После выступления Оппенгеймер подошел к Нельсону и с широкой улыбкой сказал: «Я женюсь на вашей знакомой, Стив». Нельсон не мог взять в толк, кого он имел в виду. Роберт объяснил: «Я женюсь на Китти».
«На Китти Даллет!» — воскликнул Нельсон. Он потерял контакт с ней с тех пор, когда она жила у него и Маргарет в Нью-Йорке. «Она здесь, сидит в зале», — сказал Оппенгеймер и поманил Китти на сцену. Старые друзья обнялись и обещали видеться почаще. Вскоре после этого Нельсоны приехали к Оппенгеймерам в гости на вечерний пикник. Той же осенью Китти провела шесть недель на практике в Рино, штат Невада, где 1 ноября 1940 года получила развод. В тот же день она вышла замуж за Роберта в Вирджиния-Сити, штат Невада. Свидетельство о браке в качестве свидетелей подписали дворник и местный клерк. Ко времени возвращения в Беркли Китти уже носила платье для беременных.
В конце ноября Маргарет Нельсон позвонила Китти и сообщила, что у нее только что родилась дочь, которую в честь Джо Даллета назвали Джози. Китти немедленно пригласила Нельсонов в гости, предоставив свободную спальню в новом доме. В течение нескольких лет Нельсоны много раз посещали Оппенгеймеров, хотя постепенно визиты стали происходить все реже. В будущем их дети играли вместе. «Я иногда виделся с Робертом в Беркли, — писал Нельсон в своих мемуарах, — потому что отвечал за работу с людьми из университета, приглашал их проводить уроки и дискуссии». Они также встречались один на один. В частности, один из перехватов ФБР показывает, что Оппенгеймер встречался с Нельсоном 5 октября 1941 года, чтобы передать ему чек на 100 долларов, предназначенный для поддержки бастующих сельхозрабочих. Однако их отношения не ограничивались лишь политическими сделками. Когда Джози в ноябре 1942 года исполнилось два года, Оппенгеймер застиг врасплох ее мать, появившись на пороге с подарком для ребенка. Маргарет была «поражена» и тронута характерным для Роберта добрым поступком. «При всей его гениальности, — подумала она, — в нем очень сильна человеческая доброта».
Китти, невзирая на беременность, продолжала изучение биологии и повторяла друзьям, что намерена добиться карьеры ботаника. «Китти очень радовалась тому, что возвращается к учебе, — говорила Мэгги Нельсон. — Эта мысль увлекла ее почти полностью». Однако, несмотря на общий интерес к науке, темпераменты Китти и Роберта сильно отличались. «Он был ласков и мягок, — вспоминал один друг, знавший их обоих. — Она — напориста, настойчива, воинственна. Однако именно такие противоположности нередко делают брак счастливым».
Большинству родственников Роберта Китти не нравилась. Прямолинейная Джеки Оппенгеймер всегда считала ее «сучкой» и злилась на нее за то, что та отрывает Роберта от друзей. Даже спустя десятилетия Джеки не скрывала своей враждебности: «Она терпеть не могла делить Роберта с кем бы то ни было. Если интриганка Китти чего-то хотела, то всегда этого добивалась. <…> Она была лицемеркой. Все ее политические убеждения были лицемерны — ни одной собственной мысли. Нет, правда, она была одной из немногих по-настоящему дурных людей, которые встречались мне по жизни».
Язык у Китти, несомненно, был острый, и она быстро восстановила против себя некоторых друзей Роберта, в то время как другие считали ее «очень умной». Шевалье находил, что ее ум скорее отличался интуитивностью, чем проницательностью или глубиной. Как замечал Боб Сербер, «все говорили о том, что Китти коммунистка». Правда, однако, и то, что она оказывала на Роберта стабилизирующее воздействие. «Ее карьерой, — говорил Сербер, — стало продвижение карьеры Роберта, и с этого момента эта задача полностью захватила ее и направляла ее действия».
Вскоре после скоропалительной свадьбы Оппи и Китти сняли большой дом за северной окраиной кампуса по адресу Кенилуорт-корт № 10. Продав состарившийся двухместный «крайслер», Оппи представил невесте новый «кадиллак», который они назвали Бомбоприцел. Китти уговорила мужа одеваться сообразно его положению в обществе. Он впервые в жизни начал носить твидовые пиджаки и дорогие костюмы. Но со шляпой «поркпай» не расстался. «Я ощутил некоторую удушливость», — признался он позднее, говоря о семейной жизни. Китти прекрасно готовила, они часто принимали гостей, приглашая близких друзей — Серберов, Шевалье и других коллег из Беркли. Их домашний бар всегда был полон под завязку. Мэгги Нельсон запомнила, как однажды Китти призналась, что «они тратили на алкоголь больше, чем на еду».
