− Ну-ну, я вижу.

− Не смешно. Ты хоть знаешь, как тонко чувствуем мы, оборотни? Тот крик не живому существу принадлежал. Я глаз не смыкал. Клянусь, здесь творится какая-то бесовщина.

− Ты слишком впечатлительный, мой друг, но тут я с тобой согласен. Ничего хорошего не выйдет. Побудем здесь день-другой, затем вернемся в Белый город − подальше от необразованных деревенщин.

Я невольно покосился на перстень. Он остался лежать на прежнем месте, ослепительно дорогой в сравнении со своим ремешком и даже с убранством комнаты. На деньги, вырученные с его продажи, мы могли бы безбедно жить несколько лет.

− Ванька! Ты не слушаешь!

Жесткая пасть обхватила мою шею, сдернула с кушетки и вжала в холодный пол. Волк мотнул лобастой головой несколько раз. Желай он моей смерти, так бы и случилось. Но Селио был аккуратен − он только обслюнявил кожу.

− Надо уходить. Я тебя очень прошу, − с нажимом сказал он, разжимая челюсть и заглядывая мне прямо в глаза. − Тут все неправильно. Мне… страшно.

А вот это что-то новенькое.

Однажды мы нарвались на последователей Холодной мамы. Они пытались снять с нас кожу во имя вечной зимы, но даже те ненормальные фанатики не смогли запугать гордого оборотня-перевертыша.

− Что случилось? Только не говори про чутье. Мы лично облазили половину деревень вокруг барьера берегинь; нигде и намека на волшбу не было!

− Разве жители Фензино кажутся трусливыми? Их, по-твоему, легко напугать? − рассердился волк. − Они живут на границе с Кумельганскими лесами! Здесь не ходят дозоры богатырей или княжеские сотни!

− И? Чудовища их не пугают, а вот люди… Люди намного страшнее.

− Не способен человек сотворить такое в родном доме.

Я поморщился, внезапно вспомнив последние дни отца. На душе стало гадко. «Не надо было тебе ничего рассказывать», прозвучал в голове его хриплый от болезни, пустой голос. Вот уж неправда.

Способен, да еще как.

Подойдя к окну, я поднял перстень на уровень глаз. Свет отразился в роскошном корунде, вплавленном в медовое золото. Сотни золотых, тысячи… Обернулся к волку. Сердце сдавило дурным предчувствием, которое я с легкостью проигнорировал. Мы не трусы. Решение уже принято.

− Мы не станем им ничего обещать. Но раз плата получена, давай хотя бы глянем на эту злобную сущность?

***

Девочку звали Беляна. В следующем месяце ей должно было исполниться десять лет. Она ушла собирать зимнюю малину и не вернулась к обещанному времени. День родители бродили по округе, два. Пока на третий не нашли всю ее одежду, кроме нижней рубашки, аккуратно сложенную в кустах у ручья. Выходило, что Беляна ушла в лес почти нагая. В лютый мороз!

Вернулась она в три часа ночи. Коровье время, как говорили староверы, в него угодно творить злые дела.

Девочка была в ужасном состоянии: мертвенно-белая кожа, десны опухли от того, что она пыталась грызть кору деревьев. Никто не обратил внимания на странную молчаливость и спокойствие беглянки. Не до того всем было. Отец с матерью готовились и ее белокурую головку найти во дворе, однако ж пронесло.

Не сразу они заметили, что Беляна утратила всякий интерес к пище, а когда с ней заговаривали, отвечала невпопад. И все грубо, резко, и голос у нее звучал, точно у старухи. А после того, как она почти откусила соседке палец, ее перевезли из родного дома в старый амбар.

− Тут даже лики предков оказались бессильны. Воет она, как будто пытают. Все стены внутри исцарапала, − сказала Года. − Мы думаем, мучает ее кто-то. Не отпускает. На ниточку подвесил и дергает изредка.

− Животные пропадать перестали? − поинтересовался я. − В смысле, когда девочку заперли в амбаре.

− Это да. Ну, так их и не осталось больше. Последний кот, и тот на капище живет. А тебе зачем, почтеннейший колдун?

Я промолчал, думая о своем. Дикие нравы, сливаясь с суевериями, порой порождали страшных чудовищ.

