В статье II констатируется: "Когда эта женщина посетила своего короля в Шиноне, ее, по ее утверждению, сопровождал святой Михаил со всем своим небесным воинством".

Статья III: "Эта женщина столь же твердо верует в существование святого Михаила, как она верует в то, что Господь наш Иисус Христос пострадал и умер за нас".

Статья IV: "Эта женщина утверждает, что ей настолько точно известны события, которые должны произойти в будущем, как если бы они уже произошли; она верит в свое освобождение из тюрьмы и в то, что в ближайшие годы французская армия совершит чудесные вещи. Она, якобы, может узнать человека, ни разу с ним прежде не встречавшись, и обнаружила меч, который был спрятан в земле".

Статья V: "Она утверждает, что по Господнему велению надела мужское платье и в этой одежде причащалась святых тайн, и ничто в мире не может послужить поводом к тому, чтобы она его сняла".

Статья VI: "Эта женщина употребляла в своих письмах имена Иисус и Мария и знак креста".

Статья VII: "Эта женщина на семнадцатом году убежала из отцовского дома и пришла к господину де Вокулеру".

Статья VIII: "Эта самая женщина по собственной воле выбросилась из окна весьма высокой башни; она считает, что если это и грех, то он ей простится, так как полагает, что лучше умереть, чем попасть в руки врагов".

Статья IX: "Эта самая женщина утверждает, что святые Екатерина и Маргарита введут ее в рай, если она сохранит свою невинность".

Статья X: "Эта самая женщина считает, что ей известно, что святые Екатерина и Маргарита выступают на французской стороне и против англичан, и что они говорили с ней по-французски, а не по-английски".

Статья XI: "Эта самая женщина молилась святому Михаилу, святым Екатерине и Маргарите и неоднократно склонялась перед ними. В таких вещах она никогда не советовалась с каким-либо священником. Тайну своего короля она никогда не выдаст, таково веление Божье".

Статья XII: "Эта женщина не предалась суждению борющейся Церкви, ибо она заявляет, что для нее невозможно действовать непосредственно через инспирации, оставляя без внимания догматы веры ... и Единую Святую Католическую Церковь ... В таких делах она никогда не учитывает авторитета Церкви".

Как бы тщательно и рассудительно ни подбирал Кошон своих сотрудников, все же среди них были двое, кого столь решительная аргументация могла поставить под удар. Поэтому Кошон поспешил отправить эти статьи, и лишь Маншон, священник, который их записывал, сделал к ним небольшое примечание: акты составлены не слишком хорошо, и в высказанных в них суждениях содержатся противоречия. К чести Маншона, это примечание дошло до наших дней. Авторы двенадцати пунктов не поставили своих подписей, и Тома де Курсель, позднее ставший светилом богословия, давал показания на втором, реабилитационном процессе и, проявив при этом плохую память, утверждал, что никогда не получал этих обвинительных статей.

- Значит, Вы никогда не посылали всех актов процесса? - спросил Пьера Кошона один из его коллег, а старый епископ Авраншский покачал головой, когда брат Изамбар рассказал ему о ходе событий.

- Я считаю, что процесс проходил неправильно. Я разделяю мнение великого члена Вашего ордена Фомы Аквинского, что в подобных делах веры решение должен принимать папа или Вселенский Собор.

Добрый епископ Авраншский, бесспорно, не был политическим умом.

В дни, когда Кошон пришел к Жанне в тюрьму, его впервые обуяло любопытство.

- Говорят ли что-нибудь тебе голоса о твоих судьях? - спросил он.

- Да, мои голоса часто говорят о Вас, господин епископ.

- И что же? - поинтересовался Кошон.

- Это я Вам скажу позднее, наедине, - она взглянула на рядом стоявшего Лемэра, но, поскольку он не проявлял такта и не уходил, Жанна так и не высказала того, что знала и думала о человеке, который был ее злейшим врагом. Впрочем, Кошон и сам не испытывал особого интереса, какого мнения о нем дьявол.

Столь крепко сомкнутые, несмотря на всю их нежность, уста, непоколебимая уверенность девятнадцатилетней девушки стали преследовать Кошона днем и ночью, ярость закипала в его крови, и целеустремленный ум переставал действовать.

- Жанна, даже апостолы подвергли свои писания суждению Церкви! А ты не желаешь ему предаться!

Она еще не вполне оправилась после болезни - врачи подтвердили, что это было отравление рыбой, - но голос ее звучал мужественнее, чем когда-либо:

- Если даже для меня уже подготовили костер, я Вам не скажу ничего иного!

Епископ больше не раздумывал о том, лучше ли будет или нет, если она отречется, его больше не занимала "красота" устроенного им процесса, его мучил звонкий мужественный голос, его преследовали ясные, не дававшие сбить себя с толку глаза, даже сны его были отравлены. Должна ли ведьма быть сильнее его? Огонь, огонь... Очевидно было, что она ничего так сильно не боялась, как этой стихии. Однажды ее сожгут - и тогда все пройдет, пройдет раз и навсегда. Он же хотел, чтобы она содрогалась и просила о снисхождении, он желал, чтобы она встала перед ним на колени и кричала от боли, и тогда он вырвет ее раскаяние: признание, что она лгала, что она была проклята, что она призывала не ангелов, но дьявола...

- Почему бы Вам не подвергнуть ее пыткам? - спросил его один из коллег.

Прежде Кошон гордо заявлял, что такие меры могут лишь нанести ущерб "безупречной" форме процесса. Теперь он сам обратился к судьям, тщательно стараясь изобразить равнодушие:

- Поскольку ничто иное не в состоянии ей помочь, я подумал о пытках. Прошу высказываться.

Семеро из десяти опрошенных высказались против пыток; трое с пылом доказывали, что пытки могут принести только пользу здоровью и душе Жанны. Кошон выслушал их всех и пошел на компромисс: сначала можно было ограничиться лишь угрозами пыток. Он сам взялся следить за этой процедурой.

Он привел с собой Лемэра, вице-инквизитора, так как не следовало проводить этот эксперимент без свидетелей. Лемэру он сказал, что важно с самого начала наблюдать за ее поведением.

Камера была полна колес, тисков, пик и вертелов, в очаге горел огонь; палач, закатав рукава рубахи, раскалял щипцы. В этот момент Жанна еще не успела взять себя в руки, у нее перехватило дыхание, рот открылся, она бессмысленно уставилась на Кошона, а затем - на палача... Вот уже два месяца день и ночь ее допрашивают по нескольку часов, дни и ночи стали для нее сплошной мукой. А тут еще - огонь, епископ... Она застонала.