Долгое время споры о том, какой же из племенных языков Караханидского государства был родным языком Махмуда. Обычно эти споры сводятся к попыткам этнической атрибуции Караханидов. В.В. Бартольд, как бы предвосхищая критику столь узкой постановки вопроса, еще в 1926 г. писал: «Караханиды называли себя только турками и домом Афрасиаба; ни одна из существовавших турецких народностей не имела в их государстве преобладания и ни один источник не говорил, из какой народности вышла сама династия» [Бартольд, V, с. 93]. Означает ли сказанное В.В. Бартольдом полную детрибализацию (т. е. утрату племенной структуры) караханидского общества и усвоения им не племенной, а какой-то иной государственно-правовой традиции? «Диван» Махмуда свидетельствует, что племена не исчезли, племенное деление сохраняло вполне реальное значение, хотя территориально разбросанные и раздробленные на группировки племена уже не представляли собой некоего политического единства или культурно-идеологической общности, если говорить о каждом из них в отдельности. В самом деле, что общего, кроме происхождения, было у двух групп чигилей, одна из которых названа в «Диване» «племенем кочевников», а о другой говорится как о жителях города близ Тараза, поселившихся там в столь незапамятные времена, что Махмуд приписывает постройку их города Искандеру Зу-л-Карнайну (т. е. Александру Македонскому). Вместе с тем, Махмуд отмечает и другую тенденцию: он противопоставляет государственный язык, который называет «хаканийским», другим племенным языкам, противопоставляет «речь тюрок» речи туркмен, огузов, чигилей, ягма, кыргызов.

Словарю Махмуда свойственна одна любопытная и пока еще не отмеченная особенность. В то время, как лингвистический и фольклорный материал, содержащийся там, относится в основном к территории государства Караханидов, сколько-нибудь существенная информация, имевшая тогда политическое значение, касается только огузов. Махмуд сам объясняет эту особенность. Тюрки, по его словам, живут от Мачина (т. е. Китая) до Рума (т. е. Византии); их двадцать племен, а что касается более мелких подразделений, то число их, как замечает Махмуд, «знает лишь Аллах». «Я описал, — продолжает Махмуд, — только племена, а родовые деления оставил без внимания. Однако, я записал даже мелкие родовые деления огузов, а также тамги, которые они ставят на свой скот, потому что в знании всего этого есть нужда у людей».

Какая же «людская нужда» заставила Махмуда сделать для огузов исключение и подробно описать их в «Диване»? За тридцать лет до начала работы над «Словарем» огузские племена, покинувшие приаральские степи, под предводительством вождей из рода кынык и семьи Сельджука, вторглись в Хорасан и разгромили армию газневидского султана Мас’уда под Денданаканом. Так было положено начало Сельджукской империи. В 1055 г., в то время, как Махмуд только начинал свои скитания, огузская армия Тогрул-бека вступила в Багдад. Багдадские халифы, пожаловавшие Сельджукидам титул «султанов ислама», попали под их политический контроль. За год до начала Махмудом той редакции «Дивана», которую он посвятил халифу Муктади, в 1071 г. султан Алп-Арслан нанес поражение византийской армии Романа Диогена и открыл дорогу тюркскому завоеванию Анатолии. И только через двадцать лет после этого, султан Меликшах обращается на восток, доходит до Ферганы и в Узгенде принимает выражение покорности караханидского владетеля Кашгара. Нет оснований полагать, что Махмуд дожил до этого последнего события и, уж во всяком случае, оно не могло отразиться на содержании «Дивана».

А это означает, что его подробная информация об огузах и его совет овладевать их языком были обращены не к жителям Ферганы или Мавераннахра, не к хорасанцам, где огузов и без того хорошо знали, а к тем, читавшим по-арабски людям, для которых тюрки-сельджуки были еще мало знакомы и которым предстояло приспособиться к жизни под их властью, в постоянном контакте с сельджукским войском, состоявшим из ополчения огузских племен. Этими людьми было прежде всего население Ирака и Сирии, и писать с учетом их нужды Махмуд мог, только поселившись там вскоре после сельджукского завоевания. Именно тогда родо-племенной партикуляризм еще остро чувствовался при разделе и осуществлении власти над вновь завоеванными землями, и информация Махмуда о родовом делении огузов была особенно ценной.

