Батальон Смирнова и курсанты заняли оборону. Пока окапывались, Смирнов успел познакомиться с командирами подразделений курсантов. Особенно ему запомнился молоденький курсант Трофимов. Белокурый, с веснушками и каким-то по-детски вздернутым носом. Тоже такой же недавний школьник. Трофимов, как и все курсанты, был хорошо обучен военному делу, несмотря на то, что доучиться на командира ему не пришлось. Сразу же после ликвидации прорыва мотопехоты противника курсанты занялись обустройством обороны. Капитан с удивлением обнаружил, что Трофимов весьма грамотно расположил на местности огневые точки, наметил запасные позиции и прочие фортификационные сооружения. Учили их хорошо. Немцы достаточно быстро опомнились и организовали контратаку. Но немецкая атака была организована наспех, потому, потеряв несколько десятков убитыми, противник отступил. Поняв, что сходу выбить с позиций советские войска не получится, немецкое командование на данном участке начало подготовку к более обдуманным и решительным действиям. Подошла бронетехника. Наши бойцы слышали рев моторов на переднем крае. Подготовка немцев к решительному штурму сыграла на руку обороняющимся. За время передышки было оборудовано много огневых точек, вырыто большое количество окопов. Подоспели артиллерийские орудия. Про артиллерию у курсантов хочется сказать отдельно. Большая часть орудий была уже морально устаревшей. Часть орудий была вообще выведена из классов училища. Несмотря на это, утром, когда противник начал наступление при поддержке танков, он был встречен хорошо организованной обороной и понес ощутимые потери. Начались бои на занятом рубеже, которые продолжались где-то с неделю. Все это время мальчишки проявляли чудеса храбрости, изумляя даже капитана Смирнова, не говоря уже о противнике. Хорошо организованная оборона позволила нанести серьезный урон врагу, при этом наши потери были относительно небольшими. Но перевес в живой силе и особенно в бронетехнике и авиации постепенно склонял чашу весов в сторону врага. Наши потери значительно выросли, когда в бой вступила немецкая авиация. Средств для борьбы с ней практически не было, потому она безнаказанно бомбила наши позиции, нанося громадный урон. Ответить на этот урон было нечем. Силы батальона Смирнова и курсантов таяли на глазах. Также остро начала проявляться проблема с боеприпасами. Снабжение было скудным и нерегулярным. Все пути подвоза бомбились и обстреливались авиацией противника, которая практически не прекращала вылетов.
И все же, несмотря на эти трудности, сразу же после окончания арт или авиа налета оборона оживала. Удивительно, как на этом небольшом клочке земли, где, казалось, взрывами все перемешано с землей, все выкошено и выбито осколками, сожжено огнем, оставался кто-то живой, способный обороняться, досаждая врагу своим упорством и храбростью. Как только стихали разрывы, в окопах начиналось шевеление, мелькали каски, санитары. Блестели саперные лопатки, отбрасывая землю в местах, где окопы обвалились. Слышался даже смех. Даже в такой сложной ситуации курсанты шутили и не падали духом.
Каждый раз после боя или налета Смирнов, отдав необходимые указания, начинал выглядывать на соседнем участке уже знакомую фигуру командира курсантов – Трофимова. Почему он это делал? Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Увидев знакомую фигуру, как-то деловито и не спеша расхаживающую по позициям, капитан радовался про себя тому, что мальчишка этот жив, что соседи еще могут держать оборону, что еще есть надежда.
С боеприпасами становилось все хуже. Двадцатого октября немцы, как обычно, предприняли очередную атаку. Удалось отбиться, хоть и не без труда. Бойцы было приготовились ползти после боя вперед, чтобы подобрать оружие и патроны у убитых немцев. Такое стали практиковать из-за острой нехватки боеприпасов. Несколько человек вылезали из окопа и собирали, что могли, под прикрытием своих товарищей. Но в этот раз так не получилось. Немцы видели это и понимали, что у нас есть проблемы со снабжением. Поэтому в этот раз они пошли на хитрость. После первой атаки практически сразу началась вторая. Патроны и снаряды подвезти еще не успели, собрать также не получилось. И опять атака. Одной пехотой, без танков, так как те не успели заправиться и пополнить боекомплект. С нашей стороны раздались одиночные выстрелы. Пулеметы, выпустив по несколько коротких очередей, замолчали. На наших позициях наступила практически полная тишина. Изредка раздавались одиночные винтовочные выстрелы, стрелять было нечем. Перестали стрелять и немцы, видя, что им практически никто не отвечает. Возникла некая пауза. Немцы шли вперед, а наши бойцы не знали, что делать. Тут над позициями зазвенел голос Трофимова, такой звонкий и детский, с высокими нотками.
