– Тела в реку, и чтоб не всплыли. Паром и лодку по течению. Раз-два, взяли…

Бесхозные телегу и лошадь забрали с собой, доводы Филатова сочли верными.

Трактом прошли верст десять вдоль излучины Камы, до поворота на Измери, и когда свернули с него влево, оставив тракт по правую руку, было уже совсем светло. Туманов рассудил, что пропажа караула и парома вскроется быстро, час-другой – и будет организована погоня. Нельзя было исключать и встречный поиск со стороны Спасска – о происшествии доложат в Казань или Самару, а там примут все меры для преследования. Поэтому лучше уходить на восток, не загоняя себя в капкан между Волгой, Спасском и трактом. Задержались, уничтожая следы обоза на съезде и потом уже двигались с часовым перерывом до самого полудня, встав лагерем в лесном массиве между хутором Нижний Марьян и Березовой Гривой. Возвышенность позволяла вести обзор за подъездным путём обоза и лежащей впереди по маршруту открытой местностью. Отдыхали до сумерек, чинили обретённую телегу, подправили упряжь, перегрузили с подвод бытовой и походный груз, чем существенно облегчили основной обоз. Возницей на телеге теперь предстояло быть очередному арьергардному дозорному, привязывая своего коня позади.

А в Епанчино организовать погоню было некому. Оставшиеся живыми двое, из семерки чешских стрелков, обнаружив рано утром пропажу не только своих товарищей, но и парома с лодкой, не долго думая дезертировали в сторону родной Праги, справедливо рассудив, что погибать в Поволжье большого интереса у них нет, да и малого не было никогда, а теперь уже нет и командира. Подхватили пожитки и дунули трактом в сторону Казани. Дальше их следы теряются.

Прибывший на четвёртые сутки сменный караульный отряд Народной армии, с указанием Самары о досмотре обозов и розыске Туманова, не застал предмета охраны, и приступил к поиску хоть каких-то следов пропажи. Обнаружить удалось только пьяного в хлам мельника Осипова, который четвертый день искал по уреме пропавшую лошадь и телегу. Почесали затылки, и пришли к выводу, что чехословацкая команда в полном составе отправилась в сторону дома, прихватив телегу и лошадь. А для быстроты перемещения просто сплавилась на пароме вниз по течению. Паром не нашли, а пока пригнали с Лаишева другой – прошла ещё неделя, и прибыла новая смена для караула. А ещё через десять дней началось контрнаступление красных войск на Казань, и ни о каком розыске никто уже не помышлял.

Беда пришла откуда не ждали. К вечеру, уже перед началом движения, внезапно слегли с жаром Филатов и Щукин. На упрямстве пытались сесть в седла, но Аюпов приметив их ненормальное состояние и дрожание рук, доложил Туманову:

– Командир, нельзя им ехать. Совсем плохи дела, как бы не тиф.

Быстро организовали больным лежки и провели осмотр всего отряда на предмет нездоровья. Температура оказалась и у Малютина, к полуночи он слёг. К рассвету с жаром были Поздеев с Щукиным. Тиф.

Туманов понимал, что в лесу болезнь не победить. Срочно требовалось найти помещение для отряда и обоза. А где? На карте был обозначен отдельно стоящий безымянный хутор, примерно в двух верстах к югу. Но был ли жилой, кем и как заселен – не известно. Выслал в разведку Суматова и Шумилова, разузнать что и как, да набить дорогу. Вернулись через час, докладом обрадовали:

– Живём, командир! Обитают

дед с бабкой, большой дом, баня, сарай, скотина есть и сена наготовлено. Дорога лесом, в один конец, не проездная.

Сразу и выдвинулись, погрузив больных в телегу и укрыв шинелями. Хутор оказался расположен на поляне, окруженный лесом, перед двумя большими взгорьями с овражком промеж. Заборов не было, из леса въехали всем обозом на большой двор, ограниченный тремя постройками: избой, сараем и стоящей на отшибе у небольшого пруда баней. На крыльцо вышел хозяин, озадаченный таким количеством гостей, дед лет семидесяти.

