— Вот дурачок! — засмеялся Омар и вскочил с постели.

Зевая и потягиваясь, он подошел к окну. За окном открывался большой сад, в котором чего только не было! Груши, яблони, боярышник, орешник, мушмула… Посередине сада кто-то даже посеял колосистую пшеницу. А вместо забора сад окружали густо переплетенные кусты смородины, крыжовника, терна и шиповника.

Подросток в полосатой кепке, повернутой козырьком назад, и щеголеватой рубашке в черно-белую полоску с закатанными выше локтей рукавами удобно устроился на старой сучковатой груше.

Распахнув окно, Омар крикнул сердито:

— Эй! А ну, слезай и катись отсюда!

— Ты что, с Луны свалился? — удивился подросток, раздвигая ветви груши и высовывая голову.

— Не свалился, а спустился по лестнице, — улыбнулся Омар, сразу представив себя героем цветного мультика, спускающимся с Луны по длиннющей веревочной лестнице.

— Ишь, джигит!

— А ты — просто воришка! — презрительно сказал Омар, полагая, что ему не годится шутить с жуликом, забравшимся в сад.

— Я — воришка?

— Вот именно!

— А ты-то кто? — Подросток надкусил грушу и скорчил мину.

— Я — хозяин сада!

— Ты что, муравей?

— Сам ты муравей! При чем тут муравей? Что ты мне голову морочишь? Слезай давай поживее!

— А если не слезу?

— Выпрыгну из окна и проткну тебя шпагой!

— Стало быть, ты — д’Артанья́н?

— Да вот! Занимаюсь фехтованием! Понял?

— Как не понять! Значит, от этого у тебя язык вырос длинный, а руки короткие… Спускайся сюда, раз ты такой смелый.

— Подожди, вернется бабушка — я тебе покажу!

— Д’Артаньян ждет бабушку! Он мне покажет потом, кто он такой, — насмешливо запел подросток, беззаботно болтая ногами. — А не скажешь ли еще, при чем здесь бабушка?

— Не могу же я квартиру бросить открытой.

— А ты что же — замок повесить хочешь?

— Умный больно! Небось обворуют — ты отвечать не будешь. Вон у нас дома два замка врезаны, и то мама боится, что воры залезут, когда нас нет.

— Где это у вас?

— В городе.

— A-а погоди-ка, погоди… Уж не ты ли внук дедушки Хасбулата? Омарчик?

— Не Омарчик, а Омар!

— Так я тебя помню, Омарчик. Тебя привозили совсем маленького. Я еще тогда в младших классах учился. Ты так забавно говорил: одно слово по-дарги́нски, три — по-русски. Не помнишь, наверное? А у нас быстро научился. И сейчас неплохо говоришь? Сразу и незаметно, что городской!

— Папа и мама со мной только по-даргински разговаривают.

— Ну и правильно! А то приезжают в родной аул и как иностранцы со своими односельчанами объясняются.

— Дедушка считает: тот, кто забывает родной язык, не уважает собственных предков.

— Дедушка Хасбулат знает, что говорит. Дома он?

— Давно ушел. Навес над источником строит. Бабушка вернется, мы пойдем ему помогать. Хочешь с нами?

— Не могу сегодня — дела у меня, — подросток неторопливо спустился с дерева. — А ты к нам надолго?

— На сколько захочу.

— Ну, пока. Кстати, меня Кари́мом зовут. Еще встретимся!

Карим надкусил новую грушу и тут же выплюнул — видно, опять попалась кислая, незрелая. Помахав Омару рукой, он вышел из сада.

И тут Омар заметил, что в колючем заборе есть аккуратная калитка. Почему же дедушка ее не запирает? Мало ли кто может войти! Да. И этот парень вел себя довольно нахально. Жаль, что он, Омар, сразу не сумел поставить его на место. Ну, да они, судя по всему, еще увидятся…

Омар вышел из кунацкой[1] в коридор и остановился: из столовой, двери которой были прикрыты, доносился бабушкин голос. Слов Омар разобрать не мог, но, похоже, бабушка разговаривала с ребенком, скорее всего, с девочкой. Голос у нее был ласковый, нежный…

Омар потихоньку заглянул в дверь. Бабушка сидела в дальнем углу комнаты спиной к двери и своей большой фигурой загораживала от Омара ребенка. Чей же это малыш?

