Литмир - Электронная Библиотека

Одновременно вдруг всплыли более давние воспоминания, вернулись его помучить. Хайд вспомнил о днях, проведенных на далекой, чужой, залитой солнцем, благоуханной земле. О зверствах, совершавшихся под ослепительно-ярким небом во имя империи, – те, кто их совершал, не могли сослаться на безумие в свое оправдание. Он вспомнил о воине, ведомом чувством долга. О том, кто удостоился страшного прозвища Jaanavav — Зверь.

Там и тогда был другой мир. Там и тогда он был другим человеком.

Хайд встал раньше обычного, и настроение, без того нерадостное, лишь ухудшили мысли о мероприятии, на котором ему надлежало присутствовать нынешним утром. Он жил в таунхаусе, городском особняке, просторном, сравнительно большом и почти пустом. Множество комнат были попросту заперты, что свидетельствовало о характере владельца. Хайд умылся, как обычно по утрам, затем оделся. Не по чину, а скорее по классовой принадлежности ему полагался слуга, но он слишком дорожил своей приватностью, чтобы обзаводиться фактотумом. Он понимал, что во время приступов может напугать и всполошить нечаянного свидетеля, а если свидетель об этом еще и разболтает, тогда дальнейшее исполнение капитаном Хайдом обязанностей суперинтендента сыскного отделения будет поставлено под вопрос. В итоге Эдвард Хайд стал сам себе чистильщиком обуви, гладильщиком, камердинером и лакеем. Он накрывал на стол и разжигал камин, сам стряпал и сам завтракал наедине с собой. Каждое его утро было наполнено ритуалами, которые капитан ревностно соблюдал, отрешившись от мира. Приготовления к началу дня были систематическими и привычными, а мозг полностью сосредоточивался на повторяющихся действиях и не допускал мыслей об одиночестве, которое пронизывало его жизнь.

Перед началом нового рабочего дня он облачился в черный костюм-тройку с пиджаком свободного кроя на трех пуговицах и серым шелковым жилетом, прикрепил к сорочке новомодный отложной воротничок вместо старого воротника-стойки с отогнутыми уголками и выбрал галстук-самовяз вместо обычного шейного платка. Поверх костюма накинул ольстерское пальто из черного твида, купленное в универмаге Локвудов на улице Принцев (в свое время выбор Хайда пал на этот предмет одежды из-за широкой пелерины, которая отчасти скрывала непомерную ширину его плеч), надел темно-серую шляпу-хомбург, чьи широкие поля оставляли черты лица в тени, и натянул на толстые пальцы перчатки ручной работы из свиной кожи.

Не будь этот утренний час столь ранним, а фигура, облаченная в безупречный наряд, столь могучей, при виде капитана Эдварда Генри Хайда можно было бы подумать, что этот джентльмен спешит на службу в какой-нибудь эдинбургский банк или в другую финансовую контору. Но дело, в котором нынешним утром предстояло, так сказать, подвести баланс, относилось совсем к другой области, куда более мрачной, и Хайд обязан был при том присутствовать.

Экипаж уже ждал его на улице; черные от сажи столбы дыма ввинчивались вертикально в стылое безветренное небо, поднимаясь от десятка тысяч проснувшихся городских очагов.

– С добрым утром, капитан Хайд, – приветствовал шефа кучер в полицейском шлеме, сидевший на облучке. – Я так понял, мы сегодня не в участок едем?

– С добрым утром, Маккинли, – отозвался Хайд. – Пока нет. Мне сначала надо заскочить по двум адресам.

Когда он протянул Маккинли бумажку с первым адресом, констебль-кучер тотчас помрачнел и коротко кивнул:

– Понял, сэр.

Хайд - i_004.jpg

Парадоксально, но факт: помещение было светлым, почти жизнерадостным.

Белым.

Стены здесь были выбелены, и все деревянные элементы интерьера – двери, маленький столик, придвинутый к стене, рамы слуховых окон, перила, отделявшие часть комнаты, где сейчас стояли Хайд и его коллеги, вертикальный столб с перекладиной и даже крышка люка – все было выкрашено белой краской. Обычные окна в стенах отсутствовали, но через широкие проемы в крыше щедро лился утренний свет.

И еще здесь было очень тихо – Хайд и шестеро мужчин замерли за перилами в молчаливом ожидании.

