Если этот перформанс и обескуражил Оппенгеймера, то записи ФБР об этом умалчивают. Они лишь упоминают: Оппенгеймер быстро ответил, что незнаком с Краучем. На предложение подробнее описать собрание, происходившее в июле 1941 года, Крауч сказал, что после речи, длившейся около часа, Оппенгеймер задал ему несколько вопросов. Оппенгеймер вмешался и пожелал знать, о чем именно он якобы спрашивал Крауча. Крауч заявил, что речь шла о философской оценке вовлеченности России в войну с «точки зрения марксистской доктрины»: «Доктор Оппенгеймер выразил понимание, почему нам следует оказывать помощь России, но подвергал сомнению помощь Великобритании, которая могла вести двойную игру». По утверждению Крауча, Оппенгеймер также ставил вопрос о том, не породило ли вторжение Германии в Россию две войны — «британско-германскую империалистическую войну» и «русско-германскую народную войну». На это Оппенгеймер ответил, что «не мог ставить вопрос подобным образом, потому что никогда не выдвигал концепцию двух войн».
Маркс и Вольпе попытались поймать Крауча на описании внешности Оппенгеймера. Выглядит ли он так же, как в 1941 году? Крауч ответил утвердительно. «А как насчет его прически?» — спросил один из адвокатов. Крауч ответил, что Роберт, возможно, носит сейчас более короткую стрижку, но в то время он не обращал внимания на его прическу. На самом деле в 1941 году Оппенгеймер отрастил копну длинных волос, в то время как в 1952 году стригся очень коротко — «под бокс». Увы, такая разница не играла большой роли.
В целом Крауч продемонстрировал способность убедительно выступить в суде как свидетель против Оппенгеймера. Он помнил планировку дома Оппенгеймеров и правдоподобно описал поведение Оппенгеймера осенью 1941 года на новоселье у Кена Мэя. Эта улика могла оказаться важной, так как Крауч настаивал, что видел Оппенгеймера увлеченным беседой с Кеном Мэем, Джозефом Вайнбергом, Стивом Нельсоном и Кларенсом Хиски, еще одним аспирантом-физиком из Беркли.
После того как свидетель покинул помещение, Оппенгеймер еще раз заявил юристам министерства юстиции, что не помнит ни одной встречи с Краучем. На этом беседа закончилась. Маркс и Вольпе гадали, каким будет следующий шаг министерства юстиции.
Через три дня, 23 мая 1952 года, они узнали о предъявлении обвинения Вайнбергу. Обвинительный акт не упоминал Крауча, Оппенгеймера или собрание на Кенилуорт-корт. Адвокаты Оппенгеймера через председателя КАЭ Гордона Дина повлияли на министерство юстиции и вынудили его исключить эпизод с собранием на Кенилуорт-корт из акта. Оппенгеймер получил передышку — но ненадолго.
Судебный процесс над Вайнбергом по делу о лжесвидетельстве наконец стартовал осенью 1952 года. Оппенгеймер почти сразу же получил от государственных органов уведомление о том, что его могут вызвать свидетелем. Герберт Маркс вновь добился исключения Оппенгеймера из списка свидетелей. Среди прочего он убедил председателя КАЭ Гордона Дина написать президенту Трумэну письмо с просьбой отдать министерству юстиции распоряжение об исключении показаний Крауча из рассмотрения дела. «Показания Оппенгеймера столкнутся с показаниями Крауча, — написал Дин президенту. — Чем бы ни закончилось дело Вайнберга, доброе имя доктора Оппенгеймера сильно пострадает, его значение для страны будет уничтожено». Трумэн ответил на следующий день: «Меня очень интересует связь Вайнберга с Оппенгеймером. Я, как и вы, считаю Оппенгеймера честным человеком. В наше время низложения авторитетов и неоправданных приемов очернительства хорошие люди вынуждены страдать без надобности». При этом Трумэн ни словом не обмолвился о своих намерениях.
В начале осени министерство юстиции представило подробный перечень материалов по делу Вайнберга. Оппенгеймер в них не упоминался. Однако после избрания в начале ноября на пост президента Дуайта Эйзенхауэра отношение к судебным процессам по вопросам безопасности ужесточилось. 18 ноября 1952 года чиновник министерства юстиции позвонил Джо Вольпе и заявил: «Оппи придется привлечь к процессу». «Сан-Франциско кроникл» и другие газеты подхватили сообщения телеграфных агентств: «…государственные обвинители сегодня заявили, что доктор Джозеф Вайнберг присутствовал на собрании Коммунистической партии в Беркли, штат Калифорния, в “доме, который, как утверждается… занимал Дж. Роберт Оппенгеймер”». На следующий день адвокат Вайнберга прислал Оппенгеймеру вызов в суд в качестве свидетеля защиты. Оппи поделился своим негодованием с Рут Толмен, она написала в ответ: «Какое гнусное дело. Роберт, я представляю, как тебя тревожит эта перспектива».