Он кашлянул и, здороваясь с бабушкой, шагнул в комнату.

Бабушка испуганно повернулась к нему, что-то поправила на тумбочке, перед которой сидела, и тотчас же встала. Ласково погладив Омара по голове, она спросила, хорошо ли он спал, что ему снилось… Потом она подтолкнула Омара к столу и торопливо вышла из комнаты.

Омар кинулся к тумбочке, приподнял маленький цветастый платок, наброшенный бабушкой, и разинул рот: под платком лежала хорошенькая кукла с яркими щеками, кудрявыми черными волосами и блестящими глазами. На кукле было красивое платье из красного шелка, такое же длинное и широкое, какое носила сама бабушка.

«Вот это да! Что же, бабушка до сих пор в куклы играет, что ли?» — подумал Омар.

Кукла была удивительно похожа на его любимую тетю Салиха́т. Тетя Салихат ослепла много лет назад. Но глаза у нее остались такие же большие и блестящие, как прежде. Поэтому Омар до сих пор верил, что однажды утром тетя Салихат встанет и окажется, что слепота отступила, она все видит.

Папа с мамой возили тетю в Москву к знаменитому глазному врачу. Но приехали расстроенные и сказали: «Раз этот врач не смог, значит, и аллах не поможет!»

С тех пор Омар мечтал стать великим глазным врачом.

Тетя Салихат очень добрая. Омар даже думает, что она любит его больше, чем мама. Что бы он ни сделал, она никогда его не ругает. В трудные минуты тетя Салихат просто погладит его по голове, и Омар успокаивается. На душе становится легко. Хочется стать хорошим, добрым и никогда больше никого не огорчать…

Надо же, как похожа эта кукла на тетю Салихат! Омар осторожно потрогал пальцами глаза куклы. Глаза были холодные, словно металлические. Ах вон что! Оказывается, глазами кукле служили серебряные пуговички с чернью посередине. Омар помнит, что такие пуговицы он видел на дедушкиной черкеске с газыря́ми[2].

Услышав шаги возвращающейся бабушки. Омар быстро положил куклу на тумбочку, накинул на нее платок и пошел навстречу бабушке, чувствуя смутную вину.

Бабушка принесла внуку завтрак: горшочек кислого молока со сметаной, только что из погреба, и румяную булочку, испеченную в таруме[3]. Бабушка поставила все это на стол, достала расписную деревянную ложку:

— Садись, внучек!

Подняла куклу вместе с платком и вынесла в другую комнату.

Омару не терпелось спросить о кукле, но он не решился, подумав, что бабушке вопрос может не понравиться. К тому же были и другие вещи, которые его интересовали. И он сказал:

— Значит, не обязательно каждое утро есть манную кашу?

— У меня нет манной крупы, внучек.

— И рыбьего жира нет?

— А есть такой жир?

— Тебя никогда не поили?

— Я его в глаза не видела.

— Счастливая! А меня каждое утро заставляют пить. Такая мерзость! Я согласился в аул поехать, когда мама пообещала, что рыбий жир они дома оставят.

— Зачем же заставлять, если он такой противный?

— Полезный, говорят. Витаминов много.

— У нас тебе молоко и сад все заменят — и кашу, и рыбий жир, и витамины.

Омар откусил кусок хрустящей булки и запустил ложку в горшочек с кислым молоком. Ого, как вкусно!

— Бабушка! — вдруг неожиданно для самого себя сказал Омар. — Ты помнишь дедушкину черкеску с серебряными пуговицами и газырями?

Мысль о кукле все-таки не давала ему покоя.

— Как же не помнить, внучек?.. Зачем она тебе?

— Дедушка ее еще носит?

— Не носит, внучек. А уж как она ему идет! Такой он в ней молодой и стройный. Не модно, говорит. Все теперь стали как городские одеваться — и дети и взрослые. А дедушка черкеску надевает только когда в клубе самодеятельность выступает…

— А пуговицы и газыри выбросили?

— Как это выбросили? С газырями дедушка и по сей день не расстается — с собой в кармане носит.

— А пуговицы?

— Пуговицы? — Бабушка с удивлением посмотрела на внука. — Зачем тебе пуговицы?