После того, как мы перебрались в Испанию, моя страсть к порядку, переходящая в манию, исчезла. Выходит, что больше восьми лет я мучила сына контролирующим поведением, не понимая, что такую модель отношений нельзя назвать правильной и уж тем более образцовой.

Следует отметить, что в то время, когда мы сменили страну проживания, Лев учился в двух школах одновременно – в российской и испанской. Мне казалось, ему это по силам, и никто не мог меня переубедить (никто и не брался, близкие знают, что это бесполезно).

Полгода прошли в жёстком темпе: не скажу, что сын очень уставал от такой нагрузки, но я уставала точно, поскольку сама занималась его обучением. Получала инструкции у российского педагога, изучала программу, объясняла сыну всё, что в неё входило, задавала вопросы, проверяла домашнее задание. Вам наверняка приходилось делать уроки со своими детьми, и вы понимаете, насколько непросто это бывает.

А теперь представьте, что вы не только делаете уроки с сыном или дочерью, но и дополнительно выполняете функции учителя-универсала, преподающего с десяток предметов.

В декабре мы отправились в Россию не только для того, чтобы встретить Новый год и Рождество с родными, но и потому что Лев должен был выдержать экзамены, с чем он блестяще справился. После чего я приняла решение о том, что одной школы для его гармоничного развития вполне достаточно и учиться отныне он будет в Испании.

В тот момент мы не только попрощались с русской школой, но и раз и навсегда покончили с моим сверхконтролем. Хочу рассказать о том, что заставило меня, воспитанную в российских и даже советских традициях, утвердить «испанскую модель» поведения, назову это так. Не просто поменять вектор мыслей, но понять и принять, что я слишком многого требую от себя и от сына.

Первого сентября Лев в накрахмаленной рубашке и с букетом цветов посетил линейку в российской школе, после чего был переезд и ещё одна линейка, испанская, куда мы также отправились вместе.

Мне нравится школа, в которой учится сын, в том числе потому что там действует дресс-код: все ребята носят одинаковую форму.

Утро, я веду ребёнка, одетого и причёсанного, как лондонский денди, в испанскую школу, и «хорошая мама» внутри меня любуется совершенным результатом своих трудов: сын выглядит идеально!

Мы подходим к учебному заведению одновременно с парой десятков испанских школьников, которых также сопровождают родители, и – о ужас! – я не верю своим глазам: на брюках большинства мальчиков красуются весьма заметные заплатки!

Сказать, что меня это потрясло, – не сказать ничего. В последний раз заплатки я видела в детстве, и, как у большинства русских людей, такой неоднозначный элемент одежды ассоциировался у меня с бедностью или жадностью, с гоголевским Плюшкиным, «прорехой на человечестве».

В тот момент я с сочувствием подумала, что пословицу о том, что лучше хорошая заплатка, чем плохая дырка, испанцы понимают буквально. Обучение в школе стоит немалых денег, возможно, все средства (а с ними и последние штаны) ушли на образование. При этом родители, которых я мысленно назвала «бедолагами», выглядели прилично и пребывали в весьма приподнятом настроении: шутили, смеялись, непринуждённо болтали с детьми.

Мне, привыкшей жить в обществе, где по одёжке встречают и, что уж греха таить, часто по ней же провожают, было непонятно, почему хорошо одетые взрослые экономят на школьной форме своих детей. Неужели они не понимают, как важно, чтобы ребёнок выглядел идеально?

Идеально Лев выглядел в течение первого дня. На второй день он явился из школы с ободранными коленями. Брюки с безупречными стрелками были разорваны и выглядели так, словно их носили в течение многих лет в суровых условиях.

Проведя разъяснительную беседу, отправилась в специализированный магазин, в котором продаётся школьная форма нужного образца, и, конечно же, купила новые брюки. Что делать с теми, что пришли в негодность, не думала – просто убрала в шкаф, памятуя о том, сколько они стоят.

