При жизни с ним никогда такого не было.

Но он и не мёртв.

Ни жив, ни мёртв.

Приходится не умирать, но и не жить.

Не-жить…

Ой, божечки…

Он вскочил рывком. Мышцы, не работавшие как надо уже лет семьдесят-восемьдесят, врубили полный форсаж. Впервые за всю жизнь – тут он поправил себя: за весь «период существования» – Ветром Сдумс полностью управлял своим телом. И дух Ветрома Сдумса не собирался давать спуску ни единому пучку мышц.

Итак, тело встало. Коленные суставы немного покочевряжились, но их сопротивление смело порывом силы воли, как комара огнемётом.

Дверь в часовню была заперта. Однако Ветром обнаружил, что даже малейшего нажатия ему достаточно, чтобы вырвать замок из косяка и оставить вмятины от пальцев на металлической ручке.

– Ой, божечки, – повторил он.

Он скомандовал себе шагать в коридор. Судя по звону столовой утвари и шуму голосов вдали, в Университете как раз шла одна из четырёх ежедневных трапез.

Он задумался, вправе ли он тут столоваться, если умер. Наверное, нет, подумал он.

Да и способен ли он теперь есть? Дело даже не в том, что голода он не ощущал. Просто… ну, как думать, он разобрался, а за какие нервы дергать, чтобы ходить и двигаться, вообще очевидно. Но как именно устроен желудок?

До Ветрома начало доходить, что человеческим телом управляет не мозг, что бы там этот мозг о себе ни думал. На деле телом управляют десятки сложных автоматических систем, и все они крутятся и тикают с удивительной точностью, которой не замечаешь, пока они не сломаются.

Он устроил себе техосмотр из центра управления в черепе.

Заглянул в тихую химическую лабораторию печени с таким благоговейным ужасом, с каким простой лодочник взирает на контрольный пульт компьютеризированного супертанкера. Загадки почек тоже требовали от Ветрома мастерства управления. Так, стоп, а что это там пониже, селезёнка? А её как завести?

У него замерло сердце.

Точнее, и не начинало биться.

– Ой, божечки, – пробормотал Ветром и прислонился к стене.

Как им теперь управлять? Он подёргал пару подходящих на вид нервов. Вот так будет систола… диастола… систола… диастола… Ой, а ведь есть ещё лёгкие!

Ветром Сдумс заковылял вперёд, словно жонглёр, вращающий восемнадцать тарелочек на шестах одновременно, словно человек, пытающийся запрограммировать видеомагнитофон по инструкции, переведённой с японского на голландский корейской рисоваркой… короче, словно человек, познавший, что такое истинный самоконтроль.

Волшебники Незримого университета серьёзно относятся к сытным обедам и ужинам. Нельзя требовать от человека основательной волшбы, считали они, без супа, рыбы, птицы, нескольких больших тарелок мяса, пирога-другого, большой порции какой-нибудь нежнятины с кремом, пикантных канапешек, фруктов, орехов и чашечки кофе с кексом толщиной с кирпич. Волшебник не должен быть голодным. А ещё важно питаться регулярно. Считалось, что это приучает к режиму дня.

Казначей, впрочем, был исключением. Ел он мало, а жил на одних нервах. Он нашёл у себя нервное недоедание, потому что каждый раз, глядя в зеркало, видел там толстяка. А именно – аркканцлера, который стоял за спиной и орал на него.

Именно казначею выпала незавидная доля сидеть напротив дверей, когда Ветром Сдумс выбил их внутрь – ему это оказалось проще, чем вертеть ручки.

Казначей прокусил деревянную ложку.

Волшебники развернулись на скамьях и уставились на новопришедшего.

Ветром Сдумс немного покрутил управление голосовыми связками, губами и языком и наконец произнёс:

– Думаю, спиртное я смогу переварить.

Первым в себя пришёл аркканцлер.

– Ветром! – воскликнул он. – Мы думали, ты помер!

Он и сам понимал, что фраза получилась не фонтан. Людей не кладут на одр в окружении свечей и лилий лишь потому, что у них вроде голова побаливает и им бы прилечь на часик.

