– Не напрасно, Семён Филиппович, не напрасно. Но молитв недостаточно. Абсолют ждёт от вас действий.

– Чего?

– Бог ясно сказал через Слово, что молитвы не работают без конкретных поступков.

– А что же делать?

– Проявлять активность.

Мими, расхаживая туда-сюда, хлестнула Семёна по щеке словами, как барчуковыми перчатками:

– Разве у вас нет глаз? Вроде бы и голова на месте. Видели написанное в Слове? Вы что, Библии не доверяете?

Симеон почесал затылок так рьяно, что лохмы, свисающие на плечи, вздыбились и нависли над глазами. Он вспыхнул, набычился, зыркнул на Мими из зарослей волос:

– Доверяю! Только раньше я этого стиха не видел.

Голос Лили как нельзя вовремя плеснул в разговор успокоительную струйку и погасил опасную искру. Она проворковала мягко, как и положено старшей сестре:

– Что ж, так бывает. Иногда человек не видит того, что находится у него перед глазами.

Обхватив себя руками, Симеон поглядывал на сестёр недоверчиво. Всё происходящее с ним выглядело весьма неправдоподобно. Он подумал, что спит в каменной ложбинке на столпе и возблагодарил Господа за чудесный сон. Ему хотелось запомнить все детали видения, чтобы потом, после пробуждения, было о чём вспоминать: и мрачные пещеры, и чудных девушек, и стол, полный снеди, и невиданную Книгу.

А Книга жила собственной жизнью. Листы снова взвихрились и опали. И снова Лили коснулась пальцем текста. Симеон, замерев, надул губы. Вдруг он ожил, прилип глазами к фолианту, налегая грудью на стол, прочёл уже не шёпотом, а в полный голос:

– Потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению. К филиппийцам, глава вторая, стих тринадцатый.

Лили положила тонкую руку на мужское плечо. Крепкие мышцы на спине в знак протеста заходили ходуном, освобождаясь от мягкой женской силы.

– Семён Филиппович, признайтесь, как на духу: вы хотите змея уничтожить?

– Да куда мне? Не богатырь, не сдюжу. Да и кладенца у меня нету. Ни меча, ни коня буланого, – продолдонил Неправедный зазубренный урок. – Да и не могу. Ить я послушник, монашествовать вознамерен.

– Вот именно. В Вашей воле как монашествовать, так и выйти из скита. Почему бы Вам не попробовать себя в ратном деле? Потом определитесь и с родом деятельности, и с карьерой. Сейчас главная проблема – змей.

– Говорю же тебе, милая девушка, не богатырь я, – заканючил Сёмка. Ему казалось, что лучше, чем кузнец из соседней деревни, никто с гадом не справится. Он опять хлопнул кулаком по столу. – Надо в соседнюю деревню идти, звать кузнеца на бой ратный. Вот кто настоящий богатырь! Одним пальцем подковы гнёт.

Неожиданно заговорила Фру. Шелковистый голосок ласково коснулся ушей. Но то, что Семён услышал, ему не понравилось.

– Он, конечно, богатырь, но трус первостатейный и для ратного дела не годится. Представьте себе воина, который испугался летучей мыши, заполз под лавку и пищал оттуда «чур меня, чур». Это я видела собственными глазами.

И пока Неправедный соображал, где это Фру могла увидеть кузнеца, ползущего под лавку, Мими взвилась, закружила вокруг Симеона, как ласточка, взмахивая рукавами-крыльями.

– Включите логику! Человек создан по образу и подобию Божьему? Да! Богу всё возможно? Всё! Правильно я говорю?

– Всё верно.

– Тогда откуда сомнения? Когда вы, Семён Филиппович, на гору лезли, что заявили монахам? Что вы чадо Божие, и что Он вас никогда не оставит.

Думы бывшего столпника с трудом ворочались, точно их пережёвывали и никак не могли пережевать беззубые челюсти. Только что полученные знания медленно подвигали монолиты канонических догм. И, наконец, Божьи откровения уложились-таки в черепной коробке Семёна. Он вскинул голову и внезапно для самого себя раскатисто грянул:

– Пр-р-р-равильно!