Однажды вечером в начале 1941 года на ужин приехал Джон Эдсалл, друг Роберта по Гарварду и Кембриджу. Эдсалл стал профессором химии и не видел Роберта больше десяти лет. Перемены его поразили. Замкнутый в себе юнец, каким он знал Роберта в Кембридже и на Корсике, превратился в доминантную личность. «Я почувствовал, что он очевидно стал намного более сильным человеком, — вспоминал Эдсалл, — что преодолел душевные кризисы, которые переживал в прежние годы, и почерпнул из них большой запас внутренней твердости. Я почувствовал дух уверенности в себе, авторитетность, но в некоторых аспектах — остатки напряженности и нехватку душевной легкости… он способен интуитивно увидеть вещи, которые большинство людей если вообще способны постигнуть, то лишь постепенно и на ощупь. Причем не только в физике, но и в других областях».
В это время Роберт готовился стать отцом. Ребенок родился 12 мая 1941 года в Пасадене, где Оппенгеймер по обыкновению проводил весенний семестр в Калтехе. Мальчика назвали Питер, однако Роберт немедленно дал ему озорное прозвище — Пронто. Китти в шутку говорила друзьям, что мальчик весом в три с половиной килограммов родился недоношенным. Роды выдались тяжелыми, сам Оппенгеймер той же весной заболел инфекционным мононуклеозом. Однако к июню оба достаточно пришли в себя, чтобы пригласить чету Шевалье в гости. Последние приехали в середине июня и провели со старыми друзьями целую неделю. Хокон незадолго до этого подружился с сюрреалистом Сальвадором Дали и целыми днями сидел в саду Оппи за переводом книги Дали «Моя тайная жизнь».
Через несколько недель Оппи и Китти попросили Шевалье об огромном одолжении. Роберт объяснил, что Китти срочно нуждается в отдыхе. Не согласятся ли Шевалье принять к себе двухмесячного Питера с няней-немкой, позволив ему и Китти улизнуть на месяц в «Перро Калиенте»? Хокон увидел в этой просьбе подтверждение своей догадки о том, что Оппи считал его самым близким и доверенным другом. «Глубоко польщенные» супруги Шевалье немедленно согласились и присматривали за Питером не один, а целых два месяца, пока Китти и Оппенгеймер не вернулись к осеннему семестру. Однако это необычное событие, возможно, возымело для матери и ребенка далеко идущие последствия: Китти так и не приросла душой к Питеру. Даже годом позже друзья замечали, что в детскую их водил и с очевидной гордостью показывал ребенка один Роберт. «Китти не проявляла особого интереса», — писал один из них.
Роберт почувствовал прилив сил сразу же после прибытия в «Перро Калиенте». В первую же неделю ему и Китти хватило энергии покрыть крышу новой дранкой. Они совершали длительные конные прогулки в горы. Однажды Китти пустила лошадь легким галопом, лихо стоя в стременах. Роберт был рад встретить в конце июля старого друга, физика из Корнелла Ханса Бете, с которым познакомился в Геттингене, и убедил его приехать на ранчо. К сожалению, вскоре Роберт попал под копыта лошади, когда пытался загнать ее в стойло для Бете. Пришлось ехать на рентген в больницу Санта-Фе. Что ни говори, поездка оказалась памятной во многих отношениях.
После возвращения Оппенгеймеры забрали маленького Питера и вселились в недавно купленный дом под номером один, расположенный на холмах района Игл-Хилл в окрестностях Беркли. В начале лета Роберт бегло осмотрел дом и, не торгуясь, согласился уплатить полную цену — 22 500 долларов плюс еще 5300 за два соседних участка. Одноэтажная вилла в испанском стиле с белеными стенами и красной черепичной крышей стояла на взгорке, с трех сторон окруженном заросшим лесом глубоким ущельем. Из окон открывался потрясающий вид на заходящее над мостом Золотые Ворота солнце. Большая гостиная имела полы из красного дерева, балочные потолки в три с половиной метра и выходящие на три стороны окна. На массивном камине из камня был высечен образ яростного льва. Вдоль всех стен гостиной тянулись высокие, до самого потолка, книжные полки. Застекленные двери вели в прелестный сад в обрамлении виргинских дубов. В доме имелись хорошо оборудованная кухня и отдельное жилье для гостей над гаражом. Он был продан с кое-какой мебелью, закончить оформление интерьера Китти помогла Барбара Шевалье. Все считали дом очаровательной, хорошо спланированной постройкой. Оппенгеймер прожил в нем почти десять лет.
