Ибо военному за штатом платят лишь за звание, а сколько это относительно мичмана? Хрен, извините, без копейки. Дождался. Вызвали, сказали: ознакомьтесь с приказом. Должности, назначения на которую вы ожидаете, более не существует. Вы уволены. Все.
Это – от Бога. А на свинью внешне походил контр-адмирал из политотдела, успокоительно сказавший: «Не волнуйтесь, разберемся». Так он ответил им, целой толпе бывших военных, оказавшихся вне службы, но по-прежнему проживавших в старинных кирпичных домах на знаменитом острове. Им тогда дали понять: прав на приватизацию помещений, где обитают с семьями, они не имеют. А жить – пожалуйста, живите. Пока.
«Пока», как оказалось, означало: «прощайте». Приватизация все-таки состоялась. Тот самый «контр» прихватил в собственность не дома и не квартиры, а разом половину КЭЧ со всеми постройками, квартирами и тому подобным. В их стенах размещал то магазинчики, то дешевые мини-гостиницы, что правильнее было бы назвать ночлежками на одну ночь для недорогих проституток с клиентами, бары, сувенирные лавчонки, просто склады временного хранения китайского транзита… А для людей, оставшихся без крыши над головой, места не оказалось.
Коля обещал жене бороться. Ежедневно с утра до вечера с такими же потерпевшими пикетировал штаб, рисовал и держал над головой плакаты с большими словами и буквами, не всегда цензурными. Неоднократно после таких дежурств ночевал сначала на гауптвахте, а после гордого заявления «Не смейте меня хватать, я вам не подчиняюсь, я гражданское лицо!» – просто в холодном закутке, где не было ни туалета, ни воды, ни нар. Голый бетонный пол.
С пятого раза начали бить. Не очень больно, скорее унизительно – пряжками и сапогами по заднице. Тогда и начал выпивать. Их, протестующих, было все меньше, пока не осталось двое – он и Сашок Панкратов. Тот при знакомстве представился «Саша», а когда соратник шутя спросил: «Черный?», ответил: «Ты что, обалдел? Глаза протри!», имея в виду расовую принадлежность и абсолютную, не по возрасту, седину. Так и стал Белым.
Сам Коля уже тогда отзывался на кличку «Блесна». Откуда такая? По зубам дали. Нет, не кулаком, дали вот эту самую кличку. Когда служил в Североморске, все передние зубы взяли да и выпали, ни с того ни с сего. В санчасти сказали – от нехватки витаминов и солнца. Странно – витамины им давали горстями, в таблетках и драже. Жри – не хочу. Жрал, хоть и не хотел. А солнца не хватало одинаково всем, но зубы выпали у него одного. Повозились с ним на совесть, вставили новые, сказали, не хуже золотых. Такие же желтые, жутко крепкие, титановые. Блеска от них – в глазах рябит. Вот и прозвали Блесной.
Белый давно звал погостить к себе, в Ижору. Своего жилья у него там, понятно, не появилось, но обосновался неплохо. Нанялся к какому-то хмырю в постоянные сторожа на его дачу. Дачка – закачаешься. Два этажа с подвалом, мансардой, гаражом, баней в цоколе, пристройками и старинной рубленой банькой на задворках. В этой старушке Белый и обитает. Функция у него простая: когда хозяина нет – присутствовать, отгоняя всех желающих залезть-пошарить, а когда есть – исчезать. Первая часть задачи Сашку удается легко: кто его хоть раз увидит, второй не захочет – уж больно он здоровенный и страшный. Со второй – хуже. Приходится гулять или зашиваться в свою конуру и сидеть там безвылазно сутки, а то и двое. Главное – молчать, и особенно не пить, потому что, выпив, Белый испытывает жуткое желание спеть. Если хозяин тоже поддаст – ничего, а трезвый – пугается и обещает «уволить».
Вот к нему, Белому, и надо подаваться, иначе нам удачи не видать. Притом не одному – с учетом предстоящего нешуточного дела без помощника, вернее помощницы, не обойтись. Лучше, конечно, не посвящать никого, но сам он не справится, поэтому надо зайти в подвал-теплоузел за Болонкой.
Небольшенькая соломенно-курчавая бабенка неопределенного возраста получила свое прозвище по двум признакам. Во-первых, из-за прически вкупе с мелкими габаритами. А во-вторых – из-за феноменального нюха. За километр увидев Кольку или кого-либо еще из их бомжовской братии, она могла с абсолютной точностью определить, есть у него или нет. В смысле выпивки.
