Хайд кивнул, испытывая неловкость, – его снова посетила мысль о том, что он не нуждается в галлюциногенах, чтобы заглядывать в другие вселенные.

– Вас это взволновало, я вижу, капитан Хайд?

– Это соответствует моей гипотезе.

– О, неужели?

– Соотносится со способом убийства. Очень похоже на то, что повешенный над Лейтом принял тройственную смерть. Это древний кельтский ритуал человеческого жертвоприношения. Жертву повесили, утопили и вырвали ей сердце. Более того, кельты всегда при проведении соответствующего обряда вешали жертву вниз головой. Это такая же древняя практика, как сами кельтские племена, и она нашла воплощение в других мифологиях – скандинавский бог Один повис вниз головой на мировом древе Иггдрасиль, что означает «виселица Игга», то есть Одина, чтобы приблизиться к смерти и обрести знание рун. В колоде Таро есть карта с изображением повешенного, и тоже вниз головой.

– А вы сведущи в фольклоре, капитан Хайд. От полицейского я такого не ожидала. – Келли Бёрр улыбнулась, на этот раз так тепло, что для Хайда словно осветилась вся комната.

– Это для меня что-то вроде увлечения, – с внезапным смущением пояснил он. – С детских лет. Особенно кельтская мифология. Не знаю, почему эта мысль о тройственной смерти не пришла мне в голову сразу, как только я увидел труп. Он висел на вязе над проточной водой – и то и другое у древних символизировало связь между миром живых и миром сверхъестественного, с иномирьем. Но о значении жабьих тронов я раньше не знал.

– Стало быть, вы думаете, что у этого убийства есть некая оккультная составляющая? – спросила доктор Бёрр.

– Во время вскрытия вы сами сказали, что в смерти этого человека есть что-то обрядовое. А наш город переполнен безумными суевериями – здесь на каждом углу теософы, герметики, спириты, оккультисты, религиозные фанатики…

Келли Бёрр кивнула:

– Понимаю вас. Меня бесконечно удивляет тот факт, что в наш просвещенный век научных открытий люди по-прежнему цепляются за суеверия. Я могу понять, почему эти мистические заблуждения были так широко распространены до того, как наука предоставила рациональные объяснения многим явлениям природы. Но сейчас… Сейчас мы живем в эпоху беспрецедентного развития наук, и тем не менее мода на оккультные штучки цветет пышным цветом. Как будто чем ярче зарево науки, тем чернее тени мракобесия. – Она встала и взмахнула рукой. – Что ж, надеюсь, я была вам полезна. И если я могу помочь чем-то еще, капитан Хайд, говорите, не стесняйтесь.

Хайд подумал немного и кивнул:

– Честно признаться, я полагаю, что можете…

Он чувствовал, что этот дом ждал именно его – или что они с домом ждали друг друга. Дом был расположен в месте, которое погрязло в темных веках истории и темных легендах. А он, человек, погряз в темных деяниях и темных замыслах. Поэтому он и явился сюда, к этому дому.

«Круннах» стоял далеко за чертой города. Аедник, накрывавший эти края десять тысяч лет назад, по своей прихоти выдавил низину с углублением в форме чаши в лотианской[22] земле, и дом стоял в косматых призрачных зарослях, среди бузины и ясеней, темным стражем на приземистом друмлине[23], что набух у кромки низины, как кровоподтек на губе.

В своем современном обличье дом под названием «Круннах» высился здесь с начала XVIII столетия, но веками до него на том же месте существовали и другие постройки. Поговаривали, друмлин, на котором его возвели, был останками укрепленного поселения каменного века.

