Теперь улыбался Ален.

- Я припоминаю, что в протоколе, составленном моими коллегами о ее жизни, было написано, что у нее на родине в Домреми хищные птицы слетались к ней, когда она пасла коров на лугу, и, садясь к ней на колени, клевали крошки, которые она отщипывала от хлеба. На ее стадо ни разу не напал волк, а в ночь, когда она родилась - если я правильно помню, на Крещение, - были замечены разные необычные вещи с животными... А почему бы и нет? Животные ведь тоже Божьи твари. Скажите, она все то же милое дитя, как тогда с нами в Пуатье? Жиль де Рэ кивнул.

- Вы правы, она дитя. Она ни разу не причинила зла врагу, никто не видел, чтобы она когда-нибудь кого-нибудь поразила мечом. После каждой битвы она оплакивает павших, перед каждой битвой она причащается Телом Господним большинство воинов делает это вместе с ней, - и при этом она ничего не говорит. Из ее уст не исходит ни одного необдуманного слова - в этом она столь же зрелая, как и многие мужчины. Вокруг нее никто никогда не ругается, и людям это нравится, хотя все их жены остались дома. Нужно ли говорить о том, что она никогда не снимает доспехов, если спит рядом с нами, и тогда, несмотря на всю ее миловидность, ни один мужчина не испытывает к ней плотского желания.

Отец Ален жадно ловил каждое слово Жиля. Когда тот кончил говорить, он взял платок и вытер им глаза.

- Все будет хорошо, как говорит она, все устроится.

Жиль молчал. Он углубился в размышления, а каноник с его многолетним опытом чтения в душах людей понял: только теперь речь пойдет о главном, с чем рыцарь приехал сюда.

- Господин де Рэ, Вы хотите сказать что-то еще, не так ли?

-Да, господин каноник... если Вы пожелаете выслушать мою исповедь... Простите, что я прошу об этом в столь позднее время, но я смог освободиться лишь на этот день.

- Ничего, сын мой. Господь не знает сна. А отец Ален стар, в старости же наилучшее то, что человеку уже не нужно много времени посвящать самому себе,-он отодвинул стаканы в сторону, зажег новые свечи, встал и пошел в небольшую соседнюю комнатку, чтобы надеть стихарь и епитрахиль. Когда он вернулся, Жиль в своем изумрудно-зеленом камзоле, сложив руки и опустив голову, преклонил колени. В комнате теперь были не каноник Ален и барон Жиль де Рэ, а Христос, Который взял грехи людей на Себя, и грешник Жиль, который перед Ним исповедовался.

Может быть, пятая заповедь, подумал отец Ален, возможно, также и шестая. Вероятно, и та, и другая вместе.

- Достопочтенный отец, я исповедуюсь перед Господом, что из-за меня было повешено шестеро французов, так как я их настиг в рядах англичан... я солгал! Я запланировал убийство, - Жиль замолчал, словно исповедь его окончилась.

- Только запланировал?

- Да. Но еще я ненавижу.

- Ты нарушил шестую заповедь, сын мой.

- Я не нарушал шестой заповеди.

- Ты согрешил против той, которую Господь послал, чтобы испытать тебя?

- Дела обстоят именно так, как я говорю. Существует лишь одна женщина, которую я мог бы полюбить, но я не жажду ее тела. Я жажду ее души. Это грех?

- Что значит "я жажду ее души"?

- То, что я ей завидую из-за этой души. То, что я бы присвоил ее, если бы только мог. То, что в ней есть все, что хотел бы иметь я. Она созерцает рай, она может разговаривать с ангелами, она слышит их речи, она обоняет их запахи. Ей известно, когда человек умрет и то, что думают люди, стоящие перед ней. Я прочел сочинения Альберта Великого, Раймонда Луллия и многих других, но я не знаю того, что знает она.

- У одного человека Господь пишет в сердце, а у другого - нет, даже если он прочел так много книг. Нам не подобает задавать вопросы об этом.

Жиль впервые поднял голову, в глазах его горел темный жар, теперь он действительно выглядел как падший ангел.

- Я не могу не спрашивать, достопочтенный отец, я родился под такой звездой, которая обещает безмерное.

- Вздор! Все звезды - Божьи и сияют для всех людей. Твой грех высокомерие, сын мой, это один из грехов против Святого Духа, - рука отца Алена, которой он подпирал голову, упала на стол. - Ты говоришь о Деве?

- Да.

Каноник с трудом сдержал тяжелый вздох. Он был очень стар, но такой исповеди еще не слышал. Или слышал? Разве молодой брат Тома, с которым они вместе посетили Жанну, не признался после этого со слезами на глазах, что он напрасно борется с изнуряющей завистью, ибо ей дано видеть то, во что он должен только верить? Тогда Ален улыбнулся. Но теперь он испытал такой внезапный и болезненный укол в дряхлое сердце, какой вряд ли когда-либо испытывал. Этот человек, которого искушал Господь, жил рядом с Жанной день за днем, в бою, в походе, на привале. Он жаждал ее, единственную надежду бедной, несчастной страны...

- Ты уверен, что не испытываешь к ней плотского вожделения? Есть ли у тебя жена в твоем родовом замке?

- Меня женили, когда мне было десять лет. Но женщины не представляют для меня предмета большого искушения. А Жанна, я Вам об этом уже сказал, неуязвима для плотской любви. И это тоже относится к ее магии, - голос Жиля задрожал от волнения.

- Ты говоришь: она принадлежит Господу. Но, может быть, тебе понятно, что мучит тебя, скорее всего, лишь стремление к собственному совершенству, расстояние между ней и тобой?

- Нет, меня мучит тоска по ее искусству, ее ясновидению, ее вещему слуху. Это просто мука, пытка, жгучая жажда. Если она не будет утолена, если мне не удастся проникнуть в суть ее тайны, то я не знаю, что произойдет, он застонал, глухо и упрямо, затем его широкие плечи под зеленой парчой затряслись, словно от подавленного рыдания.

Отец Ален закрыл глаза.

- Молись, сын мой. В каждом из нас есть убийца, грабитель и вор. Но в каждом есть и святой. Христос видит в тебе добро, а не зло. Он тебе поможет. Он защитит Жанну от власти лукавого. Она - надежда всего народа, и горе тебе, если ты это забыл. Прочитай "Символ веры" и трижды "Отче наш" с таким благоговением, каким ты

только можешь.

Медленно, словно через силу, Ален отпустил грехи коленопреклоненному Жилю и осенил его крестным знамением. Затем он снял епитрахиль, и Жиль встал, собираясь уходить.

- Можете ли Вы завтра прийти в церковь еще раз? Я буду служить мессу в шесть часов.