Моррисон, молодой человек двадцати одного года от роду, принялся жадно озираться, едва войдя, словно давно не видел свет и успел изголодаться по новым впечатлениям. Он был высок и сухощав, с широкими плечами, румяным лицом и взъерошенными волосами цвета ржавчины. Румянец казался еще живее и ярче на фоне белого спокойствия комнаты, отчетливо контрастировал с сорочкой из беленого льна без воротника, которая была на парне. Моррисон увидел Хайда, стоявшего среди других мужчин, и кивнул в знак узнавания; губы на мгновение дрогнули в неуверенной улыбке. Один из двух сопровождающих подтолкнул его, взяв за локоть. Моррисон повернулся к нему почти что с виноватым видом, будто устыдился своей медлительности, и шагнул вперед.

– Выпей, – коротко приказал второй конвойный в униформе, протягивая парню стеклянную стопку с прозрачной жидкостью.

Моррисон послушался и сморщил нос, проглотив напиток залпом. От группы за перилами отделился усатый человечек, на голову ниже Моррисона, облаченный в темный саржевый костюм. Он подошел к парню, перехватил его локти за спиной кожаным ремнем, затем опустился на колени и сковал ему лодыжки кандалами D-образной формы. Движения усача при этом были быстрыми, решительными и сноровистыми, что свидетельствовало о немалом профессиональном опыте. Моррисон снова покосился в сторону Хайда и как будто хотел что-то сказать, но усач в этот момент взял со столика и ловко накинул ему на голову белый холстяной мешок, затем все с той же беспримерной сноровкой надел поверх мешка веревочную петлю и затянул ее у Моррисона на шее. А дальше одним стремительным плавным непрерывным движением он отступил назад, взялся за рычаг и потянул. Тишину нарушил громкий стук откинувшейся крышки люка в полу, и Моррисон провалился в открывшийся проем. Пеньковая веревка заскользила в кожаном рукаве, и петля, завязанная палачом, туго затянулась.

Голова Моррисона оставалась видна над люком. Повешенный дернулся, будто резко пожал плечами, и затих – лишь раздалось короткое приглушенное мычание, а тело плавно закачалось.

Между двумя событиями – когда молодой рабочий каменоломни вошел в белую комнату и когда он покинул этот мир – прошло всего полминуты, может, чуть больше.

Начальник Колтонской тюрьмы кивнул малочисленной группе свидетелей: Хайд стоял рядом с Аберкромби, полицейским врачом, подле них – двое газетных репортеров и два представителя службы прокурорского надзора, младший из которых выглядел так, будто его сейчас стошнит. Затем все они молча вышли из белой комнаты, находившейся в пристройке для исполнения приговоров, и нарушили молчание, лишь когда оказались в тюремном коридоре, выложенном зеленой и бежевой плиткой.

– Неважно, заслуживает человек смерти или нет, – сказал Хайд, обращаясь к Аберкромби, – смотреть на это всегда тяжело. Не могу убедить себя в том, что так поступать правильно.

– Нам всем нужны ритуалы, – рассеянно отозвался Аберкромби, который в этот момент был занят тем, что доставал карманные часы и проверял, сколько времени.

Хайд знал, что сейчас врач отправится пить чай в обществе начальника тюрьмы – будет дожидаться, когда пройдет предписанный законом час после казни, чтобы затем спуститься в кирпичный колодец под белой комнатой и убедиться, что последняя искра жизни угасла в теле приговоренного.

– Ритуалы? – переспросил Хайд.

– Повешение – такой же религиозный ритуал, как и любой другой, – сказал врач. – Это жертвоприношение с благой целью, совершаемое в рамках культа закона и порядка. Оно посвящено богам правосудия. Скромное деяние ради того, чтобы механизмы вселенной работали, как полагается. И давайте будем честны – если кто и заслуживает болтаться в петле, так это Хью Моррисон. Бедная девочка… – Аберкромби замолчал, качнув головой.

История эта была всем известна: Мэри Пейтон, которая все восемь лет своей жизни провела в трущобах, в один злосчастный день играла на улице и пропала. Тело ее нашли месяц спустя в канаве у заброшенной дороги, что огибает Цыганский откос. Кто-то натаскал в канаву веток и сплел их так, что получилось нечто похожее на огромное гнездо или на колыбель, затем уложил туда мертвую девочку и накрыл останки другой охапкой веток и листьев. Когда горожане узнали об этой могиле, Мэри Пейтон тотчас прозвали «дитя с Цыганского откоса» и «дитя из ведьминой колыбели».

6
{"b":"829341","o":1}