И сегодня, издалека приметив его, неспешно бредущего без видимой цели, учуяла и приклеилась. Хитро обняла сбоку, надеясь нащупать заветную емкость. Да ведь и он не лыком шит! Помня ее вечную манеру липнуть слева, заранее поместил добычу в потайной карман, самостоятельно пришитый изнутри под правой мышкой. Так что нюх нюхом, а быть тебе, подруга, с пустым брюхом! Отшил, отправился один. И правильно. Свидетели в таких делах ни к чему, а вот ее прошлое придется как нельзя более кстати.
Однажды Коле еще раз повезло – здесь же, неподалеку. Тогда он, приняв для успокоения души, полеживал в шалаше, созерцая майскую природу. На марину смотреть не хотелось. Речь не о женщинах, каковых поблизости не наблюдалось. Марина – это, чтоб все понимали, опостылевший морской пейзаж. И когда уже вдоволь помедитировал, с дороги свернул мотоцикл, за ним другой. Подкатили, остановились на более-менее ровной лужайке в полусотне шагов от его укрытия.
Он, сооружая шалашик, принял меры по маскировке, дабы никто не надоедал. Эти – здоровый жирный мужик и тонкая темноволосая девчонка – раскинули покрывало, достали жратву, мужик выставил бутыль. Выпили по разу. И… построили дом! Из ничего – раскатали полотно, составили какие-то удочки, куда-то продели, натянули четыре веревки – и готово! Квадратная палатка два на два метра возникла за пару минут. Пока ставили, повздорили. Она ему чем-то не угодила, и жирный как давай на нее орать! Расходился, Блесна подумал – все, сейчас задавит к чертям… Обошлось. Боров залез внутрь, а она пошмыгала, похлюпала носом, потом к нему юркнула. Ну, а там, ясное дело, пошли совсем другие звуки. Тут Коля не стал терять времени: бесшумно подобрался, прихватил недопитую бутылку (коньячок, класс!), банку немецкого пива, недорезанную колбасу, и – давай Бог ноги!
Блесна, человек бывалый, знал и понимал – не каждый дом строится годами и стоит веками. Сам служил и по-военному жил в казарме на берегу, но видывал и другое, походное жилье. Не раз и не два на его глазах морские десантники за полчаса-час раскладывали-расставляли брезентовые домики, заводили движки-генераторы, и шла у них житуха не хуже казарменной. Мотор гудит, тепло гонит, тут же полевая кухня… Кайф! Там и понял впервые: для нормальной жизни кирпичи с бревнами не обязательны, брезента вполне достаточно.
Эти мысли вновь посетили нетрезвую головушку при виде свалившейся с неба шелковой благодати. Ей-то и предстояло стать Колиным переносным домом. Пример мотоциклетной палатки зафиксировался в памяти намертво. Теперь, имея достаточно материи, надо только разметить, выкроить и сшить. Он, идя по обочине центральной островной дороги, старательно думал о предстоящей работе, отгоняя видение уродливо изломанного тела в яме у пруда. «Нитки сделаю из строп, получатся крепкие, любой сырости нипочем. А шить сам не умею. Смог бы, но зачем? На то есть специально подготовленные люди! Болонка и сошьет, и компанию в новом жилье составит, чтоб не мерзнуть в одиночку. И болтать кому попало не станет».
Сама Болонка (имени ее Блесна не знал и не спрашивал) как-то на стаканчике разговорилась, раскрыла страшную тайну своего взлета и падения. Она – не кто-нибудь, а участница всесоюзной выставки дизайна форменной одежды, где победил знаменитый Слава Зайцев. Спорный триумф состоялся исключительно благодаря поддержке поющего Иосифа, а ее коллекция, по отзывам критиков, была не хуже. И вообще у нее шили себе парадные кители и фуражки все начальствующие флотоводцы, сам Горшков принимал морские парады, напялив на лысину ее изделие с лихо заломленной тульей. Недремлющие завистники меж тем плели козни, интриговали и непрерывно травили талантливую мастерицу. И добились своего – однажды на приеме в Смольном в бокал с шампанским подсыпали экстракт мухоморов, она поддалась воздействию злодейского зелья… Наркотик пробудил в неопытной белошвейке такое! В итоге за непристойное поведение жертву происков с треском изгнали из высших сфер.
