Тогда же — двадцать семь лет назад — в Гефсиманский скит водили уже экскурсии, и те, кто долгие годы хранил память о преподобном, впервые получили возможность рассказывать о нем людям. Этот рассказ запомнился на всю жизнь.
Имя Варнава означает «сын утешения» — таким утешителем, печальником многотысячной семьи народной и был прп. Варнава всю жизнь. Вступление его на стезю старческого служения необычно — он стал окормлять народ по данному ему благословению, сам еще будучи только послушником. Но не лета и положение внешнее определяют духовную зрелость человека — всей своей жизнью от детства приготовлялся Василий Ильич Меркулов к духовному служению людям.
Родился он в Тульской губернии 24 января 1831 года в крестьянской крепостной семье Меркуловых, которая потом была продана другому владельцу в село Нару Фоминскую под Москвой. Светская книжная образованность Василия была невелика, обучился же он в совершенстве ремеслу слесаря. Но главным от детства благодаря стараниям матери было образование сердца и общение с миром духовным. Житие старца изобилует рассказами о видениях из мира горнего, которые он имел в детстве и ранней юности.
Господу нужно не наше образование и блестящие успехи в миру, Ему нужно чистое сердце, на котором Он может писать «глаголы неизреченные». Только такое сердце может понять эти глаголы, услышать Божий призыв. Так произошло и с юным Василием, когда он с матерью приехал в Троице-Сергиеву Лавру. Вот как об этом вспоминал сам подвижник: «Однажды, по окончании службы в Троицком соборе, подошел я приложиться к мощам преподобного Сергия и, когда прикладывался, почувствовал великую радость на душе. То чувство было тогда для меня необъяснимо, но так сильно охватило меня всего, что я тут же, у раки угодника Божия, окончательно решил, если Богу угодно будет, поступить под кров его обители».27
В 1851 году, в двадцатилетием возрасте, получив благословение от своего духовника старца Геронтия и от родителей, Василий Меркулов удалился в обитель прп. Сергия Радонежского. Вскоре он был определен на жительство в Гефсиманский скит и обрел там старца-духовника схимонаха Григория, затем в скит приехал и первый духовник юноши — старец Геронтий. Оба эти старца, почти одновременно отошедшие ко Господу, и дали своему послушнику пред кончиной завет — принимать людей на совет и быть для них старцем. Смутило и озадачило послушника Василия это двойное благословение, но вот что удивительно — никого из притекавших к нему богомольцев не смущало, что он даже пострига не имеет, как и священнического сана. Потому что, как сказано в житии, и в то время, когда он нес в скиту послушания слесаря, свечника, келейника, «все соприкасавшиеся с ним понимали, что в нем рождался будущий старец-подвижник». Еще при жизни старца Григория ему приходилось очень много общаться с людьми на келейном послушании, уже в это время запомнили богомольцы доброго, смиренного брата Василия, который никого не отпускал не утешенным из кельи старца. Поэтому естественным образом после кончины старца Григория те же люди потянулись к его послушнику. А вскоре и лаврское начальство утвердило благословение, данное послушнику Василию старцами. В 1872 году его официально утвердили в звании «народного духовника “Пещер” Гефсиманского скита», предварительно совершив над ним монашеский постриг с именем Варнава, рукоположение во диакона и сразу же во священника.
Должность духовника сделала отца Варнаву еще более известным среди богомольцев, и теперь с раннего утра до поздней ночи у дверей кельи его поджидал народ. «Старушка, издалека приехавшая на богомолье в “Троице-Сергию”, юноша-студент, ученый профессор, сановник, мастеровой, торговец, молоденькая девушка, монахини, дети — все шли к батюшке и находили у него удовлетворение своих духовных потребностей», — сказано в житии старца.28
«Сыночек», «деточка», «доченька» — так обращался он ко всем приходившим к нему. И сам он был удивительным «сыночком» — его отношение к матери трогает до слез. Немало страниц жития посвящено тому, как он встречал и принимал свою мать в монастыре, еще до того, как постриг ее в великую схиму в построенной им женской Иверской обители. Приведем один из таких рассказов. Однажды мать старца Варнавы пришла к нему на праздник, когда в скиту собирается множество богомольцев. Сильно смущалась старушка-мать, когда отец Варнава представлял ее каким-либо почетным посетителям и говорил: «Это вот моя родительница...» Не смела она и глаз поднять, смущаясь своего убогого одеяния и важности посетителей.