Чингиз-хан, Джучи, Урус-хан, Тауке… Временные отрезки нарезаются в историческом прошлом Казахстана по именам династов, правителей. И это не прихоть автора настоящих строк. Так у мусульманских ученых, чьи сочинения служат нам основным источником по истории Казахстана периода средневековья. Поскольку данная книга адресована разным по уровню знаний читателям, представляется целесообразным начать эту главу с экскурса и попытаться изложить вкратце особенности средневекового восприятия истории.

Внешне, утверждается в трудах мусульманских авторов, история состоит из записи и расположения в определенном порядке сообщений о различных событиях и происшествиях. Однако сами по себе последние занимают подчиненное положение. В центре внимания историка находятся, как правило, люди, и исторические события излагаются как часть биографии исторических деятелей. Считалось, что все слои общества участвуют в истории, но роли распределены по-разному. Мусульманские историки делят своих персонажей на несколько категорий. Приводим эти категории, сохраняя ту последовательность перечисления персонажей исторических сочинений, которая дана в сочинении автора XV в. Захир ад-Дина Мараши.

Первую группу составляют пророки и святые; вторую — султаны, халифы и шахи; третью — подвижники и отшельники; четвертую — военачальники и государственные сановники; пятую группу — землевладельцы и родовитые люди, жители провинций и «люди базара», купцы, отступники, смутьяны и распутники.

Как само деление персонажей исторических сочинений на ряд категорий, так и последовательность их перечисления по группам основаны, видимо, на представлении о том, что человек — член социальной группы, которая в значительной мере обуславливает его сознание, поступки и поведение, определяет его место в общественной иерархии. Так, в частности, утверждается, что пророки и святые — суть «посредники между богом и людьми», и знание их жизненных обстоятельств — благое дело. Подвижники, имамы и отшельники — это те, образу жизни и деяниям которых правоверные мусульмане должны подражать. Военачальники и государственные сановники — «привилегированный род». Необходимость знания причин их благополучия, их образа действия определяется тем положением, которое они занимают в обществе. Персонажи составляющие пятую группу — это подданные такого-то могущественного султана, такого-то славного халифа или такого-то знаменитого шаха. Знание их судеб поучительно во многих отношениях. В равной мере это относится и к судьбе отступников, смутьянов и мятежников, которые представляют собой «заблудшую» часть общества. Государи вершат судьбы людей и государств; они и есть главные действующие лица истории.

Как видно, из всех участников истории основной фигурой признавалась фигура государя. Соответственно, история понималась как арена деятельности исключительно государей, их военачальников и сановников. Потому повествование концентрируется вокруг политических деяний и речей исторических лиц. Историк интересуется прежде всего внешней стороной их действий, которые он «пережевывает в мельчайших деталях». Внутренние побуждения поступков почти не затрагиваются. Историк как бы перебегает от факта к факту, от одного царствования к другому, делая кратковременные остановки там, где описываются походы и сражения, победы и триумфы, свадьбы и пиры, добродетели и благие дела, обстоятельства восшествия на престол и кончина каждого поочередно государя той или иной династии. Потому основное место действия в исторических сочинениях мусульманских авторов средневековья — столичный город, дворцы, войсковой стан и поле сражения. Этнические и социальные процессы, по своему характеру далекие от конкретности событий политической и военной жизни, отмечаются историками средневековья лишь вскользь, мимоходом. Поэтому для выявления и описания этого ценного материала необходимы тщательная исследовательская работа и использование всех возможных дополнительных источников. В ряде сочинений, авторы которых в силу личных склонностей или согласно воле заказчика книги интересовались биографическими сведениями о литературных деятелях каждого царствования, содержится материал также по истории культуры. Есть историки, которые уделяли внимание этнографическим, демографическим аспектам истории. Однако же в целом средневековая историография доставляет наибольший материал прежде всего по военной и политической истории. Будничная жизнь народа и страны, конечно, освещалась, но удостаивалась описания исключительно через судьбу ханов, султанов, шахов.