Но ему хотелось дать этой хрупкой девушке еще несколько минут жизни. Вдруг ее будут искать. Вдруг ее бабушка догадается, где она. Но мерзкий дед даже не смотрел на Глеба. Он замахнулся. Девушка пискнула и зажмурилась. Глеб закричал что было мочи и рванул веревки. Высвободил одну руку, но с ужасом осознал, что все равно не успевает.

Павлушка вскочил на ноги, в руке у него мелькнул нож, тот самый, что минуту назад отложил на стол Трофим Иванович. Дед охнул, когда лезвие пропороло плащ и вошло в горло, топор вывалился из рук, сбив еще две канистры. За ним повалился в жижу и сам сосед. Олечка обернулась и зажала рот рукой.

В тишине, нарушаемой лишь бульканьем в чане, раздался звонок. Кто-то забарабанил во входную дверь. Глеб за это время распутал вторую руку и сдернул тряпку с лица, принялся стягивать веревки с голых щиколоток. Ноги задеревенели, стопы почти полностью погрузились в выварень. Стук в дверь повторился.

– Откройте!

Голос показался знакомым. Снаружи слышались глухие удары.

Но Олечка не обращала внимания на то, что творилось вне кухни. Она схватила сына за волосы и швырнула на пол. Загрохотали канистры.

– Выродок! Смотри, что натворил!

На Глеба навалилась такая злоба, неистовая, лютая. Он перехватил руку сумасшедшей и с размаху впечатал кулак прямо в нос. Олечка отлетела к раковине, рука натолкнулась на рукоять кухонного ножа. Но, хитро крякнув, тетка взялась за пилу.

Глеб едва успел отпрыгнуть, запнулся о Павлушку и рухнул в скользкий вонючий студень, прямо к ногам Лизы. Олечка гнусно захихикала, сжав покрепче пилу, прыгнула. Признаться, Глеб не ожидал такой прыти от дряблой тетки, которая и сама походила на холодец. Она плюхнулась ему на грудь, приставила пилу к горлу, но Глеб вовремя успел перехватить ее запястья. Она давила все сильнее. Глеб задыхался от вони, от тяжести грузного тела, руки медленно, но верно слабели.

Внезапно Олечка закатила глаза, отпустила пилу и задрала руки, пытаясь нащупать что-то на спине. А потом повалилась в густую бурую дрянь. Позади стоял Зариб с ломом, а рядом с ним Клавдия Михайловна со злорадной улыбкой.

– Получила, ведьма?! Будешь знать, как соседям гадить!

Участковый таки явился. И даже привел двух оперов. Морщась и отплевываясь, они выволокли тело Трофима Ивановича. Бессознательную Олечку и вновь безучастного Павлушку увезли санитары. Квартиру опечатали, обещали вызвать Санэпидстанцию.

Глеб и Лиза сидели рядом на ветхой укрытой ковром софе в квартире Клавдии Михайловны. Девушка, смущенно покосилась на него, расправила складки древнего крепдешинового платья. Сверху была накинута вязаная кофта ядреного малинового цвета. Влажные после душа волосы Лиза убрала за спину, позади на толстый ковровый ворс упали несколько капель.

Глеб натянуто улыбнулся в ответ. Сам он был одет в брюки с лампасами, перетянутые на животе толстенным кожаным ремнем и широкую затхлую ветошь, которую пенсионерка назвала рубашкой. Кожа на ногах нестерпимо чесалась от колючих шерстяных носков. В общем, хотелось домой. Но сидевший напротив участковый достал ручку и бланк.

На вопросы отвечала в основном Клавдия Михайловна. Правда, все ее показания непременно сводились к жалобам. Зариб сидел на стуле возле окна и только кивал.