– Здорово живете, хозяева, – вежливо обратился к нему Туманов, соскакивая с седла, – принимай гостей, отец.

– Спаси Христос. Гостям завсегда рады, – настороженно ответил дед, – да как вы тут очутились, аль с дороги сбились, служивые?

Туманов, поднявшись на крыльцо, под локоток завёл деда в избу и отсутствовал минут пять. Затем, выглянув в открытое окно, дал команду:

– Подводы за сарай, засыпать сеном, лошадей распрячь, больных в избу.

С хозяином, Осипом Ивановичем, договорились быстро и с выгодой. Туманов кратко довёл, что их гостевание неизбежно, есть больные, поэтому он покупает этот хутор за… сколько он стоит? Двести? За триста. Отсчитал триста романовских рублей, из тысячи полученной еще в Оренбурге, и сказал обалдевшим от такой негоции деду с бабкой, что доплата – за неудобства, ибо жить им придётся пока тут же, но где-нибудь в другом помещении, так как в избе будут больные. Хозяйка, Ефросинья Савельевна, сноровисто собрала в большой узел нужное и увела деда обустраиваться в баню, захватив иконы.

Разместились так: обе комнаты избы-пятистенки оборудовали нарами, одну отвели под больных, кухню вынесли в сени. В сарае хватило места для лошадей, сена было запасено много, но едва-ли на три месяца, если распределить на всех. Дрова были заготовлены, вода была в колодце и пруду. Неожиданным бонусом стало то, что бабка Ефросинья успела послужить санитаркой в Русско-Турецкую, там же сама переболела тифом, и теперь с больными управляться стало гораздо легче.

К вечеру болезнь свалила Шумилова и Суматова. Оставшиеся в строю Аюпов, Нуртдинов и Шайдавлетов несли караул, и присматривали за хозяевами, по наказу Туманова. Деду Осипу поручили приглядывать за лошадьми, настрого запретив подходить к подводам (оружие не фунт изюму, поэтому строгость, нечего тут). Туманов, прислушавшись к своим ощущениям и не найдя предпосылок болезни, следующим днём запряг лошадь в трофейную телегу, измазав ее сажей до неузнаваемости, и проехался по окрестным деревням, вернувшись с запасом провианта для отряда на месяц – другой. Еще рейс пришлось сделать в следующий день, за овсом для лошадей. Любопытствующим говорил, что командирован для снабжения Народной армии, следы заезда к хутору аккуратно путал, а въездную дорожку, за версту, перегородил бревном с табличкой «КАРАНТИН. ТИФ».

Две недели безвылазно находились на хуторе, к этому времени тяжело болели все, кроме переболевших тифом ранее: Туманова, казаков-башкир и бабки Ефросиньи. Дед тоже держался, наверное стараниями хозяйки. Между тем август заканчивался, было совершенно очевидно, что из графика передвижения отряд выбился окончательно, и крайне была необходима информация о происходящих событиях на фронтах, и в округе. Да не мешало бы раздобыть каких-никаких медикаментов, ибо народные средства в лечение особых результатов не привносили, Туманов уже обоснованно страшился возможных осложнений у больных, грозящих непредсказуемыми потерями личного состава. И он принял решение отправиться в Спасск. До уездного центра было около 25 верст, если добираться верхом, то выйдет быстрее и мобильнее. К тому же прямого пути не было, а окольные дорожки накручивали еще лишних 15 верст.

Вышло даже с гаком: мимо Босякова на Ямобухтина, оттуда уже на Спасск – по карте набралось 40 с лишним верст. 4 сентября, ранним утром, отдал распоряжения по отряду на предмет бдительности и неукоснительного соблюдения конспирации, и выехал.

Неяркая лампа, под малинового цвета абажуром с бахромой, освещала круглый стол в центре комнаты, в которой находились два человека. Один из них, одетый в облегающий чёрный костюм, с длинным лицом и глубоко посаженными глазами, по хозяйки расположился в большом кресле, стоявшем в тёмном углу, а второй, в полувоенном френче, с короткими усиками на узком лице, сидел у стола, закинув ногу на ногу и откинувшись на высокую спинку венского стула. Под световым кругом остывали два стакана с крепким чаем.