— Он там, у дверей. Как освободишься, вызови его.

— Я его внимательно выслушаю, только пусть придет к часу. Видела, какая у меня сегодня очередь.

— Ты это мне? — не поверила коллега.

Майсарат молча кивнула.

— Значит, он должен торчать до обеда, а ты будешь соблюдать очередь?

— Пусть немного погуляет или посидит в саду, а к часу я освобожусь и обязательно приму…

— Да ты… да я… Дай назад карточку! — Она схватила со стола историю болезни и выскочила из кабинета, даже в дробном стуке каблуков слышалась оскорбленность. И все-таки она тут же вернулась и злорадно прошипела в приоткрытую дверь:

— Спасибо тебе! Сам доцент осмотрит его!..

— Понимаю, был бы тяжело больной и нуждался в неотложной помощи. А то — нужный знакомый! И как только не стыдно! — Возмущался больной, который был у Майсарат на приеме…

Последним в кабинет вошел молодой мужчина с прятным улыбчивым лицом и добрыми глазами. Этого человека она помнила: он дважды приходил с катаром верхних дыхательных путей. Мужчина был высокий, немного нескладный, с большими грубыми руками. Но при этом градусник он брал так бережно и надежно, что было ясно — его руки умеют делать тонкую работу.

Майсарат помнит, как она в первый раз заглянула в карточку: мужчина оказался столяром. Вел он себя достойно и скромно, и у Майсарат после недолгих и стандартных вопросов осталось ощущение, что у нее на приеме был хороший и добрый человек.

И вот теперь он сидит перед нею в третий раз, жалуется на недомогание, плохой аппетит…

Майсарат сочувственно кивает и записывает его слова в карточку. И вдруг мимо ее окон с ревом и тревожными сиренами проносятся одна за другой несколько пожарных машин. Майсарат настораживается: в голове разворачивается не раз уже прокручиваемый сюжет — Дауд пришел из школы, пообедал, пошел гулять, забыв выключить газ… загорелась кухня, а за нею весь дом…

Первой мыслью было — бросить все и бежать домой. А как же больной? Она подавила в себе панический страх и сказала пациенту:

— Вот вам рецепты, полежите три дня и потом приходите…

Но больной замешкался, неловко перекладывая из руки в руку какой-то сверток.

— Вы что-то хотели спросить? — Майсарат встала, полагая, что прием закончен.

— Это вам, Майсарат Алиевна, — сказал мужчина и положил сверток на стол…

— Что такое? — растерялась Майсарат.

— Да пустяки, — ответил мужчина, пятясь к дверям. — Приехал брат из Ленинграда и привез «Птичье молоко». Я вам принес одну коробочку.

— Сейчас же возьмите обратно! — вспыхнула Майсарат. Какое-то смутное подозрение мелькнуло у нее в голове. — Прошу вас, присядьте, пожалуйста.

— Вы меня неправильно поняли, — пробормотал мужчина, но покорно взял со стола коробку и сел.

— Возьмите градусник.

— Сейчас у меня, наверное, нет температуры.

— Вы только жаловались на плохое самочувствие. Я поверила вам и записала в карточку.

— Плохо-то плохо, а температуры нет, — мужчина все же сунул градусник под мышку.

— Дайте-ка посмотрю ваше горло… Повернитесь к свету. Откройте пошире. Так… Теперь: «А-а-а…» Спасибо.

Майсарат села за стол и стала сосредоточенно писать что-то в карточку. Она строчила нервно и быстро — было видно, как сильно она уязвлена и раздосадована.

— Дайте, пожалуйста, градусник. — Не глядя на пациента, она протянула руку. — Ну что же, так и запишем: тридцать шесть и один.

Тщательно прослушав сердце и легкие больного, она сложила стетоскоп и впервые посмотрела лжебольному в глаза.

— Вы совершенно здоровы, и я не имею права выписывать вам бюллетень. А ваши задабривания выглядят просто непристойно…

— Я вам от чистого сердца, а вы бог знает что подумали. Чувствую я себя действительно неважно. Но мне на работе и без вашего бюллетеня поверят. Обойдусь. У нас в мастерской все-таки человеческие отношения. Жаль только, что я в вас так ошибся! — Мужчина глянул на Майсарат с плохо скрываемой обидой.

