В отличие от Роберта Фрэнк превосходно показал себя как физик-экспериментатор — он любил «пачкать руки» в лаборатории, ковыряться в механизмах и однажды смастерил для брата самодельный фонограф. По наблюдениям Роберта, Фрэнк обладал способностью «свести своеобразную и запутанную ситуацию до коренной, неразложимой Fragestellung [постановки задачи]». Проучившись два года в Англии и несколько месяцев в Италии, где имел возможность наблюдать воочию и возненавидеть фашизм Муссолини, Фрэнк подал в несколько университетов заявку на поступление в докторантуру по экспериментальной физике. Он колебался, идти ли в Калтех, но Роберт «что-то там сделал», и Калтех неожиданно предложил Фрэнку стипендию, зависящую от академических показателей, и тот согласился.
В лаборатории под началом старого друга Роберта Чарли Лауритсена Фрэнк проводил опыты со спектрографом бета-излучения. Если Роберт окончил докторантуру за два года, то Фрэнк спокойно шел к степени доктора целых четыре. Отчасти это было связано с тем, что опыты требовали больше времени, чем фундаментальная наука. Однако на выборе сказался и темперамент Фрэнка, его желание наполнять жизнь не одной лишь физикой. Оппенгеймер-младший любил музыку и умел играть на флейте так хорошо, что в глазах брата и многих друзей мог бы запросто стать профессиональным музыкантом. Унаследовав от матери тонкий художественный вкус, Фрэнк любил писать картины и читал много поэзии. В противоположность отточенным, корректным европейским манерам Роберта его брат, по мнению друзей, одевался кое-как и вел себя как человек «богемы».
Во время первого года обучения в Калтехе Фрэнк познакомился с Жакнетт Куанн по прозвищу Джеки, двадцатичетырехлетней девушкой франко-канадского происхождения, изучавшей в Беркли экономику. Они впервые встретились в Беркли весной 1936 года, когда Роберт взял с собой брата в гости к знакомой — Уиноне Недельски. Джеки помогала ей ухаживать за ребенком. Чтобы оплатить счета, девушка также работала официанткой. Простая и открытая по натуре, она не витала в облаках и была напрочь лишена претенциозности. «Джеки гордилась принадлежностью к рабочему классу, — говорил Боб Сербер, — и терпеть не могла умников». В будущем она планировала стать социальным работником. Волосы подстригала коротко, под мальчика, губной помадой и прочей косметикой никогда не пользовалась. Роберт Оппенгеймер вряд ли бы счел девушку такого сорта подходящей парой для своего брата. Однако еще той же весной Роберт, Фрэнк, Джеки и Уинона (недавно расставшаяся с мужем Лео) два-три раза сообща выезжали на прогулки. В июне Фрэнк пригласил Джеки провести лето в «Перро Калиенте». Они прибыли на новеньком пикапе «форд», подаренном Робертом, стоимостью 750 долларов.
Когда тем же летом Фрэнк сообщил брату о своем намерении жениться на Джеки, Роберт попытался его отговорить. Джеки и Роберт плохо уживались. Она вспоминала, что Роберт «постоянно говорил вещи вроде “ну конечно, ты ведь старше Фрэнка” — кстати, я старше его всего на восемь месяцев — и что Фрэнку еще рано жениться».
Фрэнк не послушался совета и 15 сентября 1936 года вступил в брак с Джеки. «С его стороны это было актом освобождения и протеста против зависимости от меня», — написал Роберт. Он по-прежнему ни во что ее не ставил, называя «официанткой, на которой женился мой брат». Но, с другой стороны, продолжал устраивать жизнь своего брата и его молодой жены. «Мы часто виделись втроем в Пасадене, Беркли и “Перро Калиенте”, — вспоминал Фрэнк, — и мы с братом неизменно разделяли замыслы, начинания и друзей».
Джеки всегда была политической активисткой. «Она могла свести вас с ума своими тирадами о политике», — вспоминал один из родственников. Еще студенткой в Беркли Джеки вступила в Коммунистический союз молодежи, потом год проработала в газете Коммунистической партии в Лос-Анджелесе. У Фрэнка ее политическая деятельность не вызывала отторжения. «Я был близок к левым еще со школьных времен, — вспоминал он. — Помню, как-то раз мы с друзьями пошли на концерт в Карнеги-холле без дирижера. Концерт был частью протеста против “боссов”».
