Следующий поезд, идущий в нужную нам сторону, был через три часа. Джанкой не отличался наличием особых достопримечательностей и был похож на все подобные города, в которых я побывал в Крыму. Так что мы сидели на перроне в ожидании оказии.

Оказия подошла строго по расписанию. Проводницы не раздумывая пошли навстречу студентам, отставшим от стройотряда, и вокзал в Синельниково стал для нас очередным залом ожидания. Ждать пришлось около четырех часов.

Следующий поезд, где мы в очередной раз представились бедными студентами, отставшими от стройотряда, довез нас до Харькова. В Харькове было много достопримечательностей. Пропустить возможность ознакомиться с ними, было бы глупо, поэтому первым делом мы отправились в место, которое находилось в нескольких остановках от вокзала.

Объект наших исследований представлял собой двухкомнатную квартиру на втором этаже старого дома. Эту квартиру снимали наши знакомые по Феодосии студентки. Два дня и две ночи наши экскурсоводы знакомили нас с экспонатами рынков, магазинов и учреждений культуры. Денег у нас не было, бюджет гостеприимных студенток тоже не позволял нас долго развлекать, что и послужило в конечном итоге основанием для окончания увлекательного исследования. Пора было двигаться дальше. Наши хозяйки привезли нас на вокзал, где, устроив прощальный ужин в вокзальном ресторане, оставили с пожеланием счастливого пути. Оказав помощь проводнице в погрузке огромного количества ящиков с фруктами, мы получили право бесплатного проезда на третьей полке до Курска. Но, так как на станцию поезд прибывал глубокой ночью, про нас никто не вспомнил, и на этом же поезде мы доехали до Москвы.

Была середина августа. В Москве было жарко и пусто. Заняться было нечем. Весь народ давно разъехался, кто домой, кто в стройотряд, кто на отдых. Бессменным напарником в эти дни оставался только Максимка. Он тоже учился в МАИ, только на другом факультете, и познакомились мы с ним еще на первом курсе, расписывая пулю в преферанс. Максимка был феерическим пофигистом. Он тоже был отправлен в академический отпуск, успев отучиться четыре курса. В детстве Макс переболел полиомиелитом и получил одну ногу короче другой на несколько сантиметров, что освобождало его не только от армии, но и от всех сопутствующих проблем. По жизни у него было две всепожирающие страсти: женщины и азартные игры. Он играл везде и на все. Выискивал секретные квартиры, где собирались игроки в карты, пропадая там сутками. Постоянно расписывал пули в преферанс во всех студенческих общежитиях Москвы, где нередко я выступал его напарником. Что касается женщин, то, несмотря на физический недуг, их у него было немерено. Когда он своей походкой, слегка подволакивая ногу, шел по улице, его элементарно снимали молоденькие дурочки. Если Максимка был рядом, то наличие подруг было обеспечено. Он мог на спор, проходя мимо незнакомого дома, приметить на балконе вывешенное белье. На глаз определить размер и возраст хозяйки. Выявить отсутствие среди белья мужских составляющих. После чего, вычислив номер квартиры, под надуманным предлогом зайти и остаться там ночевать.

Основным местом, где мы развлекались, был первый в Москве кегельбан (боулинг), который располагался в Парке Горького в надувном шатре. Там мы осваивали метание шаров в игре, которая в стране была в диковинку и рассматривалась скорее как аттракцион. Играли на деньги по десять копеек с разницы в очках. Запись и подсчеты вели самостоятельно на специальных листах, которые можно было получить при оплате дорожки. Приглашение девушек посетить кегельбан за все время ни разу не натолкнулось на отказ. Как красиво звучало из уст симпатичного личика фраза «Я вчера провела время в кегельбане». Пили потом с подругами в полупустом общежитии МАИ на улице Царева, 12 дешевый коньяк, закусывая виноградом. Утром, прощаясь, понимали, что совершенствования в метании шаров не будет. Лето подходило к концу, и все ближе была неизвестность, вся сущность которой заключалась в коротком и емком слове «армия». Понимание неизбежности данного события, вызывало желание поскорее примерить на себя военную форму.

