– Ладно, – буркнул Ливий.

– Ты должен с ним подружиться. Он многому тебя научит. Ключевое слово – уважение, приятель. В этом мире уважение открывает все двери. Ну, а потом… – Умар задумчиво потер подбородок. – А потом, когда ты отсюда выйдешь, я заберу тебя с собой и отвезу на восток. Познакомлю со своим братом. Ты ему понравишься.

– Кто он, ваш брат?

– Аднан Саркис, видный работорговец. Он тоже мечтает быть королем. И совсем скоро им станет. Вы друг друга поймете.

Ливий откинулся на деревянную спинку скамейки и впервые за время их разговора улыбнулся. Если до этого он был похож на двадцатилетнего юношу, то теперь походил на мальчишку.

– Вашему брату нужен помощник?

– Можно сказать и так. Я чувствую, что голова у тебя дурная, и дело нельзя пускать на самотек. Лучше творить глупости, имея влиятельного покровителя, чем связываться непонятно с кем.

– Никогда не был на востоке. Каково там, в Алжире?

– Жарко, влажно, полно вкусной еды и возмутительно красивых женщин. Увидишь однажды – и не захочешь уезжать.

***

Анвар, как и следовало ожидать, от предложения помириться с «тем наглым щенком» в восторг не пришел.

– Ты совсем умом тронулся, Саркис? Может, мне и хлеб преломить с этим прохвостом? Поцеловать его в обе щеки и пообещать, что впредь буду вести себя хорошо?

– Я не против, но так далеко заходить не обязательно.

Они сидели за широким грубо сбитым столом на тюремной кухне. Умар резал огурцы и помидоры для салата, который должны были подать за ужином, а Анвар, как всегда, дымил сигаретой и пил крепкий чай.

– Хрена с два я буду с ним мириться.

– Ты придаешь этому слишком большое значение. Он не хотел тебя задеть, не пытался оскорбить в присутствии других. Бедняга всего лишь попросил сигаретку. На преступление века не тянет.

– «Одно из двух: либо ты немедленно дашь мне сигарету, либо получишь по морде», – процитировал Анвар, с громким стуком возвращая пустую кружку на стол. – Знаешь, когда со мной в последний раз так разговаривали? Хочешь, расскажу, как я отреагировал?

Умар аккуратно снял темно-зеленую кожицу с очередного огурца и, положив его на доску, ловко разрезал пополам.

– Он хороший парень, Анвар. Я говорил с ним, смотрел ему в глаза. Наглости в нем хоть отбавляй, спору нет, и проблемы с авторитетами у него явно имеются. Ты должен его понять. Он впервые оказался в тюрьме, вдали от дома. Вокруг все чужие, все незнакомое, другой мир, правила, о которых он и понятия не имеет. И попал он сюда потому, что его сдали коллеги по ремеслу. Он мог петь на допросе соловьем, называя адреса и имена, но молчал, как рыба. Молчал даже после того, как ему пригрозили тюремным сроком. Молчал и после того, как за ним закрылась дверь камеры. Я знаю заключенных, которые держались на допросе молодцами и строили из себя крутых парней, но за решеткой теряли самообладание и рассказывали обо всем первому попавшемуся надзирателю. Много ты знаешь пацанов, уважающих наши законы?

Анвар многозначительно хмыкнул, туша сигарету в жестяной пепельнице.

– Ненавижу работорговцев, – сказал он. – Сукины дети, скользкие, как угри. Язык подвешен, всюду связи, выберутся из любой передряги целыми и невредимыми. У них нет ни совести, ни чести. Откуда возьмутся честь и совесть у того, кто толкает живой товар?

– Ни ты, ни я не знаем его историю, Анвар. Но готов поспорить на что угодно: это невеселая история. Такие юнцы не попадают в криминальный мир с мечтами о славе, приключениях и легких деньгах. Боги милосердные, да ты его хоть разглядел как следует? По всему видно, что он из хорошего дома. Если и не купался в роскоши в детстве, то воспитание получил достойное. У него были мать, отец, возможно, братья и сестры. Слуги, повар, наставники. Он ездил верхом, рисовал, писал стихи и музыку, изучал языки. Его били по рукам, если он путал столовые приборы или неправильно держал вилку. А потом что-то сломалось. Может, когда-нибудь он мне об этом расскажет.

