«Кутадгу билиг» состоит из 6520 бейтов (85 глав) и имеет приложение из 124 бейтов. В предисловии поэмы сказано, что она написана «на бограхановском языке, тюркскими словами», и что «(если) на арабском и таджикском языках (таких) книг много, то на, нашем языке это (впервые собранная) воедино мудрость»[6]. Сохранились три рукописи поэмы — венская (гератская), уйгурским письмом, а также каирская и наманганская — арабским письмом.
«Благодатное знание» является не просто этико-моралистическим трактатом, но глубоким философско-дидактическим произведением, рисующим нормы идеального, по мнению автора, общества, правила поведения людей различных сословий в этом обществе и правила взаимоотношений между правящими и управляемыми. Основной принцип, на котором, по мысли Юсуфа, должен основываться «счастливый» и «праведный» (в мусульманском смысле) государь — это соблюдение твердого закона, в союзе с разумом, счастьем («кут», точнее «благодать»), праведной жизнью. Далее в поэме описываются качества, необходимые везиру, полководцу, хаджибу, секретарю, послу, писцу, казначею, повару, виночерпию, ученому, лекарю, толкователю снов, магу, звездочету, купцу, ремесленнику, землепашцу, кочевнику-скотоводу и многим другим. Конечно, эти описания нельзя воспринимать слишком прямолинейно, как реалистические характеристики. Крупнейший петербургский востоковед, академик А.Н. Кононов так писал об этом: «Автор „Кутадгу билиг“, изображая идеальные условия жизни человека, что является его основной целью, касается, в известной мере и того круга людей, среди которых он жил и, таким образом, приближается к реальной жизни. При этом следует иметь в виду, что Юсуф Баласагунский был прежде всего поэтом, а потому не следует искать в его поэме точного отображения повседневной жизни современного ему общества. И тем не менее сквозь поэтическую оболочку, через вуаль иносказаний проглядывает повседневная жизнь людей того времени. В своих поучительных иносказаниях Юсуф мысленно проецирует идеальные образы людей на фон, состоящий из людей невыдуманных, живых» [Кононов, 1983, с. 507–508].
Хотя несомненно, что поэма «возникла в Кашгаре под чрезвычайно мощным влиянием литературной школы, сложившийся в IX–X вв. в саманидской Бухаре» [Бертельс, 1947, с. 75], тем не менее ее появление было вызвано глубокими внутренними причинами, связанными с социальными идеологическими изменениями в самой тюркской среде и сопровождающими их политическими кризисами. Как отмечает А.Н. Кононов, в роли побудительного фактора для создания книги «могли быть политические смуты, сотрясавшие в ту пору Караханидскую державу. Возможно, что Юсуф Баласагунский ощущал настоятельную необходимость в создании новой морально-этической основы для разрушаемого неурядицами общества» [Там же, с. 509].
О жизни Махмуда Кашгарского известно еще меньше, чем об обстоятельствах Юсуфа Баласагунского. Отец Махмуда, Хусейн ибн Мухаммед, внук караханидского завоевателя Мавераннахра Богра-хана, был эмиром Барсхана, города в Прииссыкулье. Ко времени рождения Махмуда он, вероятно, переселился в Кашгар. Принадлежность Махмуда к высшим кругам караханидской знати позволила ему получить отличное образование в Кашгаре и продолжить его в Бухаре и Нишапуре. В течение длительного времени Махмуд, проявивший незаурядный интерес к языкам, фольклору и этнографии тюркских племен, путешествовал по землям, населенным тюрками, старательно записывая слова их языков, их загадки, легенды, обычаи. Все свои наблюдения Махмуд обобщил в главном труде своей жизни «Дивану лугат ат-тюрк».
«Хотя я происхожу из тюрок, которые говорят на самом чистом языке, — пишет Махмуд, — …которые по происхождению и роду своему занимают самое первое место… я пядь за пядью исходил все или, селения, степи тюрок. Я полностью запечатлел в уме своем живую и рифмованную речь тюрок, туркмен, огузов, чигилей, ягма, кыргызов… И вот, эту книгу, — после столь долгого изучения и Поисков, — я написал самым изящным образом, самым ясным языком… Этому сочинению я дал название „Дивану лугат ат-тюрк“» [Кононов, 1972, с. 5].
