В 1949 году положение было совершенно иным. Америка не вела войну, советский успех привел к новому опасному витку гонки ядерных вооружений, а члены консультативного комитета считались наиболее хорошо информированными и опытными учеными-атомщиками Америки. Все они пришли к единому мнению: оружие, способное уничтожить на планете все живое, нельзя обсуждать в военно-политическом вакууме. Моральные соображения были не менее важны, чем технический анализ.
«Применение такого оружия приведет к гибели бесчисленного количества людей, — писал Оппенгеймер. — Это оружие не предназначено для разрушения военных или полувоенных объектов. Поэтому оно выводит политику истребления гражданского населения далеко за рамки обычной атомной бомбы».
Оппенгеймер опасался, что супербомба окажется слишком мощным оружием или, выражаясь иначе, любая военная цель окажется «слишком мала» для термоядерной бомбы. Если бомба, сброшенная на Хиросиму, имела мощность 15 000 тонн в тротиловом эквиваленте, то взрыв термоядерной бомбы, если бы ее удалось создать, имел бы эквивалент в сто миллионов тонн тротила. Супероружие было слишком велико даже для уничтожения городов. Оно легко могло истребить все живое на площади от 150 до 1000 квадратных миль. Отчет консультативного комитета КАЭ делал вывод: «супербомба может легко превратиться в орудие геноцида». Даже если ее не использовать, сам факт, что США имеют на своем вооружении орудие геноцида, в конечном счете был бы вреден для безопасности страны. «Наличие такого оружия в нашем арсенале, — сообщал отчет, подписанный большинством членов комитета, — возымеет далеко идущие последствия для международного имиджа США». Трезвомыслящие люди планеты могли подумать, что Америка решила устроить армагеддон. «Поэтому мы считаем, что психологический эффект наличия такого оружия в наших руках нанес бы ущерб нашим интересам».
Подобно Конанту, Раби и другим ученым, Оппенгеймер надеялся, что супербомбу никогда не создадут и что отказ от ее производства позволит начать переговоры с русскими о контроле над вооружениями. «Мы считаем, что супербомбу не следует создавать, — написал Оппенгеймер, выражая мнение большинства. — Человечество вполне обойдется без демонстрации того, что такое оружие может быть создано…»
Как впоследствии заметил Макджордж Банди, авторы отчета, по сути, убедительно обосновали необходимость договоров о контроле над вооружениями, которые были заключены в 1970-е годы. Но как быть, если мирное предложение США отвергнут? Что, если Советы первыми сделают супербомбу? В таком случае русским пришлось бы ее испытать — водородную бомбу невозможно изготовить без испытаний, которые невозможно утаить. «На довод относительно того, что русские могут разработать такое же оружие, мы отвечаем: наша затея их не остановит. А если они применят это оружие против нас, нашего запаса атомных бомб хватит для ответного удара, сравнимого по мощности с супероружием».
Так как супербомба являлась неудобным с военной точки зрения оружием ввиду нехватки больших целей, Оппенгеймер и прочие участники комитета, подписавшие отчет, утверждали, что было бы экономичнее и в военном смысле эффективнее ускорить производство небольших тактических атомных боеприпасов из расщепляющихся материалов. Вместе с наращиванием в Западной Европе обычных вооруженных сил ядерное оружие поля боя обеспечило бы Западу намного более эффективное и правдоподобное сдерживающее противодействие вероятному советскому вторжению. Это было первое предложение из области ядерной «достаточности», стратегической концепции, предлагавшей формировать ядерный арсенал для конкретной задачи, а не на основе бессмысленной накопительной гонки вооружений.
Оппенгеймер был доволен выводами, сделанными комитетом. Личный секретарь Кэтрин Расселл не разделяла оптимизма своего шефа. Закончив печатать отчет комитета, она предсказала: «Вас ждут большие неприятности». Тем не менее Оппи был рад слышать, что 9 ноября 1949 года члены КАЭ тремя голосами к двум поддержали рекомендации консультативного комитета. Члены комиссии Лилиенталь, Пайк и Смит проголосовали против экстренной программы создания супероружия, Стросс и Дин — за.