Безотносительно к природе «Круннаха» и особенностям его истории, о том, что люди в здешних краях жили с незапамятных времен, свидетельствовало присутствие в чашеобразной впадине большого, вертикально торчащего из земли камня, смутно напоминающего по форме мужскую фигуру. Менгир этот местные называли Феардорхом, то есть Темным Человеком, и был он украшен полуизглаженными временем чашевидными петроглифами. Менгир составлял около семи с половиной футов в высоту и имел неровную форму – основание вдвое шире верхушки. Некая сила с первобытной яростью вырвала этот кусок из материнской породы и сделала посередине обломка выступ, стесав над ним камень так, что получилась выемка. От этого казалось, что каменный человек держит в руках блюдо, словно совершает подношение. Трещина с рваными, выветренными краями пересекала выступ сверху вниз, подобно сточной канавке. Все это было произведением стихий, чистейшей геологической случайностью, но и «блюдо», и вся поверхность менгира несли на себе выбитый в камне рукотворный доисторический орнамент в виде концентрических кругов и спиралей, а легенда гласила, что с незапамятных времен Темный Человек был средоточием зла былого и грядущего, ибо древние совершали здесь жертвоприношения, и канавка на выступе-блюде служила кровостоком.

Но не все зло, связанное с этим местом, имело первобытную природу, варварские отголоски которой затерялись в веках. Второй холм на противоположной стороне низины, в точности напротив первого друмлина, на котором стоял дом, был увенчан раскидистым, скособоченным, старым-престарым тисом, растопырившим в небо узловатые пальцы-ветви. О дереве этом ходили слухи, что когда-то оно было висельным.

Холм под тисом местные называли Ведьминым бугром. Старожилы рассказывали, что в начале XVII века впадина, где стоял Темный Человек, была местом настолько уединенным и далеким от людских поселений, что сюда собирались на шабаш ведьмы со всех низинных земель Шотландии. Некоторые полагали даже, что название дома – «Круннах» – происходит от гэльского слова, обозначающего место для собраний, áite cruinneachaidh; другие же утверждали, что оно указывает на положение дома, венчающего холм, и, соответственно, означает «венец, корона», то есть crún, или crunnach. А иные верили, что дом назван в честь божества Crom Dubh — Кром Ду, Черного Кривого из шотландских мифов, который требовал человеческих жертв и чей образ якобы воплощен в черном менгире, прозванном Темным Человеком.

Что бы ни означало название дома, оно стало синонимом величайшего зла.

Согласно письменным источникам начала XVII века, здесь в ту пору творились богопротивные деяния немыслимого размаха. Темный Человек был свидетелем всех видов плотских и духовных грехопадений, каковые совершались в его тени, разраставшейся и трепетавшей среди ведьмовских костров. Канавка на выступе менгира, как утверждалось, вернула тогда себе былое назначение, снова служила своей легендарной цели – по ней рекой лилась кровь разнообразных жертв, включая человеческие. Ведьмы, судя по всему, чувствовали себя в полной безопасности, ибо никто их в низине не тревожил – дом на друмлине тогда пустовал, переживая один из многих своих периодов заброшенности.

Все это происходило в смутные времена Войн трех королевств[24] и однажды отряд солдат Кромвеля, вооруженных мушкетами и пуританской моралью, заночевал в пустом доме и стал свидетелем шабаша. Обуянные праведным гневом при виде того, как ведьмы укладывали похищенного младенца на алтарь Темного Человека, солдаты бросились в атаку и многих злодеек уложили на месте мушкетными пулями, тесаками и пиками. Остальных же без суда и следствия связали и заперли в заброшенном доме, а сами пошли складывать костры для казни на холме у противоположного края низины, отказав ведьмам в быстрой смерти, каковую те могли бы принять через повешение на ветвях старого тиса.

Хвороста, однако, много набрать не удалось – в окрестностях росли только кусты бузины и несколько ясеней, больше взять валежник было негде. Так что вязанки для костров оказались худосочными, и пришлось добавить к ним зеленых веток, нарубленных солдатами Кромвеля.

В итоге сожжение происходило на медленном огне. Говорят, три десятка ведьм тогда умерли в низине, и умирали они полночи.