Проведенный анализ этих сведений из преданий показывает, что Чжинапуди — это имя чжицзы, которого принимал Канишка, что его именем (по-видимому, после его возвращения домой) царь назвал царство, в котором чжицзы жил зимой, что названия персиков и груш, данные им местным населением, поскольку чжицзы впервые вырастил их в этом царстве, начинаются в знак признательности с первой части его имени. А анализ танских комментариев к этим сведениям в предании не оставляет сомнения в том, что описанные в них события относятся к периоду Хань, разумеется, Поздней, так как при Ранней Хань Кушанского царства еще не существовало, что чжицзы Чжинапуди, позже пожалованный в Поздней Хань званием да-дувэй, впервые вырастивший в Кушанском царстве груши и персики, «сын» иноземного (по отношению к Хань) правителя, и был тем самым Чэньпанем из Шулэ, который был послан в Кушанское царство на рубеже 116–117 гг.
Наш подробный анализ этих сведений не позволяет согласиться с Е. Цюрхером, который, судя по его переводу, считает танские комментарии к ним не толкованиями текста, а простым переводом индийских названий на китайский язык: Чжинапуди — по-китайски: «удел Хань»; чжина-ни (персики) — по-китайски: «привезены из Хань»; чжина-ло-шэ-фу-да-ло (груши) — по-китайски: «сын царя Хань» — и рассматривает их как доказательство того, что «заложники» «прибыли из Китая».
Но еще более убедительное доказательство этого Е. Цюрхер видит в заключительных фразах предания, приведенных сразу после рассказа о чжицзы, впервые вырастившем персики и груши. Согласно нашему переводу, в них сказано:
«Поэтому (гу) люди этого царства (цы го жэнь) глубоко (шэнь) уважают (цзин) [иноземцев из] восточных земель (дун ту). А указывая друг на друга (гэн сян чжи), [они] заявляли (гао юй) [мне]: «А мы (ши во) и есть люди (жэнь е) данного царства (бэнь го) давнего правителя (сянь ван)»».
По смыслу эти фразы точно согласуются с тем, о чем говорилось в предании до этого: жители царства Чжинапуди уважали людей из восточных земель, поскольку они знали, что чжицзы, впервые вырастивший в их царстве груши и персики, был прислан к Канишке правителем иноземцев, живших к востоку от Цунлина и к западу от какой-то неизвестной им реки, т. е. из восточных земель, и явно гордились тем, что они были людьми царства давнего могущественного правителя, несомненно Канишки, о котором они только и говорили Сюань-цзану.
Е. Цюрхер перевел эти фразы иначе: «По этой причине народ этой страны глубоко уважает восточные земли (Китая) и, более того, они указывали (на нас) и говорили друг другу: «Эти люди из первоначальной страны наших прежних царей» (Цюрхер, 1968, с. 383).
Во-первых, сведения в преданиях, записанных Сюань-цзаном, и в древнекитайских историях не дают ни малейшего основания говорить, как это делает Е. Цюрхер в своем переводе, о якобы известных древним индусам восточных (т. е. самых дальних от Индии) землях Китая. Во-вторых, во фразе: «указывая друг на друга, заявляли», — Е. Цюрхер поменял эти глаголы местами, в результате чего получилось, что жители царства Чжинапуди, рассказывавшие Сюань-цзану предание о Канишке и чжицзы, «указывали на нас», т. е. на Сюань-цзана и его спутников, и говорили друг другу, что они являются людьми «из первоначальной страны наших прежних царей», т. е. из Китая. Таким образом, согласно переводу Е. Цюрхера, не только несколько «заложников (чжицзы)» прибыли в Кушанское царство из Китая, хотя таких фактов в истории Китая не было, но и родиной давних царей царства Чжинапуди был Китай. Однако в предании, рассказанном жителями этого царства Сюань-цзану, речь шла только об одном давнем их царе, о Канишке, который не был ни китайцем, ни похожим на китайца, ни родом из Китая. А чжицзы, похожий на китайца, не был царем. Уже эти несоответствия известным историческим фактам дают основание усомниться в точности перевода Е. Цюрхером преданий о Канишке и чжицзы в целом и последних фраз в частности, а также в обоснованности умозаключений, сделанных им на основании такого перевода.
