— Ничем не могу помочь, — пожал я плечами, — я, между прочим, свои десять золотых уже получил!

Я показал толпе жёлтенькие желанные для всех кругляши. И народ в очереди от зависти заскрипел зубами.

— Стражники вообще просили передать, кто первый из очереди к бурмистру добежит, тот и получит столько же! — улыбался я, сияя как медный таз, — им князь велел деньги эти раздать на нужды деловых граждан. А они что? Им, разгильдяям, всё равно кому золото по карманам распихивать, на удивление безразличные люди!

На этих словах весь народ под разными предлогами ломанулся на выход, за исключением одного глухого дедушки.

— Видишь, отец, до чего доводит жадность, — показал я рукой на опустевшую приёмную, — ведь наверняка всех запрут в башню, как бунтовщиков, потом ещё штраф влепят за нарушение общественного порядка. Один чёрт, только золото увидели мозги сразу набекрень.

— Да, да, — закивал он головой, — я уже второй год требую, чтобы покрасили забор! — начал он жаловаться мне, — а его взяли и снесли! Сейчас буду требовать, чтобы забор вернули на тоже место.

— Здоровья тебе дед, — я пожал его мозолистую руку.

— Что? — переспросил старик.

— Иди домой! — крикнул я ему прямо в ухо, — в следующем году забор поставят сразу покрашенным. Его на реставрацию увезли в другой город!

— Бурмистр уехал в другой город? — удивился он, — я тогда во Владимир писать буду, царю батюшке в кремль! Чтобы забор значит покрасили!

Старик погрозил палкой закрытой двери в кабинет бурмистра и пошёл, наверное, писать петицию в кремль.

Удивлённый глава городской администрации, который показался через пять минут, долго не мог поверить, что на сегодня все чаяния граждан уже удовлетворены. Поэтому пригласил меня без записи на аудиенцию. И сразу же стал намекать прямым текстом, что дело моё дрянь, и что без взятки в пятьдесят золотых хрен мне, а не лавка купца Олливандера. Тогда пришлось на секунду выйти из кабинета и войти обратно уже в образе спасательницы из Малибу Памелы Андерсен в одном купальнике, в виде тоненьких полосочек на срамных местах. Нужную бумагу, сильно попорченную слюной бурмистра, мне выдали. Однако даже Памела Андерсен на помогла этого сделать за так. Пятьдесят золотых, которые задолжал житомирской казне книгочей, мне пришлось отсчитать.

По пути в собственную лавку, я заскочил к резчику по дереву и сделал заказ на рекламную вывеску с названием моей конторы, а именно «Торговый дом «Рога и копыта». Само помещение же будущего моего торгового дома выглядело плачевно. Дырявая крыша, пол прогрызенный крысами, пыль, грязь, и вонь, к которой я постепенно стал привыкать. Из хорошего: стеллажи были на месте, прилавок с разбитыми стёклами тоже имелся в наличии, и самое главное на втором этаже стояла железная двуспальная кровать со старым провонявшим матрасом и грязным полусгнившим постельным бельём. Из чего я сделал вывод, что Олливандер, в лучшие для торговли книгами годы, периодически ночевал на работе. Об этом так же говорили небольшой рабочий стол и неудобный деревянный стул. Засучив рукава, я принялся колдовать, приводя всё в нормальный Божий вид. За два часа я был выжит как лимон, поэтому улёгся на кровать и не заметил как закимарил.

Разбудил меня дзиньг дверного колокольчика. Я пулей слетел по лестнице вниз, готовясь отразить налёт горе-грабителей, потому что поживиться здесь было нечем. Посередине магазина стояла, растерянно озираясь Хелена Ярославна. В плечевой сумке у нее была одна книга, в руках вторая.

— Вот, — похвастался я, — сделал косметический ремонт. Хорошая была лавка у вашего папеньки.

— Почему это была! — Хелена, как истинная дочь вольного свейского народа, тут же бросилась в атаку, — эта лавка не только принадлежала моему отцу, но и до сих пор его собственность! Не успел появиться в нашем доме, а уже лавку оттяпал. А завтра что? Меня в койку свою затащишь! Да я тебе сейчас череп раскрою!