Когда пришла очередь Глеба, он рассказал все. Про выварень, про подвал, про мать Олечки, которая превратилась в крысу. Участковый не записывал, а глядел на него усталым, равнодушным взглядом. Наверное, сожалеет, что так рано отпустил санитаров. В конце концов, он ушел, пообещав вызвать каждого для дачи показаний. Клавдия Михайловна устремилась за ним, продолжая изливать душу. Лиза, хоть сама с трудом держалась на ногах, взяла бабушку под руку. Их голоса гулко отдавались в общедомовом коридоре. Хлопали двери. Это вездесущие соседи спешили узнать новости и воочию лицезреть участкового.

В комнате остались Глеб и Зариб. Первым заговорил сантехник. Он покосился на Глеба и виновато произнес:

– Вы извините, что удрал после подвала.

– Да брось, – устало ответил Глеб, – я и сам готов был удрать, но сдуру пошел разбираться.

Он и вправду никакой обиды не держал, к тому же парень спас ему жизнь. Только вот оставалась одна загвоздка.

– Зариб, есть дело.

Глаза сантехника расширились, в них заметался ужас. Он часто замотал головой и выпалил:

– Я туда не пойду, не просите!

Глеб даже удивился, как уверенно звучал собственный голос.

– Я и не прошу идти в подвал.

Сантехник немного успокоился, и Глеб продолжил:

– Сгоняй в хозяйственный и купи весь крысиный яд, который у них есть. Я здесь подожду. А то меня в таком виде прямиком в диспансер отправят.

Зариб на радостях, что в подвал лезть не придется, управился за полчаса, и они вдвоем высыпали отраву в мусоропровод. В трубе заклокотало, зачавкало.

– Приятного аппетита.

Глеб поплотнее прижал крышку и подмигнул Зарибу.

Черемуха давно отцвела, легкий ветерок колыхал вдоль тротуара березовую пыль. Заскрипели скобы. В лицо пахнуло сыростью.

– Как думаете, сдохла она?

Зариб топтался на лестнице, покусывая ногти и не сводя взгляд с подвала.

Глеб включил фонарь, направил луч в темное сырое нутро.

– Конечно сдохла, месяц прошел, – ответил он, пытаясь унять дрожь в коленях. – Зови дворника.

Зариб подозвал рабочего, курившего неподалеку.

– Стой здесь. Следи, чтобы дверь не захлопнулась, – скомандовал он и поднял чемоданчик с инструментами.

Глеб одобрительно кивнул и шагнул внутрь первым. Хотелось побыстрее закончить с этим делом. Он планировал уйти сегодня пораньше, принять душ и купить цветов. Вечером они с Лизой договорились сходить в кино.

Коридор повернул. Как и предполагал Глеб, лампа погасла сама собой. Зариб пощелкал выключателем, но без толку – перегорела окончательно. Пахло сырым бетоном. И только. Глеб выдохнул, немного успокоился. Тишину подвала нарушал лишь глухое шаркание их собственных шагов.

Зариб, хоть и оглядывался каждую минуту, тоже немного осмелел, подошел к трубам и принялся их осматривать.

Глеб приблизился к стене, отделяющей мусороприемник. Как же мать выползла в тот раз, если здесь цельная кладка? Вспомнил слова покойного Трофима Ивановича. Но это морок… Он посветил вниз. В самом углу, где стена мусороприемника примыкала к несущей, луч фонаря внезапно повалился в темную меленькую норку. Глеб присел на корточки. Ну точно, крыса как раз протиснется. Он наклонился, пытаясь рассмотреть что-то внутри. Едва уловимый сладковатый дух пробивался сквозь щель. Уже не вонь, так, запашок. Мелькнула боковина грязной пластмассовой бутыли. Придется ломать стену. Нужно убрать там и запустить мусоропровод.

– Ай! – раздался вскрик.

Глеб вскочил на ноги, повернулся.

Зариб стоял возле труб и глазел на свою ладонь. Кисть прочертили кровяные полосы. С большого пальца первые капли упали на пол.

– Зараза! – выругался он. – Ключ соскочил.

Глеб затаил дыхание. Всякое, конечно, бывает. Но отчего тогда противно заныло в груди? Зариб вытер руки о штанину и снова взялся за ключ.