Года с нами не пошла. Отворила ключом дверь и сделала приглашающий жест. Внутри царил полумрак и сырость; вдоль правой стены стояли лики Рода, мрачные фигуры предков. В самом темном углу лежал грязный сенник, забитый травами, на котором лежала скованная по рукам-ногам Беляна. Тут же, рядышком, стояла одинокая плошка с водой.

Девочка молчала, только всхлипывала.

На нее надели сарафан из холщевой синей ткани, в волосах лежали засохшие цветы, некоторые даже с корнями. Мы приблизились. И я вдруг всей кожей ощутил ужас Селио. Когда долго работаешь с кем-то в паре, невольно учишься улавливать настроение друг друга.

Пленница резко затихла. Уставилась на волка, и тот заскулил. Спустя миг у его ног образовалась лужа, Селио жалобно завизжал и молнией выскочил из амбара, оставляя нас наедине.

− Ты кто? − спросила Беляна, переключаясь со светящегося прямоугольника проема на мой вычурный ведьмачий наряд. Вокруг радужек ее голубых глаз разросся венок лопнувших капилляров.

− Иван, − честно ответил я.

− Иван-царевич? Или Иван-дурак?

− Просто Иван.

− Так не бывает, − хихикнула она, хотя еще секунду назад лицо девочки было залито слезами. − Просто Иван, просто дурак…

Я опустился на колени. Прощупал слабое биение пульса на запястье, быстро отогнул веко, удивляясь тому, насколько сухая кожа у пленницы.

− Лучше скажи мне, а вот ты кто?

− Разве эти дурни не сказали? − удивилась Беляна. Она приподнялась на локтях, от чего ее хрупкое тельце изогнулось еще неестественнее. − Я нелюдь, нелюдь я!

− Разве темная сила выберет себе тело маленькой девочки? Не логичнее бы было стать кем-нибудь большим и сильным? − улыбнулся я.

− А ты много темной силы на своем пути встречал?

− До этого ни разу.

− Так я первой буду!

Хохот, вырвавшийся из ее глотки, напоминал грохот столкнувшихся щитов, раскаты грома, сдавленное бульканье. Подобное поведение лишь укрепляло мою веру. В случившемся не было никакой мистики.

− Беляна, ответь-ка вот на что… Это же не ты животных истязала?

− Кошек и собак, что ль?

− Их самых.

− Ненавижу, − задумчиво пробормотала она. По подбородку девочки текла слюна. Светлая головка стала раскачиваться, как язык маятника. − Ненавижу их, особенно кошек. Твари гадкие, знают, что мы идем. И твоя псина такая же.

− А какая ты нелюдь? Кикимора, домовой там или игошка?

Я решил сменить тему разговора. Она фыркнула.

− Все-таки ты Иван-дурак. Молоденький и глупый.

− Пускай так, зато дураки никого обижают. Ну а тебя обижали? С тобой что-то произошло в лесу?

− Сними печать − все расскажу, да покажу, – Беляна вновь расслабилась.

− Печать?

Нагнувшись, я разглядел на ее шее домотканую ленту с красными узорами из птиц. Такие вышивали на защиту детей. В местах, где она плотно обхватывала девичью кожу, возникло покраснение. Просунув несколько пальцев под ткань, я ослабил ленту.

Из груди Беляны вырвался вздох.

− Вот так, хорошо. Давай же! Еще чуть-чуть, и скоро я смогу вылупиться!

Нет, ну что за глупости…

Ощутив укол раздражения, я отдернул руку, встал и неспешно направился к выходу. В след мне летели ругательства, стоны и проклятия. Года ждала снаружи. Она с облегчением поцеловала амулет, который хранила под одеждой, и сказала, что видела моего волка, улепетывающим прочь из деревни.

День только начался, а я уже хочу напиться!

Знай они − и Селио, и эти крестьяне, − о существовании болезней, которые не трогают плоть, но заражают душу, вероятно сильно удивились. Истинные кошмары таились не под пыльными половицами или в темных чуланах, а там, откуда их куда как сложнее выгнать. В наших головах.

Я нашел перевертыша у злополучной реки Ветхи. Недалеко крутилось колесо водяной мельницы, разнося по округе противный скрип трущихся шестеренок. Ледяной поток кусал камни, врезался в потемневшие зубчики, заставляя деревянное сердце биться.

Здесь не смогли бы обосноваться русалки, любящие тишину, уединение и горячие ключи. Здесь так же не жил водяной, иначе с приходом зимы Ветха заледенела бы целиком, создав лучший покров для его сна. Это была самая обыкновенная мирная река.