– Приготовиться к атаке!
Видя, что в наших рядах произошло некое замешательство, курсант принял, пожалуй, единственно верное решение – контратаковать и отбросить пехоту противника, не давая подойти к окопам. Если бы немцы подошли вплотную, то попросту закидали бы наших бойцов гранатами. Оборона всколыхнулась, заблестели штыки, примыкаемые к винтовкам, блеснули наточенные саперные лопатки. Курсанты скинули с себя шинели, чтобы было удобнее. На подготовку к атаке ушло не более минуты. Все это время немцы шли на наши позиции.
– В атаку, впереееееед!!! – как-то неестественно закричал Трофимов. – Вперед!
Голос его изменился. Как будто что-то треснуло в нем, словно его горло обожгло, и голос стал грубым и скрипучим. Получилось так потому, что курсант закричал изо всех сил, сорвав себе голос. Крикнул, чтобы слышали все, вложив в свой крик всю накопившуюся злость. Курсанты бросились в атаку. В едином порыве, не прячась за спинами товарищей, все как один устремились на врага. За последние дни в бойцах накопилась злость. Злость за испытания, за потери, за невозможность отомстить стервятникам в небе. Говорят, злость разрушает человека. Возможно, это так. Но в данном случае злость эта достигла наивысшей точки, сконцентрировалась в одном направлении – в сторону врага. Достигнув апогея, она стала совершенной, страшной и беспощадной.
Смирнов, видя все это, также поднял своих бойцов в атаку. Началась рукопашная. Всюду крики, стоны, кровь, страшные, рвущие душу звуки, когда сталь входит в живую плоть. Изуродованные тела с вывороченными внутренностями, проломленными головами, рассеченными лицами. Все это было там. Нашим солдатам терять было уже нечего. Все понимали, что бой этот последний. Сил, чтобы держать оборону, больше нет, подкреплений не предвидится. Значит, следующая атака противника будет последней для советских бойцов. Это уже будет сложно назвать боем, это будет уничтожение остатков защитников. Поэтому все дрались с таким отчаянием, с отчаянием смертников.
Бой закончился. Остатки бойцов вернулись на свои позиции. Подразделение курсантов потеряло свою боеспособность, так как от роты осталась лишь небольшая горстка людей. Во время атаки подразделения Смирнова и Трофимова смешались, в этой неразберихе сложно было соблюдать войсковые правила и порядки. Смирнов с частью своих бойцов возвращался на свои позиции через позиции курсантов. В этот раз он, находясь в возбужденном от рукопашной состоянии, забыл отыскать глазами знакомую фигуру. Он натолкнулся на него у самых окопов. Трофимов лежал на спине, зажав в правой руке винтовку. По всей видимости, он даже не успел взять во вторую руку оружие. Пуля сразила его прямо перед окопом. Он лежал и смотрел своими голубыми глазами в серое осеннее небо. На лице его было какое-то изумление. Он словно не понимал, что произошло. Почему он лежит неподвижно, а ветер гонит тучи по небу. Открытые глаза словно пытались что-то высмотреть на небе, понять, почему так произошло.
Смирнов остановился и глядел на убитого. Что-то всколыхнулось у него внутри, словно что-то оборвалось и звенело страшным, ужасным звуком, забираясь в каждый уголок его тела. Он стоял минуту или две, непрерывно смотрел в эти открытые удивленные глаза. Ветер шевелил светлые волосы курсанта, словно гладил его по голове и успокаивал, приговаривая: «Ничего, не страшно, не переживай. Просто так получилось». И только глаза курсанта не соглашались и вопросительно глядели куда-то ввысь. Капитан постоял еще немного и, наклонившись к убитому, прикрыл его глаза, как бы говоря, что все, хватит удивляться, тебя убили, все, больше ничего уже не будет.