Камни в ответ загудели, птицы в вышине смолкли. Сверкнув резцами зубов, Лили по-мужски потёрла руки, как будто только что состряпала выгодную сделку. Приобняв за плечи сестёр, она энергично подытожила:

– Вот и хорошо! А теперь разрешите, Семён Филиппович, продемонстрировать наши хоромы. Уверена, что Вам у нас понравится. Будьте как дома и располагайтесь по своему усмотрению.

С этими словами она повела группу из «банкетного зала» наружу, а молодец подумал: «Что тут может понравиться? Пещеры как пещеры…»

***

…Никогда Семён не мог помыслить, что в шаге от его «столпа» в горных недрах живёт необычайная красота земли русской. Ошарашенный гулом водопада, сбитый с ног щедрым светом, столпник присел на тёплый камень и зажмурился. После пещерной тьмы он какое-то время был слеп, ладонь невольно прикрывала глаза, но слух уже погрузил его во что-то фантастическое. Расплющив веки, он глубоко вдохнул, да так и замер, пришибленный великолепием.

Шатёр естественного происхождения весь просвечивал, как рядно, прожжённое углями. Озерцо в центре манило, играя тенями, бликами и золотыми рыбками. Столб воды, падающий откуда-то с неба, блестел под солнечными лучами, как дамасская сталь. Отвесно ударяя в камни, он взбивал водяную пыль, сверкающую мириадами радужных искр. В носу у Семёна защипало, в горле что-то вспухло, и всё тело изнутри распёрло, точно переполненные вином мехи. Столпник задышал искристой смесью, зажурчал невольными возгласами и… прослезился. Так ему было хорошо, что душа по-птичьи затрепыхалась и запела.

По периметру шатра росли шары тровантов15 с целым выводком каменных детишек. Крупные продолговатые жеоды16 переспели и лопнули, показывая зёрна фиолетовых кристаллов. Плющ, чудом укоренившийся в углублениях камней, повсюду проложил ветвистые малахитовые тропки. Озёрный бережок был усыпан тихо светящимися опалами, и Семёну казалось, что вся пещера – это сердоликовый купол, беспрерывно сочащийся солнечным молозивом.

Девушки с удовольствием наблюдали за столпником и улыбались. Им нравился этот большой ребёнок, сильный муж, простой честный человек. Они были уверены, что он справится с заданием, если, конечно, постарается.

– Вот наша купель. Здесь, Семён Филиппович, вы можете принимать ванну. А это ваша спаленка, – Лили указала на небольшое отверстие, в которое можно было попасть, только став на четвереньки.

Семён рыбкой нырнул внутрь и ахнул. Небольшое, круглое, как тыква, помещение с маленьким «окошком» вверху было сплошь устлано коротко вьющимися травами. Они пружинили и ласкали в полумраке сладко пахнущим сиреневым цветом. Столпник упал ничком и почувствовал себя младенцем в колыбели, которому ничего, кроме мамкиной титьки, не надо. И когда он уже почти растворился в лиловом мороке, до него донесся смех и говор сестёр:

– Отдыхайте, Семён Филиппович.

– Встретимся за ужином.

– Приятных снов.

Бывший послушник и будущий воин встрепенулся и, прогоняя марь, поспешил туда, где были водопад, свет и голубая, как глаза Марфы, купель. Быстро обнажившись, Симеон подпрыгнул и вонзил гибкое тело в синеву озера. Долго плавал, распугивая рыбок, плескался, а потом, покачиваясь на воде, смотрел на парящие в воздухе радужные водяные капли и думал, что такого чудесного сна, как этот, он ещё никогда в жизни не видывал. Позже, зарывшись в травянистую постель, попытался зацепиться за хвост пролетающей мысли: «Ах, какие у неё глаза! За такие глаза я бы…», – и провалился в бездну…

…А в это время три летучие мыши, глядя из каменной расщелины в темноту, разминали крылья. Они приготовились охотиться на скальных тараканов.

– Наконец-то поем с аппетитом, а то эта человеческая еда в горло не лезет.

– Привыкай, Мими. Скоро и не таким придётся оскверняться.

– Во имя всегалактической гармонии, дорогая Лили, к пыткам подобного рода я готова.

– Фру, ты сегодня сама не своя, точно тебя заперли изнутри.

– Хи-хи! Тут всё предельно ясно: любовь-морковь.