Вопрос о выборе никнейма для чата не встал. Еще в детстве, когда папа Ники обращался к дочерям, он звал их всегда вместе: «Вера, Ника». Получалось на слух Вероника, как одно объединенное имя. Отец не разделял сестер, дарил одинаковые игрушки, играл с ними вместе, брал их куда-то собой всегда вместе. Сестренки воспринимали себя как одно целое. Если девочки озорничали, то он говорил: «Кто это сделал, Вера или Ника? Кто плохо себя ведет, кого наказать Веру или Нику?» Девочки не сознавались. Он снова спрашивал в надежде найти проказницу: «А кто это?» А девочки в ответ кричали: «Это Вероника!» Как будто это вымышленная, другая девочка и они здесь ни при чем. Сестрам нравилась такая игра. Они ловко пользовались именем Вероника как им было удобно, то воспринимая себя одним целым, то вымышленным персонажем.

Ника забралась в кровать, расположилась удобнее и взяла планшет. Этот неодушевленный предмет был отдушиной. Она держала его как спасательный круг. Она набрала свое имя, ВЕРОНИКА, сделала пару кликов мышью и попала в чат. На экране высветились знакомые прозвища невидимых людей, стремящихся излить свою боль, найти спасение в интернете, не опасаясь быть опознанными. Она просматривала сообщения, которыми обменивались собеседницы. Редко что писала сама, больше читала переписку других. Рассказы были так глубоки, эмоциональны, что ей казалось, что она слышит их голоса. Голоса таких же, как она, травмированных дочерей с затравленными душами.

ПРОСТО МАРИЯ: Не поверите, мне тридцать два года, а мать меня воспринимает как ребенка. Я с этим монстром живу в одной квартире с тех пор как умер мой папа. Она никогда и ничем довольной не бывает. Она настаивала, чтоб мы жили вместе, да и я не смогла оставить ее жить одну. Мы переехали вместе с моей дочкой, мужем к ней, хотя есть где жить отдельно. Она не скрывает неприязнь к моему мужу, питаемся отдельно, бесконечно скандалы.

РАНЕНОЕ СЕРДЦЕ: Переезжайте в другой район, а лучше в другой город. Ой, чем дальше, тем лучше.

ПРОСТО МАРИЯ: Съехать не можем, мою квартиру сдаем, я в декрете, надо на что-то жить.

ОЛЬГА545: А моя мать конфликтует на пустом месте. Скандал может вырасти из чего угодно, из ерунды. Она не хочет слушать. Говорить, беседовать с ней невозможно. На людях она не показывает, что у нас проблемы в отношениях. А когда мы вдвоем, все время орет и заставляет делать, как она хочет. Ведет себя как эгоистка. Мои планы на жизнь ее не устраивают. Я потеряла уверенность в себе, она подавляет меня. Больше всего боюсь стать похожей на нее.

РАНЕНОЕ СЕРДЦЕ: Прекратите с ней общаться, и все. Как шелковая станет, помяните мое слово.

ВЕНЕЦ НАДЕЖДЫ: Девочки, у вас цветочки! Уроки я делала, трясясь от ужаса и страха: то мой почерк не нравился, то за четверку она могла меня ударить. Она рвала тетради и заставляла переписывать до изнеможения. В меня летели книги, все, что попадалось под руку. Она драла мне волосы, сколько массажных расчесок об мою голову она сломала. У меня оставались синяки. Грозилась меня удавить, если я кому-то расскажу. А противнее всего – наберет полный рот слюней и харкнет мне в лицо… А сколько оскорблений и унижений я вытерпела. Сколько проклятий я слышала в свой адрес… В двадцать лет я ей впервые ответила отпором. Дала ей оплеуху на ее побои и пожелала ей сдохнуть. Так она орала, угрожала, что повесится и напишет записку, что в ее смерти виновата я… Я долго не могла понять, почему я так ненавистна ей. Вначале я искала проблему в себе, а потом, я поняла: дело не во мне. Свою злость и несостоятельность, неудовлетворенность от всей своей жизни она вымещала на мне.

ГОСТЬ 343: Такие мамаши обесценивают личность, подавляют своим авторитетом, манипулируют и предъявляют завышенные требования. Доказать им, что они не правы, что они виноваты, нереально.