Анвар наблюдал за тем, как Умар отправляет нарезанные овощи в миску и берет из холщового мешка большой краснобокий помидор.

– Никогда не понимал в тебе этого, Саркис, – проговорил он задумчиво. – Ты можешь быть последним козлом, не думая дважды, хватаешься за нож, но порой встречаешь таких мальцов – и превращаешься в сопливую бабу. Что это? Тебе пора заводить собственных детишек?

– Как-нибудь перебьюсь, – насмешливо хмыкнул Умар. – Он славный малый. Я хочу, чтобы вы помирились. Возьми его в ученики.

– Ишь как запел. Может, мне усыновить его? Принести на ночь теплого молока с медом и рассказать сказку?

– Ему нужен не только покровитель, но и наставник. Ты на эту роль подойдешь.

– Наставник мелких щенков, – ухмыльнулся Анвар, вновь открывая сигаретную пачку. – Ладно, черт с тобой. Я дам поганцу шанс. Но только один шанс, Саркис. Не больше. Ты знаешь, Анвар Мутаз всегда держит свое слово.

***

После ужина Умар сказал дежурному надзирателю, что забирает Анвара на экскурсию в лазарет, и пообещал, что они вернутся максимум через полчаса. Тюремный график распространялся и на свободных заключенных: когда наступало время отбоя, они должны были находиться в камерах. Надзиратель глянул на часы, нахмурился для вида – свет должны были выключить как раз через тридцать минут – но согласился.

– Не опаздывать, – напоследок буркнул он.

– Так точно, – отозвался Умар. – Придем вовремя.

– Надеюсь. Если нет, будешь безвылазно сидеть в камере месяц. И не заливай мне про свое примерное поведение, Саркис. Не поможет.

Ливий сидел на больничной койке, скрестив ноги, и писал что-то в толстой тетради, обернутой белой кожей. Увидев Умара и шедшего за ним Анвара, он медленно отложил ручку и выпрямил спину.

– Добрый вечер, – поприветствовал Умар. – Мой друг не говорит по-итальянски, так что придется нам побеседовать на английском. Если у тебя возникнут проблемы, я переведу.

– Не возникнут, – ответил Ливий, не сводя взгляда с Анвара. В его глазах не было страха, чего не скажешь об угрозе. Казалось, сделай тот еще один шаг – и юнец, не раздумывая, вцепится ему в горло.

– Доктор Самуэль сказал, что ты плохо говоришь по-английски.

– Нормально я говорю по-английски. Но это еще не значит, что буду болтать со всеми подряд. Ваш доктор мне не нравится. У него раздутое самомнение, тупое лицо и взгляд последнего тюфяка.

Английским он владел хорошо, если не считать интонационного акцента, свойственного уроженцам средиземноморья.

– Это Анвар, – представил спутника Умар. – Помнишь его?

– И буду помнить еще долго, даже если он надеется на обратное.

– Слышал? – начал злиться Анвар. – Я пришел сюда после ужина, хотя мог покурить себе спокойно и поиграть в покер, и вот что этот щенок мне говорит.

– Успокойтесь оба, – осадил их Умар. – Ливий, Анвар здесь потому, что хочет принести тебе свои извинения. И услышать от тебя то же самое. Мы уже обсуждали это с тобой сегодня днем. То, что произошло между вами, было недоразумением. Я разъясню принятые здесь правила, и ты будешь их уважать.

Ливий перебирал в пальцах ручку, глядя куда-то в направлении окна, мимо собеседников.

– Ты начнешь первым, – продолжил Умар.

– Почему это? – тут же насторожился юнец. – Я никого не избивал. Все произошло с точностью до наоборот.

– Ты начнешь первым потому, что я так решил.

Ручка полетела на скомканное одеяло, следом отправилась тетрадь.

– Прошу прощения. – В тоне Ливия было столько яда, что им отравилась бы вся тюрьма, включая надзирателей. – Я был неправ, беседовал с вами недостаточно вежливо и больше так не поступлю.

Анвар неожиданно для Умара рассмеялся – тепло и добродушно.

– И ты извини, пацан. Я перегнул палку. Но иногда наглецов нужно ставить на место. А ты наглец, думаю, спорить не станешь.

Ливий взял тетрадь, проверил, не измялись ли листы, и провел ребром ладони по кожаной обложке. Спустя мгновение Анвар протянул ему руку, и тот крепко пожал ее.