Ветром сделал пару шагов. Ближайшие волшебники повалились навзничь, спеша убраться с его пути.

– Я и помер, глупый ты мальчишка, – пробормотал он. – Думаешь, я в таком виде всегда разгуливаю? Чёрта с два! – Он обвёл взглядом волшебное сообщество. – Кстати, кто-нибудь знает, зачем нужна селезёнка?

Он дошёл до стола и умудрился даже сесть.

– Наверное, что-нибудь для пищеварения, – сказал он. – Забавно, всю жизнь ходишь, и эта штука в тебе тикает, или булькает, или что она там делает, а ты понятия не имеешь, для чего она. Например, лежишь себе в постели ночью и слышишь, как в животе у тебя «бульк-урк-урк». Для тебя-то просто бульк, но кто его знает, какие сложные химические реакции там идут…

– Ты что, нежить? – Казначей наконец выдавил из себя эти слова.

– Я об этом не просил, – проворчал покойный Ветром Сдумс, раздражённо глядя на еду и пытаясь понять, как же, ядрёна кочерыжка, она должна превратиться в клетки Ветрома Сдумса. – Я сюда вернулся только потому, что больше идти некуда. Что, думаешь, мне сюда очень хотелось?

– Но погоди, – сказал аркканцлер, – разве… ну ты знаешь, мрачный парниша с черепом и косой…

– Так и не явился, – отрубил Ветром, изучая ближайшие тарелки. – Поганой оказалась эта не-жизнь.

Волшебники отчаянно жестикулировали у него над головой. Он поднял глаза и поглядел на них.

– И не думайте, что я не вижу эти ваши отчаянные жесты, – сказал он. И с изумлением понял, что это правда. Его глаза последние шестьдесят лет глядели как сквозь бледную муть, но теперь их пинком заставили работать как лучшую в мире оптику.

По сути, умы волшебников Незримого университета сейчас занимали две вещи.

Большинство волшебников думали вот о чём: «Какой кошмар, а это точно старый Ветром, он же был таким милым старикашкой, как бы нам от него избавиться? Как нам от него избавиться?»

А Ветром Сдумс в гудящей и мерцающей кабине мозга размышлял так: «Так, значит, это правда. После смерти есть жизнь. И она та же самая. Вот уж повезло, называется».

– Итак, – сказал он, – что вы собираетесь с этим делать?

Прошло пять минут. Полдюжины старейших волшебников разбегались перед аркканцлером, который шагал по промозглому коридору в развевающейся мантии. Разговор шёл такой:

– Это наверняка Ветром! Оно даже разговаривает как он!

– Это не старина Ветром. Старый Ветром был куда старше!

– Старше? Старше, чем мёртвый?

– Он сказал, что хочет себе обратно спальню, а я не понимаю, с чего бы мне её освобождать…

– Ты видал его глаза? Прямо как буравчики!

– Э-э, что? Хочешь сказать, как тот гном, что заправляет лавкой деликатесов на Тросовой?

– В смысле, они прямо буравят тебя!

– …там отличный вид на сад, я уже свои вещи перенёс, это просто нечестно…

– А такое уже случалось раньше?

– Ну, был случай с Театором…

– Ага, только он на самом деле не умирал, просто красился в зелёный, а потом сбрасывал крышку гроба и кричал: «Сюрприз!»

– У нас тут ещё не бывало зомби.

– А он зомби?

– Думаю, да…

– То есть начнёт бить в бубен и плясать мумбо-юмбо всю ночь?

– А зомби этим занимаются?

– Старина Сдумс-то? Не похоже на него. При жизни он танцы не жаловал…

– Короче, нельзя доверять всем этим богам вуду. Не доверяй богу, который вечно лыбится и носит цилиндр, таков мой девиз.

– …и будь я проклят, если отдам свою спальню какому-то зомби, я столько лет её ждал…

– Правда? Чудной девиз.

Ветром Сдумс опять расхаживал в раздумье внутри собственной головы.

Странное дело. С тех пор, как он умер, или стал не-жив, или как это ещё назвать, его ум будто прояснился как никогда прежде.