Я прикрыл дверь, прошёл через гостиную, мимо любимого кресла. В утренних сумерках показалось, что оно огорчённо вздохнуло. В другой раз, дружище, я слишком устал. Успеем мы с тобой еще за Алекса попереживать. Ему во вражьем тылу без нашей поддержки никак не обойтись.

И наконец она, моя ненаглядная кровать. Я заснул, едва приложился к подушке. Даже боль в рёбрах не помешала.

Проснулся я ближе к ужину, когда жаркое солнце проникло между занавесками, тонкими лучами заметалось от зеркала к полированной мебели и дальше, прокладывая путь крошечными фотонами. Комната нагрелась и превратилась в баню, полную горячего влажного воздуха. Дышать было тяжело, а мокрая от пота простыня липла к телу. Вдобавок голова раскалывалась от боли и обещала вот-вот треснуть пополам.

Катя стояла возле двери и смотрела на меня с немым осуждением. Как обычно.

– И тебе доброе утро, – пробубнил я. – Может, ты скажешь, что я опять бросил пистолет с вещами посреди кухни? Ну и что? Аня девочка умная, к нему не прикоснётся. Или тебе не нравится, что я вернулся под утро? Об этом мы говорили. Лицензия не может ждать. Зато теперь два дня выходные, разве плохо?

Я достал из шкафа потрёпанный спортивный костюм. Он со временем идеально растянулся и не сковывал даже самого широкого движения, за что я прощал ему и растянутые коленки и потёртости, и давно полинявший узор турецкого огурца.

– А вообще, ты могла бы меня и пожалеть. Моя ласточка скончалась. Да-да, представляешь? Этот «ржавый таз с гайками, которому место на свалке», как ты её называла, теперь больше никогда не заведётся. Смеёшься? Ну, конечно, тебе смешно. А я, может быть, кусочек своей души потерял. Да что ты понимаешь?

Я собрал всё мокрое бельё в комок, сунул подмышку костюм, и отправился в ванную.

– Ладно, не обижайся. Ты занимаешь там гораздо больше места.

Я плотно закрыл дверь, чтобы жар не прокрался дальше.

С кухни шёл аппетитный, теплый запах супа. Не иначе дочка придумала что-то новое и крутится в чаду, на вкус подбирая приправы. Это у неё любимое дело.

Помню, как лет восемь назад она осваивала яичницу, причём не какую-нибудь там, а настоящую глазунью. Так и говорила: «Это вам не гадость пережаренная! Это настоящая глазунья!» Она тогда перевела десятка три яиц, чтобы понять как правильно их готовить. Чтобы желток остался нежным, и белок схватился, но не задеревенел, и поджарка снизу только цветом, но никак не коркой. Но самое главное – Аня долго не могла понять, почему появляются белые пятнышки, которые портят всю картину. Оказалось от соли. И вот, когда я потерял надежду съесть хоть какую-нибудь яичницу, Аня внесла на подносе свой первый кулинарный шедевр. Её улыбка ещё никогда не излучала столько счастья. Худенькие маленькие ручки едва удерживали поднос и всё, что на нём стояло, но она гордо прошла по комнате, поставила на стол две тарелки и два стакана апельсинового сока. Позвала маму, пригласила меня. Родители любят хвалить детей за всякие мелочи, иногда совершенно зря и незаслуженно, из снисхождения, но та яичница… Я до сих пор помню, какой она была вкусной.

– Пап, ты чего не поел, когда пришёл? – строго спросила Аня, когда я уже почти пробрался к ванной. – Я же оставила в холодильнике две тарелки. Всё, как ты любишь. Картошечка, ребрышки, аджика.

– Я… микроволновка сломалась, наверное. Надо будет в починку отнести.

– А на плите погреть?

«Не додумался» – сказал я про себя, но признаваться не собирался.

– И плита не работала. Пробки выбило.

– Она газовая.

– Значит труба засорилась.

– Сейчас всё работает.

– Так. Всё. Я её прочистил, я молодец, а теперь я в ванную.

– Кстати, доброе утро.

– И тебе.

Она ведь прекрасно знала ответ. Просто игралась в строгую хозяйку. И всё равно под конец засмеялась.

Душ творил чудеса. Он это умеет, хоть и стесняется признаться. В него я еле влез, зато спустя каких-то десять минут силы вернулись, голова прошла. Только рёбра под правой рукой болели, но это мелочи. Для таких случаев в аптечке хранилась трёхлитровая банка с бальзамом.