Значение труда Махмуда для изучения тюркских языков и фольклора освещено в многочисленных исследованиях. Гораздо меньше «Диван» использовался как историко-этнографический источник. Между тем, «Словарь тюркских языков» является подлинной энциклопедией тюркской народной жизни раннего средневековья. «В целом Словарь в настоящее время является единственным источником информации о жизни тюрок в XII в.: о предметах их материальной культуры, реалиях быта (одежда, обувь, головные уборы, жилище, домашняя утварь, инструменты, хозяйственные постройки, ткани, украшения, оружие, доспехи, конская сбруя, сельскохозяйственные орудия, музыкальные инструменты и т. п.), об этнонимах и топонимах [т. е. о происхождении названий племен и местностей — С.К.], родоплеменном делении, о терминах родства и свойства, о титулах и названиях различных должностных лиц, названиях пищи-питья, о домашних и диких животных и птицах, терминах животноводства, о растениях и злаках, об астрономических терминах, о народном календаре, названиях месяцев и дней недели, о географической терминологии и номенклатуре, о городах, о названиях болезней и лекарств, анатомической терминологии, о металлах и минералах, о военной, спортивной и административной терминологии, об именах различных исторических и мифологических героев, о религиозной и этической терминологии, о детских играх и забавах и т. д.» [Там же, с. 12].
Особое значение имеет Словарь для изучения этнической истории тюркоязычных народов и исторической географии их земель. «Я указал, — пишет Махмуд, — начиная с востока, все места, где обитает каждое племя. К Руму ближе других живет племя беченек (печенеги), затем следуют: кифчак, огуз, йемек, башгырт, басмил, кай, йабаку, татар, кыркыз (они живут ближе Чина); все вышеуказанные племена обитают в направлении от Рума на восток; затем идут: читиль, тухси, ягма, ыграк (ограк), чарук, чомыл, уйгур, тангут, хытай — это название Чина; затем — Тавгач — так называют Мачин. Эти племена обитают между югом и севером. Всех их, в отдельности, я показал на круглой карте» [Там же, с. 13].
Вот некоторые примеры важности сведений Махмуда. «Жители городов Кашгарии, — пишет он, — говорят на хаканийско-тюркском языке». Вряд ли требуется более веское подтверждение тому, что в середине XI в. основными носителями оседлой и даже городской культуры на востоке тогдашнего тюркского мира были сами тюрки, вчерашние кочевники, а противопоставление Ирана и Турана, как олицетворения оседлости и кочевничества, утратило свою силу в царстве «дома Афрасиаба». Богатая средневековая городская культура Семиречья и Восточного Туркестана открыта археологами. «Диван» Махмуда открыл нам, кто же были горожане его времени.
А вот другие следствия изменения этнического состава городов — тюркский язык жителей городов или тех тюрков, кто с ними постоянно общается, Махмуд называет «порченным». Тут же следует объяснение — хотя тюрки и возобладали среди населения городов Кашгарии и Семиречья, вместе с ними там жили согдаки и кенчжеки, аргу и хотанцы, тибетцы и тангуты. Груз культурных и исторических традиций был в городах слишком велик, и Махмуд не без грусти свидетельствует, что лишь те из тюрков, кто ведет прежний кочевой образ жизни, не общается постоянно с горожанами, сохраняют самый чистый и правильный язык.
Особое место в Караханидском государстве Махмуд отводит согдийцам, первым носителям среднеазиатской городской культуры в некогда исконных областях кочевого быта. В городах Семиречья, прежде всего в крупнейших из них — Баласагуне и Таразе — согдийский язык, по свидетельству Махмуда, столь же распространен, как и тюркский. Археологи давно установили, что согдийское заселение Семиречья началось за 700–800 лет до времени Махмуда. Однако только его «Словарь» фиксирует сохранение согдийского языка и культуры в Семиречье XI в., в то время как у себя на родине, в Самарканде и Бухаре, согдийцы утратили свой язык под натиском дари (фарси), а их культура оказалась ассимилированной общемусульманской образованностью халифата. Теперь получены новые документальные подтверждения точности и надежности информации Махмуда, расширяющие наши сведения о культурном воздействии согдийцев на тюрков и уйгуров караханидской эпохи. На территории Кыргызстана, невдалеке от Таласа, в ущелье Терексей, еще в начале века были обнаружены наскальные курсивные надписи. Ныне установлено, что надписи эти — посетительская эпиграфия караханидских князей X в. (одного из них звали Кюль-Тегин Алп-Тархан), написаны они по-согдийски, а датированы эрой Йездигерда[7]. Другой документ конца X — начала XI вв. — ярлык (ханское послание, грамота) уйгурским письмом из Восточного Туркестана. В нем упомянуты два пленника-согдийца и при этом добавлено, что переписка между тюркскими князьями о судьбе пленников велась первоначально на согдийском языке.