Оппенгеймер наивно полагал, что битва против супероружия выиграна. Вскоре, однако, выяснилось, что Теллер, Стросс и другие сторонники водородной бомбы не собирались отступать. Сенатор Брайен Макмахон сказал Теллеру, что его «тошнит от отчета консультативного комитета». Макмахон считал, что война с Советами «неизбежна». Шокированному Лилиенталю сенатор заявил, что США должны «побыстрее смести Советы с лица земли, пока те не сделали то же самое с нами…». Адмирал Сидни Соерс предупреждал: «Или мы ее [водородную бомбу] сделаем, или русские сбросят ее на нас без предупреждения». Многие вашингтонские чиновники высказывали похожие апокалиптические пророчества. Дебаты о супероружии разожгли тлеющие истерические настроения периода холодной войны и поделили ответственных лиц и политиков на два враждующих лагеря — сторонников гонки вооружений и приверженцев контроля над вооружениями.
Под давлением лоббистов Трумэн попросил председателя КАЭ Лилиенталя, министра обороны Луиса Джонсона и госсекретаря Дина Ачесона еще раз рассмотреть вопрос и представить окончательные рекомендации. Лилиенталь, разумеется, был настроен решительно против разработки супероружия. Джонсон выступал «за». Ачесон пока не определился. Обладая острым политическим чутьем, он хорошо понимал, чего хотят в Белом доме. После того как Оппенгеймер ввел его в курс дела, госсекретарь перевел детальные объяснения Оппи в упрощенную форму. «Я выслушал его предельно внимательно, — сообщил Ачесон коллеге, — но так и не понял, что пытался сказать Оппи. Как можно “на собственном примере” убедить враждебно настроенного параноика разоружиться?»
Неприкрытый скептицизм Ачесона показал Оппенгеймеру, как мало у него союзников в администрации президента. Правда, один твердый союзник у него был — Джордж Кеннан, готовившийся покинуть той осенью пост начальника отдела политического планирования Госдепартамента. Хотя Ачесон прежде очень ценил советы Кеннана, теперь они редко могли найти общий язык по главным политическим вопросам. Архитектор американской политики сдерживания был недоволен степенью ее милитаризации. Он окончательно лишился иллюзий, когда администрация Трумэна в ответ на неуступчивость Советов разорвала соглашение с СССР и учредила автономное правительство в Западной Германии. Поэтому в конце сентября 1949 года расстроенный, попавший в опалу Кеннан объявил о своем намерении полностью уйти с государственной службы.
Кеннан впервые повстречался с Оппенгеймером в 1946 году на лекции в военном колледже. «Он был одет в обычный коричневый костюм со слишком длинными брюками, — описал встречу Кеннан. — Роберт был больше похож на студента-выпускника факультета физики, чем на знаменитость. Он подошел к краю постамента и говорил, насколько я помню, без бумажки, 40 или 45 минут с такой поразительной безупречностью и ясностью, что никто не решался о чем-то спрашивать».
В 1949–1950 годах между Кеннаном и Оппенгеймером на основе взаимного уважения и образованности сложились близкие дружеские отношения. Оппи пригласил Кеннана в Принстон на секретный семинар по ядерному оружию. Кроме того, Кеннан имел много дел с Оппенгеймером по вопросу доступа Великобритании и Канады к урану. «Он держал уровень очень высоко, — отзывался Кеннан об этих встречах, — был очень подвижен в интеллектуальном плане, точен и проницателен. [На этих встречах] никто не желал заниматься пустяками, все стремились проявить свой интеллект с наилучшей стороны».
Кеннан еще раз приехал в Принстон 16 ноября 1949 года в разгар дебатов о супероружии. Он долго беседовал с Оппенгеймером о «нынешнем состоянии атомной проблемы». Оппи визит друга «вдохновил». Взгляды Кеннана показались ему «не догматичными» и «близкими по духу». На тот момент Кеннан предполагал, что в ответ на появление бомбы у Советов президент мог бы объявить мораторий на создание супероружия. «Ваши предложения, — написал Оппенгеймер Кеннану на следующий день, — показались мне вразумительными…» В то же время он предупредил, что «в нынешнем общественном климате» их не воспримут в Вашингтоне те, чья идея безопасности «приобрела застывший, окончательный вид». О том, насколько окрепло политическое чутье Оппенгеймера, свидетельствует следующее предупреждение: «Мы должны быть готовы встретить и преодолеть возражения тех, кто сочтет ваше предложение слишком опасным».