Одна старая полоумная ведьма вручила её мне, крикнув в лицо, будто это панацея от всякой хвори. На вид – редкостная дрянь, к какой и прикасаться страшно. Ведьма его варила из того, до чего дотянуться получалось, и так яростно вертела головой, что лишь чудом её не оторвала. К тому же орала во всё горло какой-то бред о мышином помёте, зимней рыбалке и сломанном радио. Я решил тогда, что тело у неё живет отдельной жизнью и, если бы не шея, давно бы сбежало куда подальше. Но ведьма знала своё дело лучше, чем казалось. Бальзам творил чудеса.

На кухне меня ждала тарелка горячего рассольника, и от одного только запаха мурашки предвкушения разбежались по телу. Наваристый, с тонкими кружками солёных огурцов, колечками оливок и квадратиками сервелата. А чтобы было ещё вкуснее – горбушка свежего чёрного хлеба.

Аня сидела напротив.

– Как на работе?

– Да… – махнул я рукой.

– Ну расскажи. Много гадов арестовал?

Её действительно интересовала моя работа. Может, даже слишком сильно. Порой я боялся, что она пойдёт по моим стопам, и старался рассказывать меньше, без деталей. Но Аня всё равно расспрашивала о таких подробностях, о каких я и не задумывался. Делом времени был тот день, когда она скажет: «Я буду поступать в полицейскую академию». Уж лучше пусть идёт в дизайнеры, или ещё куда, где не надо пропадать сутками.

– Ань, я в отделе отчёт писал.

– Какой?

– Там… двое подрались. Пьяные, еле на ногах стояли. Но устроили, понимаешь, посреди площади….

– И два дня ты писал об этом отчёт? – лукаво улыбнулась Аня

– Не только об этом. Ещё наши накрыли подпольный цех, где сыр делали. Кстати, ты сыр не вздумай есть, в магазина настоящий не найти. Если захочешь, достану. А то видел я, как его делают. Потные полуголые волосатые мужики. Фу! Аж передёргивает. А ты чем занималась?

– Эм… всяким. Зашла в интернет. Есть такая штука, знаешь? А там новость первой строкой о том, что банду Веркиолиса накрыл майор Ветров И. П. Я такая сразу: чего? Кто тут про папку моего врёт? Он же в отделе сидит, отчёт о пьяницах пишет.

Она издевалась. Всё знала. Всё! Как ищейка раскопала. И теперь родного же отца, как котёнка неразумного, в собственную лужу носом суёт.

– Да ладно, чего там. Пришёл, пистолетом помахал, они сразу сдались. Ничего особенно.

– Вот и я говорю. А там написали, что перестрелка была, потом погоня. Двенадцать раненных, трое погибших. Только всех детей спасти не удалось. Плохо, конечно, но чего можно от кровососа ждать? Я, короч, читала эту новость, как боевик какой-то. Так круто! Может, тебе орден какой дадут?

– Ничего крутого нет. Вообще не понимаю, как писаки уже всё разнюхали?

– Из твоих помощников кто-то слил.

Её послушать, так это совершенно нормально. Вот только мне потом им как доверять? Пальцы для того и нужны, чтобы чуть что, пусть даже дело жизни и смерти, и они прикроют спину. А сомнения убивают. Аня этого не понимала, зато понимал я.

– Ладно, подумаю об этом потом. У меня выходные всё-таки. Буду сидеть и ничего не делать.

– Это ж та-ак скучно. Лето скоро кончится, а ты так и будешь дома сидеть?

– Значит, у тебя есть грандиозные планы?

– Ещё бы! Мы с Никитой идём на концерт «Перегноя». Представляешь, они выпустили новый альбом и начинают гастроли с нашего города. Никто и не ожидал такого. Типа, подарок перед осенью.

– С Никитой? Я думал у тебя нет парня.

– Фу, пап! Мы с ним не встречаемся!

– Что, даже не целовались?

– Один раз… Ну, или два. Но чтобы, там, встречаться… Не, спасибо.

– А он то знает об этом?

– Конечно, знает.

– То есть ты ему так прямо и сказала?

– Ну, не совсем так, – Аня виновато втянула голову. – Просто когда он предложил, я сказала, что подумаю. И так до сих пор не ответила.