Как и Роберт, Фрэнк получил воспитание в Школе этической культуры, где его учили дебатировать на тему морали и этики. В шестнадцать лет он вместе с друзьями работал помощником во время президентской кампании Эла Смита 1928 года. В Университете Джонса Хопкинса многие из однокурсников занимали позицию левее Демократической партии. В то же время Фрэнк не любил многословные политические споры. «Я часто говорил другим, — вспоминал он, — если я чего-то не могу сделать, то и болтать об этом не стану». Однажды посетив в английском Кембридже собрание Коммунистической партии, он был «обескуражен». «Они занимались пустой говорильней», — вспоминал потом Фрэнк. Однако во время визита в Германию он быстро оценил фашистскую угрозу: «Такое ощущение, что все общество насквозь прогнило». Родственники отца рассказывали о происходивших в гитлеровской Германии «ужасных вещах», и он был готов поддержать любую группу, решившую «как-то с этим бороться».
Вернувшись осенью в Калифорнию, Фрэнк был глубоко тронут удручающим положением местных сельхозрабочих и негров. Экономическая депрессия причиняла ужасные страдания миллионам людей. Еще один аспирант Калтеха Уильям Фаулер, любивший повторять, что стал физиком, чтобы не думать о людях, теперь был расстроен, потому что депрессия заставляла его поступать наоборот. Фрэнк разделял это чувство. Он начал читать книги по истории рабочего движения и в конце концов проштудировал немало трудов Маркса, Энгельса и Ленина.
В начале 1937 года Джеки и Фрэнк увидели талон на вступление в Коммунистическую партию, опубликованный в газете «Пиплз уорлд». «Я вырезал его и отправил, — рассказывал Фрэнк. — Мы этого практически не скрывали, совершенно не скрывали». Однако ответа пришлось ждать несколько месяцев. Как и другим дипломированным специалистам, Фрэнку предложили вступить в партию под псевдонимом. Он выбрал псевдоним Фрэнк Фолсом. «Когда меня принимали в партию, — впоследствии свидетельствовал он, — меня попросили по какой-то причине, которую я не понял ни тогда, ни потом, записаться под своим именем, но под чужой фамилией. Мне это показалось смешным. Я никогда не пользовался какой-либо другой фамилией, кроме своей, и в то время — из-за смехотворности предложения — указал вместо фамилии название калифорнийской тюрьмы [Фолсом]». В 1937 году ему выдали членский билет № 56385. Однажды Фрэнк по рассеянности оставил свой зеленый партийный билет в кармане рубашки, отправленной в прачечную. Билет вернули вместе с рубашкой, аккуратно вложенным в конверт.
В 1935 году для американцев, озабоченных экономической справедливостью, в том числе многих либералов и сторонников «Нового курса», не было ничего необычного в симпатиях к коммунистическому движению. Множество не только рабочих, но и писателей, журналистов и учителей поддерживали наиболее радикальные черты «Нового курса» Франклина Рузвельта. И хотя интеллигенция по большей части не вступала в Компартию, в душе тяготела к популистскому движению, обещавшему построить мир, пронизанный культурой равноправия.
Приверженность Фрэнка коммунистическим идеям имеет глубокие американские корни. Как он сам потом объяснял, «интеллектуалы, которых из-за ужасов, несправедливости и страхов тридцатых притягивали левые идеи, в разной степени отождествляли себя с историей протеста в Америке… Джоном Брауном, Сьюзен Б. Энтони, Кларенсом Дэрроу, Джеком Лондоном и даже с такими движениями, как аболиционисты, ранняя Американская федерация труда и Индустриальные рабочие мира».
Поначалу партия включила Фрэнка и Джеки в так называемую «уличную ячейку» в Пасадене. Большинство товарищей по партии жили в соседних районах, среди них было немало бедствующих, безработных негров. Численность группы колебалась от десяти до тридцати человек. Они проводили регулярные открытые собрания, на которых присутствовали как коммунисты, так и члены различных организаций, связанных с «Новым курсом», например Союзом рабочих — организацией безработных. Разговоров было много, а реальных действий мало, что несказанно раздражало Фрэнка. «Мы пытались добиться равенства в городском плавательном бассейне, — рассказывал он. — Они пускали черных после обеда и вечером в среду, после чего в четверг утром меняли воду». Однако, несмотря на все усилия, сегрегацию в бассейне не отменили.