Маркс и Вольпе понимали: на таком судебном процессе, где показания одного человека противостоят показаниям другого, может произойти что угодно. Если Вайнберга осудят за лжесвидетельство, то обвинение могут предъявить и самому Оппенгеймеру. Поэтому Маркс и Вольпе еще раз напрягли все силы, чтобы исключить присутствие Оппенгеймера на судебном процессе. На встрече с государственными обвинителями адвокаты доказывали, что «ввергать Оппенгеймера в смятение и скорбь — ужасная затея… и выразили надежду на то, что найдется способ не подвергать такому испытанию столь важного для страны человека. <…> Джо Сталин не мог бы придумать лучшего способа вести свою игру, чем нагнетание подозрений к таким людям, как Оппенгеймер».
В конце января, вскоре после инаугурации Эйзенхауэра, Вольпе и Маркс еще раз спросили председателя КАЭ Дина, «не найдется ли естественный, внутренний канал, чтобы решить этот вопрос на более высоком уровне». Тем не менее, когда в конце февраля процесс наконец начался, адвокат Вайнберга объявил, что Оппенгеймер приглашен свидетелем защиты и готов подтвердить, что никакого собрания на Кенилуорт-корт не было. В своей вступительной речи защитник Вайнберга театрально провозгласил: «Это дело сводится к тому, что заслуживает большего доверия — слово преступника [Крауча] или слово выдающегося ученого и образцового американца…»
Оппенгеймеру пришлось выехать в Вашингтон, чтобы иметь возможность выступить в суде по первому требованию. Однако 27 февраля ему передали, что давать свидетельские показания, возможно, не потребуется, потому что министерство юстиции неожиданно решило отозвать часть обвинения, связанную с собранием на Кенилуорт-корт. Очевидно, на министерство юстиции нажал, защищая репутацию КАЭ, Гордон Дин. Вечером 27 февраля Оппи сел в поезд и уже ночью прибыл в Олден-Мэнор, где его встретила приехавшая из Калифорнии Рут Толмен. Рут заметила, что Роберт выглядел «изнуренным, встревоженным и вымотанным». По крайней мере, ему удалось избежать «унизительных вызовов в суд и прочего».
Так как обвинение не имело права доказывать вину Вайнберга на основании незаконной записи разговора между ним и Стивом Нельсоном, дело начало рассыпаться. 5 марта 1953 года процесс закончился оправданием Вайнберга. В явное нарушение юридических норм судья федерального окружного суда Александр Холтцофф заявил жюри, что «суд не одобряет их вердикт». Судья добавил, что показания на процессе вскрыли «поразительную, шокирующую ситуацию, существовавшую в кампусе крупного университета в 1939, 1940 и 1941 годах, где активно действовала подпольная коммунистическая организация»[29].
И все же Оппенгеймер испытал большое облегчение. Он надеялся, что дело окончательно закрыли. Узнав, что Оппенгеймера не вызовут для дачи показаний в суде, Дэвид Лилиенталь написал старому другу: «Вокруг творится много подлости и несправедливости, но даже в такое время мы заслуживаем порядочного отношения». По иронии судьбы во время очередного визита на Капитолийский холм Оппенгеймер оказался в лифте вместе с сенатором Маккарти. «Мы посмотрели друг другу в глаза, — сообщил потом другу Роберт, — и я подмигнул».
Джо Вайнбергу, которому исполнилось тридцать шесть лет, вернули свободу, но не вернули работу. Университет Миннесоты уволил его еще два года назад, когда КРАД навесил на Вайнберга ярлык «ученого Икс». Вопреки оправданию по суду, ректор университета заявил, что Вайнберга решено не восстанавливать в должности за отказ от сотрудничества с ФБР. Обращаясь к своему наставнику в последний раз, Вайнберг написал Оппи с просьбой о рекомендательном письме для поступления на работу в фирму оптики. Вайнберг заверил Роберта, что больше не станет его беспокоить. Оппенгеймер имел все основания опасаться, что ФБР пронюхает об этом, как, кстати, и случилось, но все-таки выполнил просьбу друга, и Вайнберг был принят на работу. Вайнберг был благодарен, однако несколько лет спустя, когда его попросили описать его отношения с Оппи, ответил: «Я ему надоел, и он мне тоже».
