Всегда считалось неприличным для посетителей-мужчин в любое время дня лицезреть мучения жертвы-женщины, но Уорвик и его люди, даже Бедфорд и маленький король подали дурной пример и появлялись у нее в камере. Так же постыдно - хотя эта хитрость уже использовалась в деле с альбигойцами, - что наняли клирика, который представился другом Жанны и сообщал ей фальшивые новости из Домреми. Казалось, Жанна ему верила, поскольку он был священником, и исповедовалась ему. Но исповедь не выявила ничего, что для писца, спрятавшегося за дощатой стенкой, могло бы показаться важным. Это, однако, были лишь незначительные попытки, которые епископ Кошон считал целесообразными, чтобы сломить у пленницы волю к сопротивлению. Процесс должен был состояться по всей форме, и тем большим оказалось бы его воздействие.

Пленнице были дозволены только вода, хлеб и кое-какая скудная пища едва ли Жанна ела что-то еще. Но освященной гостии, значившей для нее больше, чем просто питание, ей не давали. Тело Господне - не для чертовой потаскухи.

Кошон собрал все, что только удалось собрать: высказывания и письма, мнения богословов-экспертов, сообщения пленной и военные доказательства. Он тщательно подобрал себе сотрудников и заседателей, и от главного инквизитора Франции, который сам, к сожалению, отсутствовал, получил неограниченные полномочия "ножом вырезать болезнь ереси, подобно раку свирепствующую в теле больной". Были приглашены аббаты ученейших орденов: доминиканского, францисканского; образованнейшие господа Руана, субинквизитор Нормандии, более ста докторов, лиценциатов и профессоров богословия, юриспруденции и философии, все они имели духовный сан и, само собой разумеется, подбирались по принципу отсутствия враждебности к английским завоевателям.

Но не был выслушан ни один свидетель защиты. И не было предусмотрено оказать Жанне какую бы то ни было судебную поддержку. Когда процесс уже продолжался более месяца, Жанне предложили выбрать "советника", но только из присутствовавших заседателей. Она отказалась. Девятнадцатилетняя девушка в полном одиночестве вела защиту, и не только самой себя, но и короля, и дела Франции.

Прошло два месяца с тех пор, как Жанну привезли в Руан, два месяца она была закована в кандалы: испытывала непрерывные муки под глумливыми взглядами и наглыми руками, беспомощная, молчаливая и осознавшая неизбежность своей судьбы.

Наступило 21 февраля 1431 года, было восемь часов утра.

- Эй, вставай! - закричал грубый голос. Со скрежетом открылась дверь в камеру, на которой висело три замка, Жанне расковали ноги и столкнули ее вниз по лестнице. Ноги не слушались, свет причинял боль глазам, у нее кружилась голова. Длинные коридоры, новые лестницы, множество дверей. И, наконец - какое блаженство она ощутила! - легкий запах фимиама, комната в часовне, освещенная свечами. Жанна посмотрела на алтарь и захотела преклонить перед ним колени. Только тогда она обнаружила, что алтарь пуст, а справа и слева на церковных стульях, поставленных длинными косыми рядами, сидят мужчины в сутанах, в черных и белых рясах. Сорок три пары любопытных глаз уставились на нее, ту, про которую епископ Кошон сказал, что она сидит в темнице как небольшая горстка смертной плоти.

Эта "небольшая горстка" оказалась существом в рейтузах и пажеском камзоле, но с телом женственным и прекрасно сложенным. Волосы, теперь ниспадавшие на плечи, окаймляли бледное, на редкость милое лицо, глаза смотрели ясно и мужественно. Она встала в центре комнаты, сложив руки, закованные в кандалы.

- Нужно позволить ей сесть, а то она может оказаться без сил, прошептал молодой доминиканец Изамбар своему соседу. Тот покачал головой, взглянул на Кошона и в знак предупреждения поднес палец к губам.

Епископ Кошон, сидя на высоком церковном стуле с роскошной резьбой, гордо поднял свою величественную голову и открыл заседание.

- Известная женщина, обыкновенно называемая Девой Жанной, которая была взята в плен на территории нашей епархии Бове, передана нам нашим благородным христианским государем, королем Франции и Англии, по подозрению в суеверии. Мы, епископ Бове, изучив ее деяния, позорящие нашу святую веру не только во Французском королевстве, но и во всем христианском мире, постановили предать Жанну нашему суду с тем, чтобы допросить ее относительно вопросов веры, которые ей будут предложены.

Кошон сделал паузу, со своего возвышения он посмотрел на стоявшую девушку.

- Жанна, ты, которая здесь присутствуешь, от всего нашего милосердия мы требуем от тебя говорить только чистую и полную правду, чтобы этот процесс во имя сохранения и возвышения католической веры и с благодатной помощью Иисуса Христа, Господа нашего, Чье дело мы представляем, быстро продвигался вперед и твоя совесть была бы очищена. Итак, поклянись, положив два пальца на Евангелие, говорить только правду.

В комнате стояла тишина, лишь скрипели по пергаменту перья двух писцов, они также были духовными лицами. Старшие судьи равнодушно смотрели перед собой, молодые бросали стремительные взгляды на девушку, а затем опускали головы. Тусклый свет февральского солнца преломлялся в небесной голубизне и рубиново-красном цвете великолепных окон.

- Я не знаю, о чем Вы меня собираетесь спрашивать, - раздался голос девушки - голос, о котором Жиль де Рэ, знаток голосов, говорил, что никогда не слышал ничего подобного. Он звенит, как серебряный колокольчик, призывающий на молитву, подумал доминиканец Изамбар, сидевший в последнем ряду. - Вы можете задавать мне вопросы о таких вещах, про которые я Вам ничего сказать не могу.

- Поклянешься ли ты говорить правду обо всем, что касается веры, если ты это поймешь?

-Я охотно буду говорить об отце и матери и обо всем, что я сделала с тех пор, как ушла от них. Но что касается моих вдохновений, которые я получаю от Господа, о них я не говорила ни с кем, за исключением моего короля. Я о них не расскажу ничего, даже если Вы мне отрежете голову. Мои голоса приказали мне молчать.

- Делай, что я тебе говорю. Поклянись в отношении веры.

Один из господ протянул ей требник, она преклонила колени и положила на него обе руки в кандалах.