Вечером история повторилась: Лев вернулся из школы в рваных штанах, чем поверг меня в полное недоумение! Получается, что брюки из дорогой ткани служат ему даже не два дня, а сутки, после чего превращаются в нечто несуразное с идеальными стрелками и лохматыми прорехами на коленях. Я не знала, что делать.

А ларчик просто открывался: на третий день я оказалась возле учебного заведения в районе обеда и увидела картину, представить которую где-то во дворе российской школы невозможно. Трапеза проходила прямо на земле, хотя некоторые ребята для удобства устраивались на своих куртках и пиджаках; кто-то обедал, стоя на коленях.

Тайна заплаток открылась позже: пообедав и спрятав в ранцы ланч-боксы, испанские школьники (и мой сын не исключение) пошли вразнос. Большинство знакомых мне российских мам, вероятно, упали бы в обморок; и я в тот момент едва держалась на ногах. Идиллическая картинка благопристойного европейского образования трещала по швам, как новые штаны моего мальчика: ребятня в буквальном смысле стояла на ушах: маленькие хулиганы кубарем катались по земле, устраивали кучу-малу, в то время как преподаватели стояли рядом, не проявляя никакого беспокойства, вероятно, такая чехарда была для них обычным делом.

В тот момент, когда за школьным забором происходило форменное безобразие, я вспомнила статью, посвящённую эксперименту, проведённому в начальной школе. На уроке детям предлагали решить математические задачи разной сложности; а во время перемены наблюдали за тем, насколько, в зависимости от каверзности задания, менялось поведение ребят. Оказалось, что действия школьников напрямую зависят от хитроумности материала: чем сложнее задачка, тем больше шума мальчишки и девчонки производят во время перерыва. Это объяснимо: детям сложно долго концентрироваться на каком-то действии, находясь достаточно долго без движения; по сути, такую ситуацию для ученика начальной школы можно назвать стрессовой.

Сложная задача требовала сосредоточения; компенсацией становилось нормальное для детей этого возраста поведение: они начинали носиться и вопить что есть мочи, избавляясь таким образом от накопившегося напряжения. В российской школе такое поведение невозможно: безусловно, после того, как прозвучит звонок на перемену, пространство наполняется шумом и гамом, ведь детям нужна разрядка, и это абсолютно естественно. Увы, большинство педагогов не согласны с таким решением, а потому подобное проявление свободы порицается, пресекается, осуждается, запрещается, а иногда и наказывается.

Испанский стиль воспитания я наблюдала повсеместно; например, в небольших кафе, где мы с сыном устраивали перекусы с чашкой чая и тёплым круассаном: пока Лев (под моим бдительным руководством) жевал булочку по всем правилам этикета, то есть чинно и благородно, испанская ребятня устраивала забеги вокруг столов, в то время как их мамы продолжали беседовать как ни в чём не бывало, не обращая никакого внимания на то, что малышня, зажав в зубах точно такие же, как на тарелке моего сына, круассаны, ползёт по-пластунски или в прямом смысле стоит на головах.

Ни одна из дам не попросила своего ребёнка «прекратить безобразие», «сейчас же сесть за стол, как делают все приличные люди», «поесть нормально» и лишь потом отправиться играть со сверстниками. Возможна ли такая ситуация в кафе где-нибудь в средней полосе России?

Представьте такую сцену: молодая мать мило беседует с подругой посреди улицы, в то время как в коляске надрывно плачет ребёнок. Есть особый вид детского плача, когда малыш вопит от скуки, требуя срочного внимания. Впервые столкнувшись с такой ситуацией, едва сдержала себя, чтобы не прочитать маленькую лекцию о правилах обращения с плачущими младенцами: «Извините, но ребёнок требует постоянного, ежеминутного внимания, вы должны сделать всё возможное для того, чтобы он сейчас же перестал плакать!» Естественно, меня переполняло негодование.