Пациент ушел, а Майсарат еще долго сидела в кабинете за столом. Ну и денек ей выпал! Кажется, это называется житейским опытом?..

В это же самое время, пообедав после школы и выключив газ, Дауд вышел во двор. Взглянул ненароком на ворота и заметил то, чего раньше не замечал: ворота выглядели неприглядно — краска местами облезла, местами отстала, свернувшись в легкие маленькие трубочки. И тут его осенило: надо покрасить ворота. Это хоть в какой-то мере загладит его вину перед отцом. К тому же неплохой подарок ко дню рождения.

Дауд подтащил к воротам стремянку, поставил на верхнюю ступеньку банку с краской, макнул в нее кисть и принялся за дело. Почему-то его все время тянуло обернуться, словно кто-то смотрел на него сзади. Когда он выкрасил верхнюю балку и повернулся назад, то увидел на балконе девятиэтажного дома Раису. Она помахала ему книжкой (наверное, «Королевой Марго»!). Дауд приветливо поднял кисть: тружусь, мол, очень занят, но рад тебя видеть!

Он вспомнил, какую сцену отметил в «Королеве» карандашом, и во рту у него стало сухо от волнения… Теперь он довольно часто оглядывался, но Раиса читала прилежно, не поднимая головы. Ну, ладно, пусть читает. Может, и ей придет в голову что-нибудь похожее…

Дауду стало весело работать, он насвистывал лихую мелодию, которая рождалась где-то внутри. Руки у него были ловкими и проворными, краска не густая и не жидкая, ворота хорошели на глазах…

Раиса больше не обнаруживала своего внимания. Но Дауду казалось: исподтишка поглядывает на него. И думает, наверное, о нем. Не меньше, чем он о ней. Иначе зачем бы она махала ему книжкой?

Дауд докрашивал ворота, стоя уже на земле, когда за спиной раздался голос матери:

— Ты не забыл выключить газ, сынок?

Майсарат с тревогой заглядывала через ворота во двор.

— Как всегда, согласно распоряжению: кран вверху!

— Молодец, сынок. Это что же, папа попросил покрасить?

— Я сам. Отца нет дома.

— Еще не пришел?

— Нет, уехал.

— Далеко?

— В командировку на два-три дня. А «Королеву Марго» принес.

Тут Дауд вспомнил о втором экземпляре Дюма и растерянно опустил голову. Что же сказать, если мама спросит? Может, сразу признаться, что он дал книгу Раисе? Но вот именно про Раису-то маме и не хотелось рассказывать.

— Да бог с ней, с «Королевой»! — равнодушно махнула рукой Майсарат. Она прошла во двор к ягненку, ласково погладила его по спине, потрепала за уши.

Молча и деловито Дауд прошел мимо матери в дом, вытащил из книги отцовскую записку, сунул ее в карман и с озабоченным видом вернулся к недокрашенным воротам.

— Ты что, сынок?

— Да ничего, — пожал плечами Дауд. — Воды попил.

Майсарат вошла в дом, достала из холодильника молоко, подогрела и отправилась кормить ягненка. Впервые ей захотелось накормить и приласкать малыша. О книге она даже не вспомнила.

Дауд старательно красил ворота и лихорадочно соображал: «Отец приедет через два-три дня. Раиса за это время, конечно же, прочтет книгу. И я положу ее на полку. Спросят, покажу, где лежит… А может, и не спросят».

Он довольно часто поглядывал на Раисин балкон, но там никого не было. Ему очень хотелось, чтобы она следила за ним. Ну хотя бы потихоньку…

Дауд вернулся из школы в хорошем настроении: на перемене они столкнулись с Раисой, и она ему открыто и дружески улыбнулась. Он подумал: теперь, пожалуй, можно считать, что жизнь его обрела новый смысл…

Дауд долго играл во дворе с черным ягненком, ласкал, гладил, чесал за ухом, а под конец напугал его, громко и беспричинно расхохотавшись.

В это время ему полагалось сидеть за уроками, но не было ни малейшего желания. Да, пожалуй, и особой нужды. Учебный год кончался, оценки были выставлены почти по всем предметам. Пусть уж готовятся те, кому надо исправлять отметки. Их сейчас в основном и спрашивают. А он никогда не гонялся за оценками. Достаточно и того, что у него нет троек. Точнее, почти нет…