Жизнь его на первых порах складывалась на редкость удачливо – Новиков и сам писал об этом: “Знаешь, пока все носились со мною…” Я впервые услыхал его имя от приятельницы: летом, году в 1980–1981, она работала пионервожатой и лирик-подросток из старшего отряда произвел на нее сильное впечатление. Старшеклассником, насколько я знаю, он попал в круг взрослых поэтов, сотрудничавших с журналом “Юность”, был замечен самим Евгением Евтушенко, изредка публиковался. Потом подружился с Тимуром Кибировым, который ввел его в круг поэтов неофициальных. Если память меня не подводит, в первой половине 90-х Новиков по личным обстоятельствам на год уехал в Англию, где достаточно коротко сошелся с Иосифом Бродским. На посторонний взгляд – очень успешная биография…

Но за время его отсутствия – по странному и роковому для Новикова совпадению – и он сам в дальних краях, и его родина получили тяжелейшие душевные травмы, как говорится, не совместимые с жизнью, во всяком случае – с прежней. Обе трагедии – большая, геополитическая, и “маленькая”, личная, – как-то слились воедино в восприятии Дениса Новикова. Таким “замещением”, вероятно, и объясняется его непримиримая вражда со всеми отечественными происшествиями и новшествами рубежа веков. “Ненавижу”, – говорит он без обиняков. Иногда, по-моему, справедливо, иногда – нет. Словом, “век вывихнул сустав”

Ему, как это свойственно многим, хотелось вернуть собственный и интимный “утерянный рай”, но по лирической безапелляционности он заодно наделял райскими чертами и советское былое. С позиций добросовестности и здравого смысла подобная взаимосвязь, разумеется, не выдерживает критики. Но элегическому взгляду на вещи нет дела до таких “мелочей”; он всегда предпочтет прошлое настоящему, а в смутные времена и подавно.

Ты помнишь квартиру, по-нашему – флэт,

где женщиной стала герла?

Так вот, моя радость, теперь ее нет,

она умерла, умерла.

Она отошла к утюгам-челнокам,

как, в силу известных причин,

фамильные метры отходят к рукам

ворвавшихся в крепость мужчин.

Ты помнишь квартиру: прожектор луны,

и мы, как в Босфоре, плывем,

и мы уплываем из нашей страны

навек, по-собачьи, вдвоем?

Еще мы увидим всех турок земли…

Ты помнишь ли ту простоту,

с какой потеряли и вновь навели

к приезду родных чистоту?

Когда-то мы были хозяева тут,

но все нам казалось не то:

и май не любили за то, что он труд,

и мир уж не помню за что.

А поскольку личную трагедию, даже если это трагедия естественного старения, сейчас миллионы соотечественников списывают на историю, Денис Новиков спиной чувствовал народную поддержку, что и позволило ему отважиться на написание такого шедевра, как стихотворение под названием “Россия” – ни больше ни меньше. И не зря ему предпослан эпиграф из Александра Блока: тот по-родственному звал родину “женой”, Новиков – “мамой”:

Ты белые руки сложила крестом,

лицо до бровей под зеленым хрустом,

ни плата тебе, ни косынки —

бейсбольная кепка в посылке.

Износится кепка – пришлют паранджу,

за так, по-соседски. И что я скажу,

как сын, устыдившийся срама:

“Ну, вот и приехали, мама”.

Мы ехали шагом, мы мчались в боях,

мы ровно полмира держали в зубах,

мы, выше чернил и бумаги,

писали свое на рейхстаге.

Свое – это грех, нищета, кабала.

Но чем ты была и зачем ты была,

яснее, часть мира шестая,

вот эти скрижали листая.

В стихах Новикова наглядна дорациональная природа поэзии – его Муза вообще не грешит умом. Будучи развернутыми в строчку, эти строфы для просвещенного сознания мгновенно превращаются в набор банальностей с душком. Но применительно к подобным стихам Дениса Новикова уместно переиначить слова Пушкина: плохая история, но зато какая смелая поэзия!

Он вообще автор реликтового склада, чуть ли не племенного, недаром он искренно тосковал по старой как мир идиллии – “народ и его поэт” – и даже сложил об этом прекрасное стихотворение:

Разгуляется плотник, развяжет рыбак,

стол осядет под кружками враз.

И хмелеющий плотник промолвит: “Слабак,

на минутку приблизься до нас”.

На залитом глазу, на глазу голубом

замигает рыбак, веселясь:

“Напиши нам стихами в артельный альбом,

вензелями какими укрась.

Мы охочи до чтенья высокого, как

кое-кто тут до славы охоч.

Мы библейская рифма, мы “плотник-рыбак”,

потеснившие бездну и ночь.

Мы несли караул у тебя в головах

за бесшумным своим домино,

и окно в январе затворяли впотьмах,

чтобы в комнату не намело.

Засидевшихся мы провожали гостей,

по углам разгоняли тоску,

мы продрогли в прихожей твоей до костей,

и гуляем теперь в отпуску…”

Талант – явление в первую очередь биологическое. Но “небесный дар” сразу же берут в оборот культура и традиция страны рождения и возмужания – родины. Конечно же, немаловажно, как распорядится своими способностями их обладатель. Но не будем преувеличивать свободы человеческого выбора: ее мера нам по-настоящему неизвестна. Есть великие авторы, которые, хотя бы с виду, умеют “на ногах” перенести недуг свалившегося на них дарования. Есть и другие, не менее талантливые, вроде Гоголя или Есенина, которых талант превращает в сырьевой придаток творческой деятельности, обрекая на мучительную роль поставщика переживаний для собственного ненасытного гения. Проницательный Новиков числил себя именно по этому разряду.

Так знай, я призрак во плоти,

я в клеточку тетрадь,

ты можешь сквозь меня пройти,

но берегись застрять.

Там много душ ревет ревмя

и рвется из огня,

а тоже думали – брехня.

И шли через меня.

И знай, что я не душегуб,

но жатва и страда,

страданья перегонный куб

туда-сюда.

Отдадим поэту должное: он не спасовал перед своим губительным дарованием.

В начале 90-х годов я брал у Дениса Новикова интервью для цикла радиопередач “Поколение”. Среди прочего он сказал, что относится к своим поэтическим способностям как к компенсации свыше за абсолютную жизненную непригодность. Тогда в устах бравого человека неполных двадцати пяти лет эти слова показались мне смирением напоказ. Но может быть, я ошибался и Новиков говорил правду, даже если и не подозревал, какова она окажется на деле.

Такая жизнь, как бы настроенная на ускоренную перемотку, стремительно старила и отчасти превращала автора в героя его же раннего – одного из моих любимых – стихотворения:

Пришелец

Он произносит: кровь из носа.

И кровь течет по пиджаку,

тому, не знавшему износа

на синтетическом веку.

А через час – по куртке черной,

смывая белоснежный знак,

уже в палате поднадзорной —

и не кончается никак.

Одни играют на баяне,

другие делят нифеля.

Ему не нравятся земляне,

ему не нравится Земля.

И он рукой безвольно машет,

как артиллерии майор…

И все. И музыка не пашет.

И глохнет пламенный мотор.

Так или иначе, большой поэт Денис Новиков свое сказал, и ценителям поэзии остается довольствоваться латинским утешением про краткосрочную жизнь и долговечное искусство.