РАНЕНОЕ СЕРДЦЕ: Я даже думала походить к психологу… Нет, это не нам, а таким матерям – монстрам надо к психотерапевту.

Как много дочерей, уже даже взрослых женщин, которые сами уже были мамами, кричали от страданий и кровоточили ранами отчаяния. Ника, поняв, что она не одинока, что ее отношения с матерью не самый худший вариант, немого успокоилась. Отложила планшет и начала собираться. Приближалась пора идти к ненавистному соседу Акакию Олеговичу. Как бы она этого не хотела, она была вынуждена сделать это. Ведь велению матери она не могла сопротивляться.

Отношения между Верой и Тимуром только начинали зарождаться. Большую часть времени они проводили на работе в ресторане. Избегая слухов и сплетен, на глазах коллег Тимур держался сдержанно и не подавал вида, что яркая кокетка Вера ему симпатична, и долгое время скрывал свое влечение. Ему не хотелось, чтоб из-за особенного отношения к ней пострадала бы его репутация строгого администратора и расшаталась бы дисциплина в коллективе. Рыжеволосая красавица не выходила из его головы, его настораживало ветреное поведение Веры, но он больше не мог сопротивляться законам природы. Начавшись встречаться, они договорились не позволять себе вольностей на работе, никаких сюсюканий и прикосновений. На работе они коллеги, он управляющий, она его подчиненная. А наедине они могут быть самими собой, не стесняться проявлений своих чувств. Пылкие взгляды и огонек в глазах влюбленных скрыть от любопытных коллег не удалось, как они ни старались. По ресторану давно уже расползались слухи об их взаимоотношениях.

Вера наслаждалась встречей с Тимуром. Ей было с ним так хорошо и легко, что проблемы с матерью отошли на второй план. Они в обнимку гуляли по Коломенскому парку, обходя центральные дорожки, находя более безлюдные места. Веру, знающую этот парк как свои пять пальцев, удивляло открытие новых, неведомых доселе троп. С ним она вообще открывала много нового или смотрела на старое новыми глазами. Он был интересным собеседником, серьезным и вдумчивым мужчиной, у которого на первый план выходили карьерные достижения и общественное положение. Он был на пороге тридцатилетия, довольно солидного возраста, но еще не совсем зрелого. Внешне он соответствовал своему возрасту, был стройный, симпатичный человек, с густыми русыми волосами, с глубокой вертикальной межбровной морщинкой, придававшей его лицу серьезность, придерживался модного стиля в одежде. Но при общении с ним его целеустремленность, начитанность, манера себя правильно держать делали его старше своих лет.

При нем Вера становилась более покладистой и спокойной, характер выравнивался. Он не делал ей замечаний, он не указывал ей на ее недостатки. Тимур ласково называл ее Лисенком, но не из-за внешнего сходства, что она рыжая или хитрая. Вера не была хитрой. А как он сам объяснял, потому что как лиса изящная, женственная, уверенная в себе, готовая и укусить, если надо. Находясь рядом с ним, она сама хотела соответствовать ему, такому сдержанному и спокойному. С его подачи ей верилось, что она найдет путь к чему-то лучшему в этой жизни. Он был для нее лучиком, путеводителем в ее жизни. Чем больше она его познавала, тем ярче и больше наполнялась светом ее душа. Другие мужчины воспринимали ее как желанную игрушку. Отдаваясь разврату и потехам, насытившись ее красивым телом, быстро забывали и переставали интересоваться. Они не замечали ее саму, ее сущность не волновала их.

Нагулявшись вдоволь, они проголодались и заглянули в кафе. Было очень шумно и многолюдно. Заприметив единственный свободный столик в не самом подходящем месте возле уборной комнаты для посетителей, Тимур хотел уйти. Но чувство голода давало о себе знать, да и кафе было настолько уютным, что они решили остаться и расположились напротив друг друга на мягких диванчиках. В скором времени им принесли заказ.

– Лисенок, я заметил, ты сегодня чем-то огорчена. Грустна. Дома все хорошо? – спокойно сказал Тимур.

– А, поругалась с мамой. Забей, – отмахнувшись, сказала Вера, затем поправила себя. – Все нормально, как обычно, не стоит переживаний.