Испытание.

Повестка.

В начале сентября я вернулся в отчий дом, на свою историческую родину. К этому времени из родной деревни, из каменного дома, от времени ушедшего на метр в землю, мы перебрались в расположенный неподалеку городок, где отец получил квартиру на одиннадцатом этаже нового дома.

В моей комнате на журнальном столике, излучая во все стороны оптимизм, красовалась повестка в военкомат. Документы о снятии брони по учебе пришли в военкомат на удивление быстро. Практически весь сентябрь я провел в поездках в Подольский военкомат, где успешно прошел медкомиссию. Медкомиссия состояла в беготне из кабинета в кабинет стада практически голых хорохорящихся пацанов, рассказывающих на перекурах и в очередях истории из армии, услышанные у себя во дворе или от старших братьев. Почти все разговоры были о дедовщине. Говорилось, что все, кто приходит в армию, первые полгода подвергаются насилию – как физическому, так и моральному. Что армейские деды – это монстры, которые преследуют молодых бойцов и пытаются их уничтожить изысканными способами. Но те, кто был на медкомиссии, монстров не боялись. Доказывали, что они-то точно сразу всех дедов поставят на место одной левой. Однако уверенности не было ни в их словах, ни в их глазах.

Мне же было индифферентно. Все мое детство прошло на территории военного городка, где наряду с жилыми домами находились казармы курсантов, здания учебных корпусов и учебный аэродром, и я не видел на улицах монстров или страшных дедов.

Еще одной темой для обсуждения в курилках была тема распределения по войскам. Ходила легенда о тайных списках, в которые вносили избранных призывников. Каждый был уверен, что именно ему выпадет счастливый билет, и он будет служить в элитных частях спецназа рядом с домом. Или, в крайнем случае, в центре Москвы, в Генеральном штабе. Единственным опасением было попасть на флот, в стройбат или внутренние войска. Хотелось верить, что опасения не подтвердятся. А в конце сентября 1978 года во всех центральных газетах появилась маленькая заметка, которая перевернула судьбы миллионов людей.

Это был приказ Министра обороны СССР от 26 сентября 1978 года под номером 231 «Об увольнении из Вооруженных Сил СССР в ноябре-декабре 1978 г. военнослужащих, выслуживших установленные сроки службы, и об очередном призыве граждан на действительную военную службу». Пункт второй приказа гласил: «В связи с увольнением в запас военнослужащих, в соответствии с пунктом первым настоящего приказа, призвать на действительную военную службу в Советскую Армию, Военно-морской флот, в пограничные войска и внутренние войска граждан, которым ко дню призыва исполнилось 18 лет, не имеющих права на отсрочку от призыва, а также граждан старших призывных возрастов, у которых истекли отсрочки от призыва». И подпись: «Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Д. Устинов».

В конечном итоге взамен паспорта я получил повестку с требованием явиться 18 октября 1978 года в 6:00 на сборный пункт, располагавшийся в ДК города Щербинки, для дальнейшей отправки к месту прохождения срочной военной службы. Все пути к отступлению были отрезаны. Я давно перестал общаться с друзьями и знакомыми, чувствуя, как расходятся наши пути. Даже не так. Подруги в отношении ко мне становились холоднее, понимая, что я для них в плане семейной жизни абсолютно бесперспективен, и потихоньку, без истерик, я заканчивал с ними отношения. Я понимал, что подруга, провожающая в армию и обещающая ждать, претендует в последующем на более прочные узы, регистрируемые в соответствующих органах. Это однозначно не входило в мои планы. Друзья же начинали сторониться меня, подсознательно боясь «заразиться» от меня армией. Да и я вычеркнул их из списка друзей. Компания из общежития, с которой я ранее провел длительное время, в сентябре, мягко говоря, набедокурила. И когда стали разбираться, они все свалили на меня, хотя я в общежитии не появлялся с августа.