— Кормилец, зачем ты всем говоришь, что я мать твоя? Боюсь я, как бы, глядя на мое убожество, они не стали бы и тобой пренебрегать.
Старец же, улыбаясь, отвечал ей:
— Ах, матушка, матушка! Зачем ты отказываешься от меня? Разве я не сын тебе? Твоим-то убожеством я и должен гордиться, что ты в бедности сумела воспитать меня как должно.
В простоте сердечной отвечала старица:
— Какое мое воспитание тебе, кормилец? Не я, грешная и убогая, а Господь милосердный воспитал тебя.29
Сохранившиеся письма старца Варнавы, его духовные поучения свидетельствуют о его великой мудрости, необходимой нам и в наши трудные дни:
«Всего больше искушаются наши мысли и слово, но вот тут-то и подвиг, нужно бороться с такими искушениями; лучше перенести скорбь и скуку, нежели впасть в прелесть и в обман... По-мирскому жить — как по течению воды плыть, но духовно жить — нужно противиться миру, уклоняться от суетного ласкания...» «Спасение не в скудости. Ешь вкусно, но помни, что тело будет добычей червей. Спи на богатой кровати, но помни о жестких гробовых досках». «Суд Божий — не наш суд, и что хорошо, велико в глазах наших, то может быть признано худым, и наоборот». «Понуди себя на все доброе, принимай всех, как Самого Христа, всегда смотри только на свои недостатки, и будешь поистине с Богом».30
Служение старца Варнавы — это было служение любви, но любовь Божественная — не любовь человеческая. Часто старец не благословлял, умолял, запрещал тем, кто приходил к нему, делать то, что хотелось бы человеку, то, что ему нравилось, и наоборот, благословлял делать то, что было сопряжено с трудом и даже страданиями. В любви Божественной главное — спасение души, а не земное благополучие и удобство.
Так, в январе 1905 года пришел с покаянием к старцу Государь Император Николай II. О содержании беседы Императора со старцем точных сведений нет. Достоверно известно лишь то, что именно в этот год Николай II получил благословение на принятие мученического конца, когда Господу угодно будет этот крест на него возложить.31
Да и многим своим чадам духовным старец задолго до революции предсказал подвиг исповедничества и мученичества. В 1905 году, когда вся страна была охвачена забастовками и террором, батюшка с печалью возвещал: «Вся темная сила поднялась на Россию! Но силен Господь, и Он спасет Царя! Нужно молиться Архистратигу Михаилу. Но еще не все кончено... Еще прольется кровь!»32 Хотя и приходили богомольцы к старцу тысячами, он видел общее народное расслабление, формализм в делах веры и совести, он постоянно говорил о том, что «необходимо каяться, каяться, каяться», для того чтобы Господь «отвратил движимый на ны гнев». И заканчивал свои покаянные призывы старец Варнава пророческим молитвенным обращением: «Святые мученики, подкрепите нас!»
Господь не судил батюшке дожить до страшных времен новомучеников, но вся его жизнь была «бескровным мученичеством», такой же была и его кончина. Он ежедневно, ежечасно, ежеминутно распинал себя за других. В 1906 году он сильно занемог, болезнь усиливалась с каждым днем, но он продолжал ездить для окормления сестер в основанную им Иверскую Выксунскую обитель, по-прежнему принимал сотни богомольцев на исповедь и на совет каждый день. Так и в последний день своей жизни — 17 февраля 1906 года — старец, совершенно изнемогающий от болезни, уже отысповедовав у себя в скиту 400 человек и оставив дожидаться его еще 150 душ, поехал исповедовать новую начальницу опекаемого им дома призрения в Сергиевом Посаде. Поисповедовав ее, он попросил пригласить следующую исповедницу, а сам зашел в алтарь. Здесь он был найден лежащим на левом боку лицом к престолу, выпавший из его руки крест лежал на конце епитрахили.