Дочь книгочея схватила ни в чём не повинную табуретку и швырнула её в меня. Что-что, а летающие табуретки я ловить, ещё не разучился. Поэтому когда первая волна ярости сошла на нет, я успел выкрикнуть пару слов.

— Хелена Ярославна! — заголосил я, пока девушка искала ещё что-нибудь метательное, — ваш отец задолжал пятьдесят золотых городской казне!

— Сколько? — удивилась прекрасная в ярости валькирия.

— Пятьдесят, — повторил я, присаживаясь на «летающий» табурет, — вот бумага, по которой через три дня ваш дом должен был уйти за долги.

— И что теперь ты собираешься с ней делать? — уже более миролюбиво спросила она.

— Во-первых, сегодня устроим небольшой праздничный ужин, — улыбнулся я, — во-вторых, у меня есть деловое предложение и вам, и вашему отцу.

— Предупреждаю сразу! — ненависть вновь сверкнула в глазах Хелены, — спать я с тобой ни за какие деньги не буду!

— Уверяю, спать будем порознь, — я встал и поставил табурет за прилавок, — ещё раз повторяю, предложение деловое! Предлагаю с завтрашнего дня грести деньги лопатой.

Уже на улице, когда мы ходили вдоль торговых рядов и запасались деликатесами к ужину, я вкратце описал, чем собираюсь торговать, и что я хочу от честной девушки.

— Вы хотите, чтобы я стала приёмщицей всякого вонючего старья? — Хелене вновь захотелось повоевать.

— Между прочим, есть рабочие места, где пахнет и похуже, — не выдержал я, — и если у вас есть способы прокормить себя как-то иначе, ваше право!

Назревающую между нами ссору прервали крики восхищения, и поток куда-то устремившихся горожан увлёк нас следом. Оказалось, что из ворот белого города, на красивых в белых в яблоках конях, выехал небольшой кортеж.

— Младший князь в циркус на представление едут, — защебетали рядом с нами совсем молоденькие с восторженными глазами девчушки, — какой красавчик! Я просто сейчас умру!

Так уж случайно вышло, что мы с Хеленой попали в первый ряд уличных зевак. Сначала перед нами прогарцевало двое телохранителей в латах и с пистолями на боку, затем появился сам Карл Игоревич весь в белом. Он улыбался равнодушной отработанной голливудской улыбкой всем гражданам и гражданкам вольного города. Лишь на какое-то мгновение я заметил, что он задержал заинтересованный взгляд на моей спутнице. Я обернулся на дочку книгочея. Она не сводила влюблённых глаз с младшего князя. Дальше на коне проскакала младшая княгиня черноволосая красавица Миранда Игоревна. Сегодня её волосы были распущены и на лбу фиксировались уже новой диадемой, больше напоминающей корону.

— Вот бы её сейчас на сеновале разложить, в чём мать родила, — зашептал за спиной один мужичок другому.

— Да, хороша кобылка, но не для твоего свиного рыла, — грубо осадил его приятель.

— Это у кого рыло? Пёс смердящий…

Миранда в отличие от брата никому не улыбалась, но проезжая мимо нас удивлённо посмотрела в мою сторону. Замыкали процессию ещё двое телохранителей в латах, и на пегой кобыле трясся худой парень одетый чуть скромнее княжеских детей. Я вспомнил его, это сын какого-то местного дворянина, который сидел в ложе для почётных гостей вместе с отцом. За младшей княжной волочится наивный дурачок, подумал я. А князь наверняка мечтает её выдать замуж за приближённого к царю человеку в столицу, во Владимир.

— А я смотрю, ты шустрый парень, — сказала мне Хелена, когда народ стал расползаться по своим делам, — Миранда от тебя глаз оторвать не могла, чуть шею не свернула.

— А я заметил, ты тоже чуть шею не свернула из-за Карла Игоревича, — пробурчал я.

Девушка в ответ смущенно засопела.

В доме книгочея Олливандера в кои-то веки стол ломился от яств. Мы пили кофе, а я во всех красках расписывал перспективы торгового дома «Рога и копыта». Ярослав Генрихович, когда я порвал его долговую расписку, чуть не пустил скупую отцовскую слезу. И вдруг я хлопнул себя по голове.

— Постойте! А где мой верный товарищ Иван? — я впервые в суете безумно-хлопотного дня вспомнил, что его рядом нет, — я же его вчера саморучно до дому дотащил!