Проведенное подробное исследование сведений из буддийских преданий о Канишке и чжицзы, записанных Сюань-цзаном в первой половине VII в., и исторических фактов I–II вв., изложенных в «Хоу Хань шу», доказывает, что они в целом согласуются.
Сообщение в преданиях о могуществе царства Канишки согласуется со свидетельством в описании Большого Юэчжи в «Хоу Хань шу» о том, что после завоевания Тяньчжу Вимой Кадфизом, предшественником Канишки, Кушанское царство стало самым богатым и процветающим.
В преданиях говорится, что Канишка с войском доходил до земель к востоку от Цунлина и иноземцы, жившие там к западу от реки, испытывали страх перед его могуществом. И факты, изложенные в «Хоу Хань шу», доказывают, что кушанские войска два раза, в 90 и примерно в 123 г., перевалив через Цунлин (как в Поздней Хань назывался Заалайским хребет), входили в ближнее к нему с востока царство Шулэ (Кашгар). При этом кушанское войско в 90 г. пришло в Шулэ покарать Бань Чао без запаса продовольствия и потому, ограбив жителей Шулэ, тут же вернулось домой. Не удивительно поэтому, что народ Шулэ испугался кушанского войска, когда оно, сопровождая Чэньпаня, примерно в 123 г. мирно вступило в это царство. Очевидно, что только население Шулэ могло быть теми иноземцами, жившими к востоку от Цунлина и к западу от реки, безусловно Кызылсу (истинное направление течения которой кушанцы не успели узнать), которые испытывали страх перед Кушанским царством. Народы же других мелких царств Западного края (Восточного Туркестана) и тем более ханьцы, жившие к западу от Хуанхэ в Ганьсуском коридоре в более чем двух тысячах километров от Цунлина и Шулэ, вряд ли вообще слышали о кратковременных появлениях кушанских войск в нем.
Согласно обоим преданиям, Канишка с почестями принял прибывшего к нему чжицзы, а согласно описанию Шулэ, кушанский царь сердечно принял прибывшего из Шулэ Чэньпаня.
В первом предании сказано, что чжицзы потом вернулся домой, и в описании Шулэ говорится о возвращении Чэньпаня.
По сведениям в первом предании, чжицзы по чертам лица, одежде и украшениям был «очень похож» на китайца. А в «Хоу Хань шу», в биографии ханьского военачальника Бань Чао, жившего с 74 до 102 г. в Шулэ, говорится, что он в 84 г., получив в свое подчинение уже двухтысячное войско из ханьцев, по причине измены правителя Шулэ Чжуна, его первоначального ставленника, сделал правителем этого царства начальника своей канцелярии ханьца Чэн Да. Несомненно, что Бань Чао дал ему в помощники и других ханьцев. Они, надо полагать, породнились со знатными родами Шулэ. Поэтому неудивительно, что их ближайшие потомки и Чэньпань в их числе были очень похожи на китайцев по чертам лица и одеяниям.
Из второго предания ясно, что Чжинапуди — это имя чжицзы, ставшее названием царства, в котором он жил зимой. Несомненно, это произошло по воле царя Канишки после отъезда чжицзы домой. А население этого царства, поскольку чжицзы Чжинапуди впервые вырастил здесь груши и персики, дало им названия, начинающиеся с первой части его имени — чжина. Согласно же танским комментариям к этим сведениям, Чжинапуди был тем, кого «Хань пожаловала». А судя по материалам «Хоу Хань шу», император пожаловал должность военоначальника (фактически — звание) да-дувэй только Чэньпаню из Шулэ. Все это, считаем, вряд ли оставляет сомнения в том, что Чжинапуди — это индийский вариант имени Чэньпаня, но дошедшего до нас благодаря Сюань-цзану в китайской транскрипции.
Как видим, наше исследование подтверждает точку зрения А. К. Нарайна о том, что в буддийских преданиях и в описании Шулэ речь идет об одном и том же событии, что кушанский царь, принимавший Чэньпаня, и был Канишкой, что он правил примерно со 103 по 125 г.
Но если описанный в буддийских преданиях конкретно-исторический факт прибытия ко двору Канишки сына правителя из далекого восточного царства подтверждается достоверными датированными сведениями из «Хоу Хань шу», то есть основание полагать, что описанные в буддийских преданиях другие конкретно-исторические факты, касающиеся деятельности Канишки в его собственных индийских владениях, являются не менее достоверными.
